Твареныш обнаружился на полу, под койкой, лежал ничком, как-то странно скорчившись. Наместника обдало ледяной волной ужаса – бросился на нож, рана открылась, кровотечение? Что заставило его вот так упасть вниз лицом? Он, уже не помня о недавно нанесенной обиде, осторожно перевернул мышонка лицом вверх, ожидая самого ужасного – не услышать его дыхания. Мальчишка дышал. Он был в истинной своей форме, воину неприятно было видеть царственно-красивое лицо мышиного царевича, но веки чуть дрогнули от света, губы скривились – слава богам, живой! Воин осторожно ощупал мальчишку, повязка сухая, одежда не прорезана, крови нет. Но причина обморока непонятна, Мыш на прикосновения не реагировал. Только сонно что-то шепнул и снова отключился. Да что же это такое, отравиться не мог – еда нетронутая на столике, ничего не съедено. Растерянный воин поднял мальчишку на руки, чтобы перенести на койку и вызвать лекаря – мальчишке явно плохо. И тут из-под одежды мышонка выпала походная кожаная фляжка, в которой воин брал с собой на облаву вино. Воин уложил мышонка на койку, стянул с него одежку, прикрыл одеялом, только потом встряхнул фляжку. Пустая! А там было довольно много. Еще сегодня утром воин наполнил ее до краев. Горюшко мое, мышонок-пьяница, Эйзе, да что ж ты вытворяешь! Стоит только отойти, и вот – опять. Было так больно, что нашел вино и выпил его, чтобы одурманить себя. Да там намного больше, чем то, что давал ему воин два дня назад! Ну что теперь делать? Мышонок,почувствовав Ремигия возле себя, удовлетворенно пискнул и ровно задышал. Личико стало привычным – мышиным, ну и хорошо, значит, все в порядке. Только что - бездна отчаяния, и вот – тихо спящий мышонок. Ну и как теперь его сторожить – ведь во сне свалится с койки на пол, спит так глубоко. Наместник только качал головой – от всего, что творил его царевич, рехнуться можно! Каждый раз – новая выходка! Ну что, высечь его завтра, что ли? Так рука не поднимется. Губы воина кривила непривычная усмешка.Он поднял свою койку, подтащил ее вплотную к койке мышонка, прилег рядом. Ночью не свалится, а утром уже отойдет от хмеля. Эйзе тут же придвинулся поближе, прижался к боку воина – греться. Он по-прежнему сильно мерз ночами, одеяла не помогали, только тепло чужого тела. Ремигий только усмехнулся, покрепче прижал его к себе. Уже ставшая привычной боль в паху. Ничего – еще немного, все бордели крепости будут его. Ну невозможно – простое прикосновение, и вот так… Ладно, видно будет…

Утром Ярре осторожно просунул голову в палатку, Ремигий уже не спал, кивнул головой:

– Сейчас.

Молочко поставлено возле койки, еда –там же, одежка –в ногах. Оружие убрано. Мышонок сладко спал, но, когда воин склонился над ним, чтобы поцеловать, что-то тихо пискнул в ответ на прикосновение. Воин с усмешкой шепнул:

– Только не разбейся до вечера. Побереги себя. И вина больше не пей.

Эйзе сонно шепнул что-то в ответ. Все. Пора.

Лицо Наместника словно омертвело, как только он вышел из палатки – это внутри он ласкает и нянчится, снаружи – только сведенная во властной гримасе личина. Незачем кому-то еще знать о его слабости, Ярре более чем достаточно. Отряд выехал очень быстро,Наместник торопился – провести облаву и вернуться. Домой вернуться.

Снова деревня, разъезд, оставленный накануне, никого не видел. Снова спешиться и – вперед цепью. И Наместник среди них – как простой воин. Никогда не боялся. Твари просто не знали, что он всегда со своей сотней, в простом доспехе. Иначе бы по-другому охотились. А вот кто на кого охотился – это вопрос. Стрелы свистнули неожиданно, со всех сторон. Слава Богам, что он не разрешал облегчать экипировку летом из-за жары – шлемы и кольчуги многим спасли жизнь. Крики раненых, резкий сигнал рога – твари отзывают стрелков. Сотники криком сбивают своих обратно в шеренгу, перед Наместником намертво вросли двое щитоносцев из сотни Ярре, молча прикрыли его сверху и сбоку. Поздно – воин почувствовал, что по боку течет кровь – боль он давно отучился чувствовать, а вот липкая влага раздражала. Посильнее прижал руку к раненому боку – еще не хватало, чтобы подчиненные поняли, что он ранен. Ярре подбежал, Наместник резко спросил:

– Что?

