Приняв успокаивающую микстуру, Сергей Павлович пребывал на койке в расслабленном состоянии, отгоняя прочь непрошеные мысли о том, что на одной койке с ним улеглись несколько отъявленных диссидентов.

Полковник имел благое намерение соблазнить Алевтину, чтобы избавить Игрека от нравственной зависимости, от нее.

Судакову пришлось отказаться от своего плана только из‑за проклятых диссидентов. Вообразив, что мерзавцы будут вертеться у него под ногами в интимные моменты и скалить зубы, контрразведчик сразу увял. Он и спать стал беспокойно, ожидая от бывших зэков подлых проказ.

Сергей Павлович пытался с ними договориться по-хорошему, но те трусливо отмалчивались. Ни звука не услышал полковник Судаков в ответ на чистосердечное раскаяние и предложение дружбы. Злопамятные попались подонки. Контрразведчик понял: если не вступит в контакт с покойниками, сойдет с ума. И будет помещен в ту же Воробьевку.

Сойти с ума в обратную сторону не удастся, и ждет его дорога в окно или под потолок. В другой жизни он, наконец, разберется с невидимыми поганцами!

Сергей Павлович бодрился, но на самом деле встреча с душами врагов страшила его. Будет ли он на том свете полковником безопасности? В живом виде Судаков обладал перед призраками хотя бы телесным преимуществом…

Понимая, что вес тела имеет значение в схватках борцов или боксеров, но не при встрече с враждебными невидимками, Сергей Павлович все-таки упрямо цеплялся за свою жизнь, чтоб сохранить столь привычную и любимую плоть.

Полеживая в койке после приема успокоительных капель, полковник Судаков меланхолически рассуждал:

«Вся мощь великой державы не может обеспечить безопасности бойца невидимого фронта от других бойцов невидимого фронта…»

В голове контрразведчика стало путаться. Спасительная микстура умеряла душевную боль Судакова.

«Наверно, призракам даже на атомную бомбу насрать! — без паники философствовал Сергей Павлович. — Вот кто третью мировую войну развяжет! Служба безопасности должна создать разветвленную агентурную сеть на том свете, чтобы иметь возможность вовремя предотвратить агрессивные выходки враждебных элементов…»

Слова сами находили друг друга. Оставалось только перенести их на бумагу. И послать… к чертовой бабушке.

Сергей Павлович с горечью вынужден был признать: если докладная записка о необходимости создания агентурной сети на том свете ляжет на столы московских генералов, верного служаку пожизненно упекут в Воробьевку. С правом носить полковничьи погоны на пижамной тужурке.

— Радуетесь, скоты, из за своей неуязвимости? — бодро обратился Сергей Павлович к призракам. — А если мы вас отравляющими веществами? — Судаков лихо испустил громкий срамной звук.

На него охотно откликнулись в других палатах. Пуская ветры, люди бессознательно стремились отвратить от человеческого сообщества незваных призраков.

— Передохли, сволочи? — с победоносным видом осведомился полковник Судаков. И узрел Ознобишина, памятником возвышавшегося над его койкой.

Скорбный вид доктора был красноречив:

«Еще один свихнулся в Воробьевке! Теперь ты наш навек! Доигрался на свою жопу! Ее ждут большие испытания! Что же тебе вколоть для начала, дорогуша?»

Полковнику Судакову нестерпимо захотелось хоть одному человеку открыть душу.

— Иннокентий Иванович, какое есть средство борьбы с призраками?

— Перекреститься!

— А если они неверующие?

— «Галочку» в жопу.

Судаков оторопел.

— Но у них нет жопы!

— А у вас?

Кукушка нашла свою жертву, когда та потеряла всякую способность к спасению.

Пребывая в черной меланхолии, полковник Судаков впал в дрему.

Игрек лежал на своей койке с толстой обтрепанной книгой сказок. На днях он научился складывать буквы в слова, и сам процесс чтения доставлял Долговязому несказанное удовольствие.

Кукушка устроилась в кресле напротив дремлющего Судакова. Настроилась на нужный лад. Ощутила в животе приятный холодок. Произошло соприкосновение с вечностью.

— Ку-ку… — легко, как выдох, вылетело из чрева прорицательницы. — Ку-ку…

Судаков открыл один глаз.

— Язык отрежу…

Что вещей Кукушке глухие угрозы! На нее с ножом кидались, горячими щами в лицо плескали, а она не изменяла своему предназначению.

— Ку-ку… ку-ку…

Сергей Павлович придавил сверху голову подушкой, чтоб лишить себя слуха, но роковое кукованье даже мертвый услышал бы. Не думал Судаков, что у судьбы такой тоненький, противный голосок.

— Ку-ку… ку-ку…

Контрразведчик собрался с силами, чтобы выскочить из палаты, так и не узнав свой приговор. Но кукованье вдруг оборвалось.

Кукушка с бесстрастным ликом, вперила взор в бесконечность. Ждала новых сообщений из вечности.

«Я знаю, век уж мой измерен… — Сергей Павлович разразился сардоническим хохотом. — Смешно спешить на встречу с призраками, она и так близка — я стану резидентом нашей разведки на том свете!»

Гордость миссией, которую полковник самолично возложил на себя, приободрила его до того, что даже предательский страх («Пидарасы сразу по прибытии на тот свет опустят меня») Не лишил Судакова патриотического воодушевления: «Должность генеральская! Даже наш резидент в Америке — генерал — майор, а уж на том свете меньше чем на две звезды не соглашусь!»

Особенно Игрека влекли сказки про ведьм и чертей. Не в первый раз с замиранием сердца перечитывал Долговязый сказку про братца Иванушку и сестрицу его Аленушку. Ведьма в ней была наделена удивительным даром принимать чужой облик.

Игрек впал в разнеженную мечтательность. Удивляясь тому, что Алевтине нравится быть ведьмой, Ангел стал фантазировать на темы перевоплощения. Как Алевтина распорядилась бы собой, обретя его наружность? А если Брокгауза?

Громкое кукованье вырвало Игрека из сладостного плена детских мечтаний.

На койке, вдавив голову в подушку, лежал Иоанн Васильевич, наружностью похожий на покойника. О том, что Брокгауз еще жив, свидетельствовал его обреченный вид. У покойников, Игрек помнил, бывают спокойные или сосредоточенные лица.

Когда кукованье прекратилось, физиономия приятеля исказилась мученической гримасой, будто ему нестерпимо захотелось пи-пи.

Игреку стало жаль милого старичка невыносимо. Долговязый готов был пожертвовать чем угодно, хоть пиписькой, только чтоб спасительное кукованье продолжалось.

Кукушка, помедлив, снова кукукнула, как бы через силу. И с недоумением уставилась на полковника. Тот был похож на выходца с того света.

«Через несколько лет Брокгауз тяжело заболеет, но его спасут!» — смекнул Игрек.

— Ку-ку… ку-ку… ку-ку…

Кукушка, покорившись высшей воле, стала издавать жизнеутверждающие звуки легко, не замечая принужденья.

Иоанн Васильевич порозовел, на губах его затрепыхалась торжествующая улыбка.

— Ку-ку… ку-ку… ку-ку… ку-ку…

Полковник Судаков, опасаясь, что кукованье вот — вот оборвется, поспешно вскочил на ноги, «Пусть другие отправляются в командировку на тот свет! Все равно никто не оценит моих заслуг! Никогда в жизни посмертно Героя и генерала не дадут!»

— Ку-ку… ку-ку…

Чтоб не искушать судьбу, Сергей Павлович, теряя на бегу тапки, поспешил в коридор.

«А призраки пусть меня подождут! У них в запасе вечность!»

— Ку-ку… ку-ку…

Игрек смутно ощущал связь с Кукушкой и даже свою причастность к благому делу — продлению жизни приятеля (догадка о том, что они с Кукушкой, надув легковерного Брокгауза, стали шарлатанами, придет позже).

Игреку почудилось, что Кукушка издает вещие звуки, только когда он дергает за незримую нить.

Когда Иоанн Васильевич исчез в коридоре, спасаясь от убийственного разочарования, Долговязый отпустил ниточку.

Кукушка привычно сложила губы для кукованья, но не издала ни звука.

Игрек вновь нащупал кончик связующей нити, осторожно потянул за него.