— И о чем же?

— А о том, что Хомяк перспективен в плане вербовки. Не нравится ему его работа, из горла прет. Не поднимается у него могучая рука женщину в живот ударить, а деваться некуда. Так просто из таких структур не уходят. Вы бы такого замочили?

— Конечно, сдать же может.

— И они бы замочили, и он это понимает. И команду свою он ненавидит. Его можно голыми руками брать, он их бесплатно сдать всех готов. Лишь бы ему кто-то дал спокойно соскочить. А потому ваша якобы главная задача становиться не самой главной. Допустим, что с девушкой уже люди Олигарха работали, тогда Хомяк вам много о них расскажет. А если товар в Сков везли Олигарху, то он еще более для революции ценен. О той организации вы вообще ничего не знаете. А воевать с ними будете, куда вы денетесь, они же вам прямые конкуренты.

— Да, гражданин пожилой следователь, специалист, он и в Скове специалист. Не зря я вас руководителем своей службы безопасности сделал, ох не зря.

— Не «не зря», а «за что». Когда ваша Сусанна Ивановна девушку то приведет? Она не должна из темы выпадать.

— Сейчас и приведут. Суса… Ого, — оторопел Саранча. Девушка не только приняла душ и привела себя в порядок. Сусанна принесла ей специально приготовленные для нее косметические принадлежности. Девушка не только привела себя в порядок, но и поработала над Сусанной, в результате чего последняя преобразилась радикально. Кроме того, девушка заставила ее переодеться по своему вкусу и порекомендовала вести себя так, как ведет сама. Выросшая в глухом кишлаке Сусанна, будучи ровесницей девушки, видела, как на последнюю смотрели мужчины. А потому следовала ее рекомендациям беспрекословно. Обе барышни, удивительно похорошевшие, сели на диван, скромно потупив глазки.

— Круто, — констатировал пожилой следователь, — прошу обратить ваше внимание, Саранча, что значит рука настоящего мастера.

— Лена, вы напрасно размениваете себя на транспортировку героина, — сказал Саранча, — значительно большие деньги вы сможете заработать неся красоту в массы. Кстати, пока вы с Сусанной плели коварные замыслы, я не сидел, сложа руки, и выяснил следующее — саранча и кузнечик это действительно одно и то же насекомое. Так что в дальнейшем называете меня «Кузнечик». Я этого заслужил.

— Не-ет, это я так просто сказала.

— А я не просто так. Я воротила преступного мира, как говорит пожилой следователь: «обрезанный крестный отец». Мне слова на ветер бросать не пристало. Обещал поменять имя, поменяю. Тем более что когда такая красивая девушка как вы, называет вас «Кузнечик», это волнует кровь и вселяет надежды.

Девушка промолчала, но сквозь тональный крем на ее щеках явственно проступил румянец.

— Кстати, Лена, не могли бы вы более подробно рассказать о другом поклоннике вашей красоты, Хомяке? Вспомните все подробности вашей беседы. Расскажите о нем еще раз.

— Он очень здоровый парень. Явный спортсмен, рослый, очень мускулистый. Но не думаю, что особенно женским вниманием избалован. Похоже, что много умных книг не читал, скорее всего, ни одной. Говорит не очень красиво, по-деревенски как-то. Это впечатление от него снижает. И еще, по-моему, он черных очень не любит. Ой, извините.

— Лена, говорите абсолютно все, что думаете. Не оглядывайтесь на то, что я могу обидеться и как-то среагирую. То, что вы говорите, имеет для меня большую ценность. Еще раз скажу, никакого вреда вам нанести не могу и не хочу. И, наконец, вы мне просто нравитесь. Итак, вы считаете, что он ненавидит черных. Почему?

— Не могу сказать однозначно. Но его бесил сам факт, что какой-то чурка… — Лена, продолжаете. Никто в вашем пламенном интернационализме не сомневается, правда Сусанна?

— А?

— Вот видите, Лена. Итак, какой-то чурка… — Его даже трясло от того факта, что какой-то чурка предлагает ударить русскую девушку. Для него черные вообще не совсем люди. По его мнению, они не должны вообще даже рядом с нами стоять. Он сказал, что на войне его ненависть на зверей так и душила, но их женщин он все равно просто так не истязал. По его мнению, так только звери поступают. В смысле, только черные.

— А на какой войне? В Чечне?

— Наверное. А какая другая война есть?

— Неважно. А где он живет, вы, естественно, не знаете?

— На улице Юных Ленинцев, — вступил в беседу пожилой следователь, — Хомяков у Олигарха трудиться в качестве бригадира рэкетиров в районе вокзала, а живет на улице Юных Ленинцев.

— Что!? — услышав реплику пожилого следователя, Саранча даже в лице переменился, — мир то оказывается маленький. Женщину, говоришь, он ударить в живот не может? Сейчас я с ним эту тему побеседую.

— Саранча, не накручивай себя.

— Лена, вы можете на меня рассчитывать. Если кто-то решит вас обидеть, скажите ему, что Саранча обещал за вас заступиться. Эффект будет потрясающим, обещаю вам. Итак, улица Юных Ленинцев, дом? Ну, пожилой следователь, в любом случае я через десять минут знать буду.

— Дом 7, квартира 12. Саранча, не теряйте голову, я… — Привезли мне эту девушку, спасибо, — оборвал пожилого следователя Саранча. Интеллигентность в обхождении слетела с него, как будто ее и не было. — Можете увезти ее. А свои проблемы я буду решать сам.

— Я могу уехать? — Да, Лена, пожилой следователь сейчас вас проводит туда, откуда привез. Ахмед, со мной оба джипа с ребятами.

Через полчаса они вломились в квартиру по улице Юных Ленинцев.

— Я ждал тебя, Саранча, — сказал Хомяк.

— А почему не спрятался?

— Нет на мне вины, Саранча. Не я ее бил.

— Хомяк, это твой участок. Она не заплатила тебе. Тебя просили ее не трогать. От моего имени просили. Ты помнишь? От моего имени. На завтра ее избили. Сотрясение мозга, глаз заплыл совсем, там еще что-то. Ответ держать будет кто?

— Саранча, не кипи. Виноват — отвечу. Я в бега не ушел, а мог бы. Вы меня, конечно, кончить можете, но сказать дать ты мне должен. Не беспредельничай, Саранча. Не по чину это тебе.

— Ну?

— Я бригадиром не первый день хожу, ты знаешь. Олигарх подтвердит. Ко мне приходят люди от тебя и говорят. Не трогать ее. Чтобы не случилось, не трогай ее. Кто она? Держит ларек на вокзале. Оборот ничтожный. Снимаем мы с нее копейки. Ты бы сказал, не брать с нее, я бы не брал. Клянусь, я же не враг себе. Не платила она три недели. Я о ней то узнал, когда от тебя весть пришла.

— Ты братанам своим команду не спустил, они и избили ее. Кто бил?

— Саранча, братков ни за что порезать хочешь. Я команду сразу спустил. Говорю тебе, бригадиром не первый день хожу. Ты же порядки знаешь, что тебе рассказывать.

— Кто на нее руку поднял? Хомяк, сегодня у меня о тебе речь шла. Хорошо о тебе говорили, хотя ты, говорят, черных не любишь.

— Да причем тут это! Она то русская. А если с кем из твоих не понятиям поступил — готов ответ держать. Пусть любой, кто на вокзале работает, скажет: «Хомяк беспредельничает, за черноту наказал, последнее забрал». Не было такого, Саранча, ты же знаешь.

— Хомяк, кто на нее руку поднял?

— Не знаю, Саранча, гадом буду. Я думал об этом, ребят спрашивал, никто не знает. Или кто-то знал, кто она тебе, и меня хотел спалить, сука. Или у молодых руки чесались. Пузырь в горло опрокинули, и она им под руку попалась. За такими не проследишь. Что молчишь, Саранча?

— Думаю. Прав ты, Хомяк. Не стал бы ты за две копейки холкой рисковать, смешно это. Что с нее взять? Тебя спалить? Вряд ли. Сложно это для вашего брата, изощренно слишком. Да и риск большой. А вдруг я выясню? Я же тебя к ней в больницу вести хотел. Если бы у нее только губа дрогнула, там бы и кровь пустил. Из палаты бы вывел, чтобы не видела, дальше не пошел бы.

— Поехали в больницу, Саранча. Я братка возьму, который за ее ларек отвечает, и в палату вместе зайдем. Если у нее губа дрогнет, сам на нож лягу. Все лучше, чем Ахмед резать будет. Да бояться мне нечего, нет на мне вины.

— Вижу, пустое это все, но съездить надо. Сам понимаешь, для гарантии. Кто, говоришь, за ее ларек отвечает?