Призрак, поколебавшись, снова опустился на стул.

— О чем это ты?

Хайд наслаждался растерянностью, написанной на лице собеседника. Что ж, теперь он возьмет реванш у этого чокнутого.

— Надо следить за тем, что в мире делается, — назидательно произнес он и подтолкнул через стол газету. На первой полосе вверху красовалась большая фотография рунской Цитадели, а пониже — крупно набранный заголовок:

— Если только эти святоши, парни с горы, не блефуют, чтобы взвинтить цены, то скоро этим старым булыжникам, как я понимаю, будет грош цена. — Хайд засунул под чашку замусоленную купюру, зажал сверток под мышкой и встал. — Очень может быть, дружище, что сегодня ты в последний раз получил кругленькую сумму.

— Цитадель ни разу не выдавала своих секретов, — пробормотал Призрак, развернул газету и всмотрелся в помещенные внизу страницы фото троих спасенных мирян.

— Вечного ничего не бывает, — откликнулся Хайд. — Спроси хоть у моей жены, которая скоро станет бывшей. — Он повернулся и быстро зашагал прочь, пока псих с серыми глазами не начал приставать к нему снова.

Хайд почувствовал облегчение, когда оставил позади неспокойный шумный базар и приблизился к своему внедорожнику. Впервые ему удалось обставить этого Призрака. Значит, не так уж он, Хайд, и плох. Ведь Призрака чуть было не стошнило, корда он прочитал газету. Да просто очередной жулик, норовящий срубить баксы везде, где только можно.

Хайд прищурился, взглянув на слегка потемневшее небо. Через час закат, а с ним начинается комендантский час. Ему надо проехать через весь город и присоединиться в отеле к своим. На рассвете они уедут из Багдада и вернутся в нефтеносные районы, расположенные к западу от города. Там ему больше нравилось: меньше людей, меньше шума.

Он свернул за угол и увидел автофургон, припаркованный в тени ряда домов. Красный логотип компании, красующийся на дверях, был единственным ярким пятном на этой унылой и тусклой улочке. За рулем сидел Тарик, следивший за тем, чтобы никто не засунул камень в выхлопную трубу или не прикрепил к машине мину: автомобили западных компаний вечно становились объектом диверсий.

Хайд помахал рукой, привлекая внимание водителя. Тарик взглянул на него и замер. Хайд круто развернулся, уловив движение слева, и рефлекторно выхватил из кармана куртки пистолет. Повернул голову и натолкнулся на взгляд бледно-серых глаз.

— Ты забыл, — сказал ему Призрак и набросил газету на вытянутую руку с пистолетом. Потом придвинулся ближе, не обращая внимания на упершееся в грудь дуло. — Вот эти люди, — он постучал пальцем по фотографиям внизу первой полосы, — могут появиться здесь. Они будут искать… кое-что. Если приедут, дай мне знать.

Хайд опустил взгляд и увидел нацарапанный под тремя снимками номер спутникового телефона. Скривив губы в презрительной усмешке, он хотел было послать Призрака по известному адресу, но опоздал. Того уже и след простыл.

Горестные песнопения волной ударили в уши Афанасиусу и остальным руководителям подразделений ордена, едва они переступили порог большой пещеры, служившей здесь кафедральным собором, и стали пробираться вперед. Только в соборе могли поместиться все обитатели Цитадели, и сейчас они были здесь, объединенные общим горем.

В задних рядах теснились многочисленные серые сутаны — новички-послушники, еще не распределенные по разрядам. От более высоких по положению братьев их отгораживал ряд стражей в ярко-красном. Дальше шли коричневые сутаны — каменщики, плотники и иные квалифицированные ремесленники, которым надлежало поддерживать жизнь в Цитадели. За последнюю неделю они так выдохлись на работе, что сейчас (Афанасиусу это было хорошо заметно) еле держались на ногах. Впереди в своих белых сутанах с капюшонами стояли «аптекари» — монахи-медики, умения которых ставили их выше всех прочих, за исключением только черных сутан, то есть священников и библиотекарей. Те проводили всю жизнь в темноте большой библиотеки и впитывали знания, накопленные во мраке горы с тех самых пор, как люди впервые научились читать и хранить память.

Могучие звуки заупокойной службы не стихали. Между тем Афанасиус занял свое место у алтаря и повернулся лицом к братии. По обычаю, когда прелата — главу ордена горы — призывал к себе Господь Бог, прощальное слово провозглашал аббат. Он же исполнял обязанности прелата до тех пор, пока выборы не утвердят его в этой должности или не отдадут ее кому-либо другому. Однако у Т-образного креста в передней части пещеры покоились сейчас два тела: прелата — слева, аббата — справа. Впервые за всю свою безмерно долгую историю Цитадель осталась без главы.

Когда возгласы заупокойной молитвы стихли, Афанасиус поднялся на кафедру, высеченную из сталагмита, и взглянул поверх голов собравшихся на верхнюю галерею — туда, где обычно стояли Посвященные в своих зеленых сутанах. Они всегда были отделены от остальной братии, дабы хранимая ими тайна не подверглась случайному разглашению. Вместе с аббатом их должно было насчитываться тринадцать, но сегодня на галерее не было ни одного. В отсутствие же аббата либо его законного преемника из числа Посвященных произносить прощальное слово надлежало управляющему делами монастыря — Афанасиусу.

— Братья, — начал он, и голос его был едва слышен после мощных раскатов реквиема, — сегодня настал день скорби для всех нас. Мы лишились наставника. Однако смею заверить вас, что так не продлится долго. Я посовещался с главами всех разрядов братства, и мы пришли к единому мнению: выборы и прелата, и аббата должны состояться безотлагательно. — При этом известии по рядам собравшихся пробежал ропот. — Все претенденты на эти посты должны заявить о своем выдвижении до завтрашней вечерни, сами же выборы пройдут двумя днями позже. Мы единогласно решили, что подобная поспешность необходима, ибо орден нужно возрождать, а законного преемника усопших нет.

— А почему же мы оказались в таком положении? — раздался голос откуда-то из середины толпы. — Кто распорядился вывести с горы Посвященных?

Афанасиус повернулся на голос, стараясь высмотреть того монаха, который осмелился противоречить ему.

— Это я распорядился, — ответил он.

— По какому праву? — спросил уже другой голос, донесшийся из плотных рядов серых сутан, стоявших подальше.

— По праву своей совести и сострадания к своим братьям по ордену. Посвященных поразила какая-то кровавая лихорадка, им требовалась неотложная медицинская помощь, а от взрыва треснули стены, что позволило быстро вывести их наружу. Там их ожидали современные машины «скорой помощи». Я и не помыслил противиться воле Провидения. Я возблагодарил Господа Бога и поспешил распорядиться, дабы успеть спасти жизнь братьев моих. Если бы Посвященные остались здесь, их уже не было бы в живых — в этом я не сомневаюсь нисколько.

— А что же сталось с ними теперь? — прозвучал еще один голос. Афанасиус помолчал, испытывая опасение, что собравшиеся начинают сплачиваться против него. Возложив на себя обязанности временного распорядителя, он получил доступ к сообщениям, которые поступали для аббата из внешнего мира. Благодаря этому он и узнал о судьбе, постигшей тех монахов, которых он намеревался спасти.

— Все они умерли, кроме двоих.

По рядам снова пробежал недовольный ропот.

— Тогда нужно дождаться их возвращения! — выкрикнул брат Аксель. Послышались одобрительные возгласы, все дружно закивали в знак согласия.

— Боюсь, это маловероятно, — возразил Афанасиус, обращаясь не к своему оппоненту, а ко всему собранию. — Последние оставшиеся в живых Посвященные страдают той же болезнью, они в тяжелом состоянии. Мы не можем надеяться на то, что они вернутся, а если и вернутся — достанет ли им сил возглавить нас? Мы должны поискать себе новых руководителей. Вопрос о выборах решен.