– Завтра с рассветом собери людей – надо будет прочесать окрестный лес, поискать схроны, сами-то ушли, скорее всего.

Сотник молча кивнул, Наместник продолжил:

– Нужно двух воинов для охраны Эйзе, а приблуд возьмем с собой – иначе все вместе крепость разнесут.

Ярре усмехнулся, кивнул. Воин вернулся назад, прислушался – Эйзе спокойно дышал, иногда тихо попискивал во сне. Быстро разделся и лег рядом. Мышонок тут же подобрался поближе и прижался всем телом – греться. Ремигий тихо засмеялся, засыпая…

Как говорить с существом, не знающим страха смерти, не боящимся боли, совсем ничего не боящимся? Как сказать, что, если он погибнет, то жизнь потеряет смысл? Простой способ убить Наместника Империи – убить его возлюбленного, а дальше жизнь сама по себе станет не нужна, вплоть до полной невозможности ее продолжать. Так просто… Но как вбить в упрямую светлую голову понимание того, что их жизни связаны? Как научить беречь себя, чтобы уберечь другого? Глупые слова: «Люблю тебя» ничего не могут сделать, слишком много было плохого прежде. Вот он – спит рядом, тихо попискивает во сне, беспокойно поворачивается – видимо, бой снится. Ну как сказать боевому Мышу, что Наместник хочет, чтобы Мыш встретил его живым и сегодня, и потом. Его глубокая вера в то, что воин спасет его в любом случае и ничего плохого не произойдет, как бы страшно не было вначале, привела к отчаянному безрассудству. Да и приблуды тоже хороши – похоже, они тоже верят в это. Вся сотня верила –только их нет уже одиннадцать дней. Ладно, мальчишку придется разбудить и поговорить перед отъездом – иначе ни одна охрана не справится.

Осторожный поцелуй в щеку, тихий шепот: «Просыпайся, нарушитель спокойствия города!» Мыш открывает сонные глаза, нежно что-то шепчет, тянется к губам воина – выпрашивает поцелуй. Ремигий-то уже одет, только доспехи осталось надеть, взять оружие. Воин осторожно касается теплых губ, Эйзе вдруг очень неожиданно прихватывает его губу острыми зубками – это игра, маленькая ловушка для большого человека. Воин ласково отстраняет его:

– Эйзе, мне поговорить с тобой надо.

Мыш старательно таращит слипающиеся от сна глаза – для него этот разговор где-то между явью и сном. Ремигий очень ласково говорит:

– Малыш, после вчерашнего тебе придется посидеть в казарме. Охранять тебя будут, приблуд я заберу с собой – а то вы всю крепость развалите. Могут попытаться отомстить – я прошу, пока я не вернусь, не надо уходить…

И про себя, – да если ты захочешь уйти, – никакие стены тебя не удержат. Мышонок с надеждой вдруг спрашивает:

– А когда вернешься – можно будет ?

Конечно, для того, кто всю жизнь провел в горах, тьма домов людей – плен. Воин облегченно соглашается:

– Конечно, можно!

Лукавый Мыш продолжает торговаться:

– Если я буду хорошо себя вести – ты выполнишь мое желание?

Воин уже торопится, хотя уходить безумно не хочется. Поэтому с радостью, что расставание обошлось без слез, он дает опрометчивое обещание:

– Да, малыш, я выполню…

Луну и солнце с неба, облака на ложе, звезду на шейку, – отпусти, милый, не могу уйти от тебя… Мыш тихо смеется:

– Ты обещал…

И синие глаза – страшно лукавые, что-то задумал. Отдохнул, страх от пережитого прошел – вот и шалит… Все, все, я ухожу, почти ушел… Эйзе беззвучно вздыхает – ушел…

Ярре уже ждет во дворе, держит коня Наместника. Ну, пора. Солнце встало. На коня и – вперед. Как всегда уже пять лет – сначала они, потом мы их. Покой на пару месяцев, потом все снова. В горы воины Империи сунуться и не мечтают – проводников нет, а местные поселенцы боятся горных троп не меньше, чем их охраняющие. Равнины уже заселены, но твари в горах – хозяева. И только голод заставляет их спускаться вниз. Так можно играть очень долго – у Империи достанет людей, чтобы заменять погибших, но твари долго выжить не смогут – если посылают в бой подростков. Надо потом все-таки спросить, сколько лет Эйзе.

