Хотя теоретически это был кабинет Вэл и там стоял ее письменный стол, тетя Марта проводила там большую часть дня — «сидела в своей паутине», как высказался однажды Рекс в припадке дурного настроения, «считая себя королевой пчел, но напоминая паука».

Марта Лафранк прибыла в Лондон в те дни, когда викторианское благоденствие высвобождалось из сковывающих пут и набирало в грудь воздуха, готовясь к стремительному взлету акций и последующему их падению. Тогда она была цепкой, весьма предприимчивой француженкой, острой, как осколки стекла, и взрывоопасной, как эфир. Эволюцию ее довершил великий художник — Папендейк. Он взял ее словно отрез парчи и сотворил нечто уникальное и удивительное.

— С ним я созрела, — сказала она как-то с не вполне галльской нежностью. — Мой grand seigneur.[1]

Теперь, в шестьдесят лет, это была маленькая смуглая женщина с черными шелковистыми волосами и некрасивым моложавым лицом. Любой наряд смотрелся на ней как произведение искусства. Когда мистер Кэмпион заглянул к ней после обеда, она сидела за своим письменным столиком и выводила абсолютно нечитаемые каракули какой-то нелепой ручкой. Гостя она приняла с искренней радостью, сверкнувшей в ее узких глазках.

— Мой маленький Альберт, — приветливо произнесла она. — Дорогой, какой костюм! Очень элегантно. Повернись-ка. Прекрасно! Эту часть мужского тела — спину от плеч до талии — всегда вспоминаешь с нежностью. Вэл все еще на крыше с этим механиком?

Кэмпион с улыбкой сел. Они дружили уже давно, и он (без малейшей неуважительности) всегда считал ее похожей на маленького тритона — такой она была прилизанной и юркой, с пронзительным взглядом и порывистыми движениями.

— Мне он понравился, — заметил он, — но я почувствовал себя лишним и ушел.

На мгновение пронзительный взгляд тети Марты задержался на паре манекенщиц, остановившихся поболтать в южном коридоре. Стеклянные стены кабинета не пропускали звуков и не позволяли судить, отвечало ли содержание разговора их виду, но едва одна из манекенщиц заметила маленькую фигурку, отчетливо видную за далекой стеной, как они тут же кинулись в разные стороны.

Леди Папендейк пожала плечами и записала на промокашке пару имен.

— Вэл в него влюбилась, — заметила она. — Он очень мужественный. Надеюсь, это у нее не просто физиологическая реакция. У нас здесь слишком много женщин. Не хватает телесности.

Кэмпион предпочел не вдаваться в подробности.

— Мне кажется, тетя Марта, что вы вообще недолюбливаете женщин.

— Дело не в любви, дорогой мой, — ответила она с поразившей его страстью в голосе. — Как можно недолюбливать половину человечества? Мне так надоели ваши молодежные рассуждения о полах — как будто они не имеют друг к другу никакого отношения. Надо говорить о человеке в целом! Мужчина — это силуэт, женщина — детали. Одно часто портит или красит другое. Но по отдельности они мало что из себя представляют. Не будь дурачком.

Она перевернула лист, на котором писала до того, и нарисовала маленький домик.

— Он тебе понравился? — спросила она внезапно, впившись в него цепким и неожиданно молодым взглядом.

— Да, — серьезно ответил Кэмпион, — очень. Он своеобразный парень, довольно простодушный, но мне понравился.

— Родственники не будут против?

— Чьи, Вэл?

— Ваши, естественно.

Он расхохотался.

— Дорогая, сейчас уже не то время.

Леди Папендейк улыбнулась самой себе.

— Милый мой, во всем, что касается брачных отношений, я по-прежнему француженка, — призналась она. — Во Франции все это гораздо лучше устроено. Брак — это всегда контракт, и все об этом помнят с самого начала. Очень практично. Тут никто не думает, где ставит свою подпись, пока вдруг не решает, что пора бы ее зачеркнуть.

Мистер Кэмпион неловко поерзал.

— Не хотелось бы показаться невежливым, — пробормотал он, — но мне кажется, что о браке пока еще рано говорить.

— Вот как.

К его облегчению, она не стала развивать эту тему.

— Я так и думала. Наверняка. Ну да бог с ним. Зачем ты пришел?