Ярре отрицательно покачал головой – твари ушли так быстро, что следов почти не видно, и преследовать невозможно. Воин кивнул раздраженно:

– Возвращаемся в деревню, перевяжем раненых, и – в лагерь. Здесь делать нечего.

Похоже, возвращение в крепость отодвинулось на неопределенное время – потому как ясно, что разъезды резать не перестанут, очень близко подошли. Или – некуда деваться, не могут уйти обратно. Надо будет Эйзе расспросить. Мысль, что твари знали, что облава повторится, ему не пришла в голову. Просто не пришла.

Они вернулись в лагерь поздно вечером – пока перевязали раненых в деревне, разослали разъезды по дорогам, – было бы кого ловить, – ведь ушли все. Перед палаткой совершенно мирная картина –Эйзе, сидя на земле, играл с приблудами в ножички. Ну вот, опять, не сообразили подстелить что-то под себя – земля-то холодная. Но зачем сотник охранения рядом, и лекарь сидит недалеко, как-то напряженно смотрит на приближающихся всадников. Ярре тихо позвал:

– Господин!

Лицо воина начало сильно кривиться от нервного тика – тут-то еще что произошло?

Заслышав стук копыт, приблуды мгновенно вскочили, Эйзе поднялся чуть позже. Наместник уже спрыгнул с коня, не заметив боли в раненом боку. Так, огромный синяк на скуле, на плечах – туника самого наместника, замотанная в несколько слоев на худеньком теле, стянутая золотым воинским поясом, тоже перекрученным несколько раз, на шее – то самое ожерелье, которое вчера он же отверг. Значит, рылся в его дорожной сумке. Обе угловатые коленки перевязаны. Ну, понятно, Эйзе сделано все, чтобы предотвратить его гнев. Но произошло-то что?

Эйзе, глубоко вздохнув, выпалил:

– Подрался с твоими воинами, Господин.

Озверевший Наместник перевел взгляд на приблуд – оба тоже в синяках, у раненого подбит глаз. Ладно, с одним происшествием более-менее понятно.

– А коленки?

– Конь сбросил.

Эйзе с отчаянием смотрел на воина, за день он опять натворил много чего, и теперь ждал заслуженного наказания.

– Из-за чего подрались?

Отчаянно взвыл один из приблуд:

– Господин, это я виноват, не надо Тварь наказывать!

Ремигий, постепенно отходя от гнева и страха, спросил:

– Сотник, а ты куда смотрел, тьма тебя забери?

Сотник обреченно пожал плечами – уследить за тремя мальчишками он просто не успел. А воинская дисциплина не смогла остановить приблуд от драки с тваренышем. Слава богам, хотя бы не поубивали друг друга, пока их не разняли. Ярре торопливо сказал:

– Господин, я их сейчас же накажу.

Ремигий зло ответил:

– Накажу я, и это будет твареныш. Приблуды не при чем. Мышь, ты же понимаешь… Эйзе, в палатку , немедленно.

Тихо пискнув, мальчишка рванулся в сторону, воин успел схватить его за руку, потащил за собой, оглянувшись, бросил через плечо:

– Завтра – день отдыха, послезавтра – выступим в крепость. Лекарь, раненых много – займись своим делом.

Приблуды дружно вздохнули – им стало жалко мышонка.

Ремигий втащил мальчишку в палатку, сильно прижал к себе, запрокинул его голову и крепко поцеловал в губы. Мальчишка отчаянно дернулся в сторону, защищаясь. Наместник тут же отпустил его, тихо сказал :

– Я не могу тебя бить или как-то еще наказывать, поэтому будет так.

Эйзе отскочил в сторону, зло ответил :

– Ты же не хочешь этого, зачем ты делаешь, чтобы я боялся твоих ласк?

Наместник усмехнулся в ответ:

– Тебе это довольно противно, значит, запомнишь и не будешь больше драться. У тебя же рана не зажила и ребра сломаны – что было бы, если в драке еще раз повредили грудь?

Эйзе только вздохнул. Мышонок маленький, ну вот, опять дел натворил. Ладно, хоть ноги при падении не переломал. Напряжение спало, рана в боку Наместника уже отчаянно болела. Он присел на койку, с трудом снял панцирь, стянул тунику, в правом боку – засевший наконечник стрелы, древко воин обломил сразу, чтобы никто не увидел. Ладно, не впервой. Воин повернулся к свету факела, осторожно потянул за оставшийся обломок. Глубокий вздох у него за спиной, воин повернул голову: белый как мел, Эйзе расширившимися от ужаса глазами смотрел на его руки. Мальчишка почти беззвучно прошептал: