Ведьма склонилась над ним. Дотронуться до самой себя теперь казалось ей немыслимым. Как поднять собственную отрезанную ногу.

Страх за свою жизнь, однако, заставил девушку преодолеть отчуждение от своей плоти.

Девичье тело было ещё теплым, оно пребывало в глубоком сне.

Тина попыталась растолкать спящую.

Безуспешно.

Летаргический сон или кома?

Ведьма не сомневалась, что «скорая помощь» не спасет, а погубит девушку. О том, как ее спасти, можно уразуметь, если ответить на убийственный вопрос: что произошло?

Ответ могли по достоинству оценить только в Воробьевке.

Метафора с переселением душ оказалась неприкрашенной реальностью. Душа Ведьмы, слившись в любовном экстазе с душой ее любимого, переселилась в его тело — это и дало ощущение свободного полета. Кто скажет, что ведьмам такое неподвластно?

Объяснять чертовщину — гиблое дело, и все же Ведьма от своей белиберды почувствовала успокоение. И вместе с ним испытала естественную для всего живого потребность сделать пи-пи. Отлить, как сказал бы Игрек.

Девушка отошла в сторонку. Приняв привычную позу раскоряки, вызывавшую глуповатый смех у Игрека, Ведьма спохватилась: она перестала быть женщиной.

Облегчаясь как мужчина, Алевтина получила огромное удовольствие. Эстетическое. И чувственное. С детства шалунья завидовала мальчишкам. У них присутствовало упоительное ощущение обладания, а у нее — тягостное — отсутствия.

Всласть наигравшись с забавной штуковиной, Ведьма обернулась к телу Алевтины.

Тело она прикрыла одеждой перед тем, как отлучиться в кусты по малой нужде. Теперь оно было обнажено. Возбужденный детина, подвывая от нетерпения, стаскивал с себя джинсы. Освободив от штанины одну ногу, он потерял равновесие и рухнул на землю. Огласив окрестности злобной бранью, насильник на четырех конечностях пополз к вожделенному телу.

— Скот! Ты куда! — ничего лучше Алевтина выдумать не смогла.

Отвращение к похотливому животному… страх из‑за того, что звероподобный дядька осквернит любимое тело (покинув его, девушка впервые испытала материнскому нежность к беззащитной Але)… лишили ее дара речи. Заметив голого парня, насильник оценил ситуацию.

— Браток, будь человеком! Попользовался девкой, дай другому чуток полюбиться! — Мужик встал на ноги.

При виде возбужденного детородного члена девушке захотелось кастрировать негодяя. Впервые в жизни испытав подобное желание, Алевтина подумала:

«Может, во мне говорит ревность? Я все-таки уже не только женщина… не столько женщина… я мужчина…»

Для подтверждения дикого умозаключения Ведьма инстинктивно коснулась детородных органов. И узнала, что мужчина чувствует себя униженным в присутствии себе подобного, если у того воодушевлен фаллос.

— Пошел вон, козел! — Алевтина ударила бы мерзавца, но ею владел страх прикоснуться к его нагому телу, случайно коснуться пульсирующего от любовного желания пениса.

— Брат! — добродушный мужик продолжал увещевать несговорчивого кавалера. — Девка от тебя вообще ухандокалась! Даже копыта откинула! Она и не почует, кто ее уделает! Дай хоть одну палку кину!

От водочного перегара у Алевтины помутилось в голове. В сумерках поросшее густыми волосами тело выглядело черным. Орангутанг. Пенис обезьяны приветливо ткнулся девушке в живот.

— Чего ты как неродной? — животное задыхалось от страсти.

Обеими руками Алевтина отпихнула его.

Падая, мужик лягнул Ведьму в мошонку.

От боли она вылетела из реальности.

Когда Алевтина очнулась, орангутанг с плотоядным сопением устраивался на бессильном девичьем теле.

— Милиция! — тоненьким голоском проверещала Алевтина. — Насилуют!

— Кто насилует! Кто насилует! — испуганно забурчал обезьян. — Она сама мне дала!

— Насилуют!

— Ах ты, пидарас! Замолкни!

— Насилуют!

— Давай тебя в жопу, петушатина!

Алевтина поняла, что осквернив Игрека, сможет уберечь от поругания собственное тело. О, нет! Плоть ангела была ей дороже собственной.

— Подставляй очко!

— Ты убил мою девушку!

Шепот Тины прозвучал для обезьяна громче крика.

— Ты чего такое говоришь!

— Она мертва! — Ведьма поверила в сказанное. — Убийца!

Дядька осознал, как его подставили. Он чуть было не изнасиловал труп. Протрезвев, орангутанг ошалело отскочил от мертвого тела.

Безутешные рыдания не помешали Алевтине отметить, что оружие любви животного скорбно поникло.

— Убийца! — Ведьма захлебывалась слезами. — Зачем ты это сделал!

Ошалевший от человеческой несправедливости, обезьян поспешно приводил в порядок свой туалет.

— Дашь на меня показания, очко порву!

Тина не могла успокоиться и после того, как насильник ретировался.

— Убили мою девочку! — по-бабьи причитала Ведьма.

Ее стенания привлекли заскучавшую на пожаре публику.

Хруст сучьев привел Алевтину в чувство.

«Это я убила мою девочку! — уразумела она. — И моего мальчика! Ведьма!»

Тина торопливо закидала тело девушки палой листвой, ветками. Натянула неудобное белье Игрека. И замерла.

Крикливые голоса приблизились вплотную. И прошли стороной, растворившись в разноголосице пожара.

Тина отдышалась.

«Может, я все-таки Игрек? — если не трогать у себя на теле, чего не надо, и, конечно же, не смотреться в зеркало, Ведьма не замечала в себе перемен. — Я Алевтина! Идиотка! Всю жизнь хотела оказаться в шкуре мужика! Доигралась!»

Несмотря на охватившую ее панику, Алевтине хотелось понять: в кого она все-таки влюблена — в собственную персону в облике ангела или в бездыханное тело, скрытое под листьями и хвойными ветками.

Ведьма вновь кинулась к самой себе. Приникла губами к холодным губам девушки.

«Не дышит! — Зеркальце, поднесенное к лицу покойницы, запотело. Жизнь едва теплилась в теле, покинутом душой. — Реанимация угробит ее. Меня». — Алевтина путалась в персоналиях, но не сомневалась, что врачи отправят бесчувственную девушку к праотцам.

«Ознобишин! — всколыхнулась Тина, вспомнив про единственного человека, который верил в то, что она ведьма. — Он спасет меня… Нет, Игрека… Нас!»

Первым из воробьевцев Алевтина встретила на пожаре Сизаря. Он нежно ворковал с какой-то вдовой, сделавшись посредником между ней и душой ее усопшего мужа. Вдов и вдовцов глюк насобачился распознавать, хоть в толпе, и с величайшей обходительностью втираться к ним в доверие.

Душа Константина прощает все ваши измены! — обволакивал Сизарь повеселевшую вдову.

— Какие измены? Какие измены? — кокетничала жизнерадостная толстушка в черном вдовьем платке.

— Но последней измены простить не могу!

— Какой последней? Какой последней? Костя, не было последней!

Алевтину осенило: вдруг душеприказчик способен узреть душу Игрека?

— Сизарь! — потянула она пройдоху за рукав. — Ты не видишь тут знакомых душ?

Сизарь цыкнул на невоспитанного мальчика.

Душу Константина спугнул, гаденыш!

— Костя, что за дела! — продолжала вдова. — Чего ты разоряешься! Какая измена! А у тебя сколько баб было! Я же молчу!

— Мы должны ему отомстить! — интимно шепнул ухажер на ухо вдове, не стесняясь того, что грешная душа Константина витала совсем рядом.

Этого Алевтина перенести не смогла и оставила парочку.

Полковник Судаков, несмотря на мельтешню с пожаром, отметил появление юноши.

— Здравствуй, Игрек! — Сергей Павлович ожидал от встрепанного Игрека удивления. — Хорошо выглядишь!

— На пожаре все хорошо выглядят! — нетерпеливо заметила Алевтина, обходя незнакомого дядьку стороной.

Но тот оказался настырным.

— Ты меня не помнишь?

— Помню, — нетерпеливо буркнула Алевтина.

Сергей Павлович выказал изумление.

— Помнишь? Это очень, очень интересно.

«Ну и знакомства были у Ангела в той жизни!» — разозлилась Алевтина на приставалу, ни на секунду не забывая про обнаженное тело в кустах. Любимое. Беззащитное.