— По делу, — неуверенно произнес он. — Ничего неприличного или такого, что могло бы навредить фирме. Хотел поговорить с Джорджией Уэллс.

Тетя Марта выпрямилась.

— Джорджия Уэллс, — повторила она. — Ну конечно! Я как раз пыталась вспомнить, действительно ли ее жениха звали Портленд-Смит. Ты уже читал вечерние газеты?

— Господи, они уже добрались до этой истории?

Он взял со стола ранний вечерний выпуск, посвященный скачкам, и нашел колонку последних новостей, набранную мелким, неровным шрифтом.

Он сложил газету и криво улыбнулся.

— Что ж, очень жаль.

Леди Папендейк хотелось узнать подробности, но жизненный опыт научил ее не торопить события.

— Ты занимаешься этим делом?

— Это я его нашел.

— Вот как.

Она сидела очень прямо, покусывая ручку и вперив в Кэмпиона испытующий взгляд.

— Нет сомнений в том, что это его скелет?

— Это абсолютно точно он. Тетя Марта, когда он исчез, они еще были обручены? Вы помните?

— Были, — уверенно заявила она. — Рэмиллис уже возник на горизонте, но Джорджия еще была обручена. Можно выяснить, как скоро после исчезновения он умер?

— По состоянию тела — нет, во всяком случае, я очень сомневаюсь. Наверное, скоро, но ни один патологоанатом не возьмется назвать даже месяц. Однако я надеюсь, что полицейские сделают какие-то выводы, когда изучат остатки одежды. Судя по всему, он был в вечернем костюме.

Тетя Марта кивнула. Сейчас она выглядела на свой возраст, и губы ее беззвучно шевелились от жалости.

— А причина смерти? Это тоже сложно определить?

— Нет. Его застрелили.

Она всплеснула руками.

— Очень неприятная история. — И, поцокав языком, язвительно добавила: — Интересно, Ферди Пол ее тоже превратит в рекламу?

Кэмпион поднялся и взглянул на нее сверху вниз, отчего его высокая худая фигура несколько ссутулилась.

— Мне лучше уйти, — сказал он с сожалением. — Вряд ли уместно на нее сейчас набрасываться.

Леди Папендейк протестующе подняла руку.

— Не уходи. Оставайся. Думай о том, что делаешь, ведь она наша клиентка. Но мне нужно мнение со стороны. Мы вкладываемся в «Цезарев двор». Мне хочется услышать твой совет. Будут Пол, Рэмиллис и Ламинов.

— «Цезарев двор»? — переспросил Кэмпион. — Вы тоже? По-моему, к этому все успели приложить руку. Вы неплохо устроились. Там можно будет хорошенько поживиться.

— Скорее всего, — согласилась она и благодушно улыбнулась. — В Лондоне сложно найти такую роскошь, а теперь мы можем себе ее позволить. Раньше не было возможности съездить туда из-за проблем с транспортом, а когда сообщение наладилось, у нас появились проблемы с деньгами. Теперь все наконец сошлось. Ты там уже был. На машине доезжаешь практически мгновенно.

— Нет, — с улыбкой ответил Кэмпион. — Меня не интересует пикник в Неаполе, пенная ванна, возможность попрактиковаться в гольфе, съесть лотус или пообщаться со сливками общества. И, честно говоря, меня тошнит от одной мысли, что можно просадить шесть-семь сотен за выходные. Но я понимаю, что многим это нравится, и, конечно, размах предприятия не может не восхищать. Обычно такие штуки срабатывают, потому что организаторы полагаются на пару приманок, которые своим блеском затмят все недоделки. А здесь продумано буквально все. Шеф-повар из Вирджинии, оркестр Тедда Куайта, гольфом занимается Энди Баллард, плаванием — Крэннис, теннисом — Во. К тому же отличная идея устроить там офис этого, как его, косметолога…

— Мирабо, — подсказала она. — Он настоящий художник. Дитте, его парикмахерша, сделала мне прическу. Да, задумка просто отличная, и исполнение тоже на самом высоком уровне. Это все Ламинов. Он был метрдотелем в «Золотой груше». Бьёрнсон взял его, когда отель рухнул. Он просто чудо, да и его супруга очень неглупа. А Ламинов настоял, чтобы летное поле сделали частным. Алан Делл все устроил.