Старый сотник внимательно вглядывается в лицо Наместника, тот забылся на какое-то время, видимо, думает об Эйзе – лицо смягчилось, губы улыбаются, а вот что-то горькое пришло в голову – губы сжались, как от сдерживаемой боли. Удивительно видеть пробуждение каменного сердца – словно все, что спало в течение многих лет, выплеснулось за несколько дней на странного возлюбленного. Ну кто бы подумал – тварь, презренная тварь, – не человек, а Господин млеет от нежности, от одного прикосновения смешного скуластого мальчишки. Смешно. Хотя, если бы не произошел мятеж главы рода против молодого Императора – был бы уже давно женат и были бы наследники рода. Бедный Альберик, он так надеялся, а получил вот такое. Позор на седую голову.

Воин, почувствовав чужой взгляд, повернул голову, усмехнулся:

− Я сильно открылся, похоже, все, сейчас.

Выразительное лицо словно закрылось темной завесой, но глаза-то оставались живыми…

Привычная работа – спешились и цепь воинов пошла вперед. Тактика неэффективна – твари, скорее всего, уже сутки, как отступили, так что облава − для очистки совести да ликвидации схоронов. Ладно, сотню оставим для усиления гарнизона. Это еще конец лета. А что будет зимой, когда в горы придет настоящий голод? Придется метаться по стране из конца в конец, иногда успевая, иногда – нет. Они не хотят говорить, да и после первой попытки, – когда послы Империи были убиты, – никто не рисковал соваться в горы. Император прислал сюда два года назад жутко надменных легионеров, обученных подавлению восстаний в присоединенных Империей землях. Боги, как насмешливо и презрительно их командир смотрел на опального Цезариона: такое начало военной жизни – Африка, Галлия, и такой глупый конец… Они имели глупое бесстрашие сунуться в горы без проводников, полагаясь на нюх специально выдрессированных псов Императора. Ремигия даже не просили о помощи и поддержке. Горькие были лавры: погибла половина отряда, просто позамерзали и от незначительных ранений, –твари измотали их бесконечными погонями по горам, внезапными нападениями и исчезновениями… Ладно, было-было… Слава Богам, что тогда ноги унесли…

Схрон нашли, механическая простая работа – разворошить, забрать оружие. Надо потом посмотреть – может, для Эйзе что-нибудь найдется. Надо порадовать мальчишку. Интересно, какое желание загадал, что попросит? С усмешкой – ночь пламенной любви… Слава Богам, что хоть что-то получилось без сильной боли и унижения мальчишки. Ладно, придется продолжать учиться. И поговорить не с кем, такое обсуждать – полное безумие.

Небольшой привал, какая-то нехитрая снедь из сумки Ярре – сам положить вчера что-нибудь даже не удосужился, а утром лень было. Небольшой отдых. Около Наместника околачиваются приблуды, похоже, выжидают момент, чтобы поговорить. Надеюсь, Ярре вчера выполнил приказ и не отодрал их по всем правилам – это же надо было такое удумать! И Мыша с собой потащили. Мыш… Дурная светловолосая головенка. Сколько часов прошло, а уже соскучился. Скорей бы закончить и – домой, к Мышу...

Возвращались уже поздно вечером. Разворошили еще два схрона. Нашли следы тварей, но уже двухдневной давности. Честно выполнили свой долг. Теперь сотня поживет в казармах в течение пары месяцев, если все тихо будет – вернутся в крепость. Воинов много, да толку-то с того, пока стоит сотня – все хорошо, только оборона слабеет – нападение. И так все пять лет. Твари терпеливы – вот этого не отнимешь.

Ремигий тихо вошел в комнатку – охрана уже сказала, что Мыш из комнаты выходил только во двор по уважительной причине, сбежать не пытался. Мальчишка сидел на кровати, расчесывал волосы, видимо, готовился ко сну. Длинные светлые пряди окутали его как облаком, была видна только тонкая рука, проводящая гребешком по волосам. Воин про себя вздохнул тихо – такая красота и ему досталась. Его перед золотым зеркалом посадить бы надо, чтобы рабы возились с его волосами, нежили его тело… Эйзе почувствовал взгляд, обернулся, радостью сверкнули синие глаза. Он просто прыгнул почти через всю комнату, повис на воине, обвил руками и ногами. Воин, улыбаясь, целовал рассыпавшиеся волосы, добрался, наконец, до губ, крепко поцеловал, спросил тихо: « Соскучился?» Мышонок радостно запищал, глаза нежно улыбнулись. Действительно, соскучился. Вел себя примерно… Значит, будет награда. Мыш уже тащил поднос с едой, видимо, ждал возвращения. Воин только сейчас почувствовал, что очень голоден. Мясо, кусочек рыбки, хлеб. Сыр – сразу в руку мышонку, пусть грызет, жалко, молока нет. Теперь только завтра. Мыш торопливо жует, видимо, хочет сказать про обещание. Ремигий засмеялся – да помню я, помню. Мыш приподнимает голову, робко говорит: