— Подождите!

Мужчина задержался у двери и посмотрел на подходившего к нему крестьянина.

— Я ищу Грау Пуйга, — сказал Бернат.

— Если ты ищешь работу, то нам никто не нужен. Хозяин не станет терять время, — грубо заявил он, оглядывая его с головы до ног. — Я тоже не стану, — добавил он и отвернулся.

— Я — родственник хозяина.

Мужчина внезапно остановился.

— Может, хозяин тебе недостаточно заплатил? Чего ты упорствуешь? — процедил он сквозь зубы, отталкивая Берната. Арнау заплакал. — Если ты снова вернешься сюда, мы сообщим о тебе куда следует. Грау Пуйг — важный человек, понял?

Бернат, вынужденный отступить под натиском этого человека, попытался все же объяснить свое появление здесь.

— Послушайте, — начал он, — я…

Арнау ревел что есть мочи.

— Ты что, не понял меня? — заорал мужчина, перекрикивая плач ребенка.

Однако еще более громкие крики послышались из окон верхнего этажа.

— Бернат! Бернат!

Бернат и человек, прогонявший его, обернулись к женщине, которая, наполовину высунувшись из окна, махала руками.

— Гиамона! — радостно воскликнул Бернат, приветствуя сестру.

Женщина исчезла, а Бернат снова повернулся к незнакомцу.

— Тебя знает сеньора Гиамона? — спросил тот, прищурив глаза.

— Она — моя сестра, — сухо ответил Бернат. — И знай, что никто и никогда мне ничего не платил.

— Я сожалею, — извинился мужчина, явно сбитый с толку. — Я подумал, что ты — один из братьев хозяина: сначала был один, потом еще один, еще и еще…

Увидев, что сестра выходит из дому, Бернат не стал дослушивать до конца и побежал обнять ее.

— А где Грау? — спросил Бернат, когда они уже были в доме и он, смыв кровь с глаза и отдав Арнау рабыне-мавританке, которая присматривала за маленькими детьми Гиамоны, смотрел, как сынишка опорожнял миску с молоком и крупой. — Мне бы хотелось обнять его.

Гиамона махнула рукой.

— Что-нибудь случилось? — насторожился Бернат.

— Грау сильно изменился. Теперь он богатый и важный. — Гиамона показала на многочисленные сундуки, стоявшие у стен, шкаф и остальную мебель, какую Бернату никогда не приходилось видеть, на несколько книг и изделий из керамики, ковры, устилавшие пол, гобелены и занавески, висевшие на окнах. — Теперь он почти не занимается гончарной мастерской; все это делает Хауме, его первый помощник, с которым ты столкнулся на улице. Грау посвятил себя коммерции: корабли, вино, оливковое масло. Теперь он консул гильдии гончаров, а значит, согласно Usatges, кабальеро, и сейчас весь в ожидании, что его назначат членом городского Совета Ста. — Гиамона обвела взглядом комнату. — Он теперь уже не тот, Бернат.

— Ты тоже очень изменилась, — перебил ее брат.

Гиамона посмотрела на свое тело матроны и, улыбнувшись, кивнула.

— Этот Хауме, — продолжил Бернат, — говорил что-то о родственниках Грау. Что он имел в виду?

Прежде чем ответить, Гиамона покачала головой.

— Дело в том, что, когда близкие Грау узнали, что их брат разбогател, все: братья, двоюродные братья и племянники — прилезли в мастерскую. Они бежали со своих земель в расчете на помощь Грау. — Гиамона не могла не заметить, как помрачнело лицо брата. — Ты… тоже? — спросила она, и Бернат утвердительно кивнул. — Но ведь у тебя были такие замечательные земли!..

Гиамона не могла сдержать слез, слушая историю Берната. Когда он рассказывал о мальчике из кузницы, она поднялась и опустилась на колени рядом со стулом, на котором сидел брат.

— Не признавайся в этом никому, — посоветовала Гиамона и прижалась головой к его ноге. — Не переживай, — всхлипнула она, дослушав брата до конца, — мы тебе поможем.

— Сестра, — ласково произнес Бернат, гладя ее по голове, — как же вы мне поможете, если Грау не захотел помочь своим собственным братьям?

— Мой брат не такой, как все! — крикнула Гиамона, и Грау, вздрогнув от неожиданности, отступил на шаг назад.

Уже была ночь, когда ее муж явился наконец домой. Маленький и худой Грау, весь на нервах, ругался сквозь зубы. Гиамона ждала его и слышала, как он пришел. Хауме успел сообщить хозяину о последней новости в их доме: «Ваш зять спит рядом с подмастерьями на копне соломы, а ребенок… с вашими детьми».

Грау тут же поспешил к жене.

— Как ты посмела? — крикнул он, выслушав ее сбивчивое объяснение. — Он — беглый раб! Ты знаешь, чем это может закончиться, если в нашем доме найдут беглеца? Мне конец! Мне придет конец!

Гиамона слушала его не перебивая и холодно наблюдала за тем, как он ходил вокруг нее с искаженным от злобы лицом.

— Ты сошла с ума! Я отправил своих братьев на кораблях за границу! Я дал приданое женщинам из своей семьи, чтобы они вышли замуж за кого-нибудь из нездешних, и все для того, чтобы никто не мог ни в чем осудить нашу семью! А теперь ты… Почему я должен обходиться с твоим братом иначе?

— Потому что мой брат не такой, как все! — не выдержав, крикнула Гиамона.

Изумленный, не ожидавший возражений, Грау стал заикаться:

— Что? Что ты хочешь сказать?

— Ты все прекрасно понимаешь. Не думаю, что тебе надо напоминать об этом.

Грау потупил взгляд.

— Именно сегодня, — пробормотал он, — я встречался с одним из пяти советников города, надеясь, что меня, как консула гильдии гончаров, изберут членом Совета Ста. Похоже, мне удалось склонить на свою сторону троих из пяти советников, остались только судья и викарий. Ты только представь, что скажут мои враги, если узнают, что я предоставил убежище беглому рабу!

Гиамона мягко напомнила:

— Мы обязаны ему всем.

— Я всего лишь ремесленник, Гиамона. Богатый, но ремесленник. Знать презирает меня, а торговцы ненавидят все больше и больше. Если станет известно, что мы приютили беглеца…. Ты знаешь, что скажет знать, у которой есть земли?

— Мы всем обязаны Бернату, — с твердостью в голосе повторила Гиамона.

— Хорошо, тогда дадим ему денег и пусть уходит.

— Ему нужна свобода. Один год и один день.

Грау снова начал нервно ходить по комнате. Потом он всплеснул руками и закрыл ими лицо.

— Мы не можем, — пробормотал он сквозь пальцы. — Не можем, Гиамона… Ты не представляешь, чем это чревато для нас!

— А ты представляешь?.. — прервала она его, снова повышая голос. — Ты представляешь, что случится, если мы выгоним Берната? Его схватят агенты Ллоренса де Беллеры или твоих собственных врагов и узнают, что ты всем обязан ему, беглому рабу, который согласился отдать в качестве приданого то, что принадлежало ему.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, Грау, нет. Но ведь так все и есть. Если ты не хочешь помочь Бернату из чувства благодарности, так сделай это ради себя самого. Лучше держать это под контролем. Бернат не уйдет из Барселоны, он хочет свободы. Если ты его не приютишь, то получишь беглеца и ребенка — обоих с родинкой у правого глаза, как и у меня! — которые будут бродить по Барселоне и в любую минуту могут оказаться в руках твоих врагов, которых ты так боишься.

Грау Пуйг пристально посмотрел на супругу. Он хотел было ответить, но только махнул рукой и вышел из комнаты. Гиамона слышала, как он поднялся по лестнице в сторону спальни.

— Твой сын останется в большом доме. Донья Гиамона позаботится о нем. Когда мальчик достигнет определенного возраста, он пойдет в подмастерья.

Бернат перестал слушать Хауме. Первый помощник явился на рассвете. Рабы и подмастерья повскакивали со своих тюфяков, как будто вошел сам сатана, и выбежали из помещения, толкая друг друга. Бернат пытался успокоить себя тем, что за Арнау будут присматривать и мальчик приобретет профессию, а затем станет свободным человеком.

— Ты понял? — спросил его Хауме.

Бернат молчал, и Хауме выругался:

— Проклятые крестьяне!

Бернат чуть было не ударил его в ответ, но улыбка, появившаяся на лице первого помощника, сдержала его.

— Соглашайся, — продолжил Хауме. — Сделай это, и твоей сестре не придется за тебя заступаться. Я повторю тебе главное, крестьянин: ты будешь работать с утра до вечера в обмен на кров, еду и одежду… Гиамона будет заботиться о твоем сыне. Тебе запрещено заходить в дом; ни под каким предлогом ты не можешь этого делать. Тебе также запрещено выходить из мастерской, пока не пройдет год и день, которые нужны, чтобы ты мог получить свободу. И каждый раз, когда какой-нибудь незнакомец войдет в мастерскую, ты должен обязательно прятаться. И еще, ни в коем случае не рассказывай, что с тобой произошло, даже здесь. Хотя эта родинка… — Хауме покачал головой. — Это все, о чем договорился хозяин с доньей Гиамоной. Доволен?