— Не знаю… Вроде отходит!

— Побудь с ним! Дождались, значит…

И отключается. Феликс, такой бледный, уставший, такой красивый, хотя и измазанный кровью и вином, смирно лежит передо мной. Поднимаю с пола какую-то тряпку и протираю его лицо.

— Еще красного?

— Красного нет!

Тогда я пью сам. И опять рассматриваю своего припадочного преподавателя.

— Мне уйти?

— Нет. Останься. Могу тебе еще несколько баллов поставить… — и он улыбается все тем же изгибом губ.

— По-моему, ты совсем охуел, дорогой препод!

— Дай мне еще этого зеленого пойла!

— Это красное!

— Я не вижу красного… Красного нет.

Комментарий к часть 3

========== часть 4 ==========

— Ты не видишь красного цвета? Это такой вид дальтонизма?

— Нет, это такой вид шизофрении… Не спрашивай сейчас, потом как-нибудь расскажу… Ты зачем пришёл-то?

— Я нашел твой телефон разбитый… Увидел, что окно раскрыто. Подумал, что что-то случилось…

— И где телефон? Забрал?

— Да…

— Молодец… — Феликс отодвигается вглубь дивана и тихо добавляет: — Побудь рядом.

Я правильно его понял? Он хочет, чтобы я лег рядом с ним? Зачем? Ему холодно! Вижу, валяются носки. Деловито подбираю и поочередно натягиваю их на его ноги. Потом поднимаю с пола плед и закутываю в него заячье тельце. И сажусь рядом. Он следил за моими действиями и, когда я замер, сказал:

— Ну ты и дурак.

— А ты — сука! Хрена ли измывался надо мной в институте?

— О! Меня сейчас выпорют?

— Больных не бью!

— Мне повезло…

Гудит мой телефон: незнакомый номер. Беру:

— Это из следственного комитета — Дмитрий Панченко. Ваш телефон мне дал генерал Саяпин. Можно ли услышать Патица? Он вообще вменяем?

— Патиц — это Феликс? Вроде вменяем… Вот…

Я передаю трубку лежащему.

— Да… я… Это было в восемь сорок пять… да, я не справился с собой… понимаю, что непрофессионально… дословно: «Мой хороший, ты уже здесь? Ты мой единственный. Ты берег себя? Ты и сейчас не сможешь мне помешать, остановить». Последнее в голос, не шепотом. И еще: «Зачем ты взрослеешь, Феликс, жаль». Это всё!.. те же слова, кроме последнего… фона нет никакого, гулкий звук… номер другой, конечно, это по симке увидите. Она-то цела… да, голос узнаваемый… на имитацию не похоже… В этот раз он не назвал имя!.. значит, он не выбрал?.. я подумаю над этим… нет, быстро нашли… это бессмысленно… мне уже лучше… завтра… во сколько?.. не нужно охраны!.. зачем он вам? — Феликс посмотрел на меня и протянул трубку.

— Да?

— Мне Дамир Павлович сказал, что вы студент юрфака?

— Да.

— Надеюсь, у вас неплохая физическая подготовка?

— Не жалуюсь…

— Хочу вас попросить: пару дней посопровождайте Патица, не отпускайте его одного никуда. И вообще, пусть дома сидит! Будет пытаться улизнуть, применяйте силу. Мы договорились?

— Договорились.

— Спасибо, до завтра.

Феликс, прищурившись, смотрит на меня:

— Тебя ко мне приставили, что ли?

— Ага… велено применять силу.

— И ты? Готов её применять?

— С удовольствием! А вообще, не увиливай! Я теперь вроде как при делах! Это тебе маньяк звонил? Панченко это дело ведет, я точно знаю… И каким местом ты в этой истории?

— Я самым непосредственным местом в этой истории… Может, меня покормишь чем-нибудь? Капец как жрать хочу!

— Накормлю. Но сначала сказку сказывай!

Феликс вздохнул и сел на диване, отодвинувшись от меня.

— Я сознательно участвую в поисках клоуна уже пять лет.

— Клоуна?

— Его так именуют негласно. Он надевает маску клоуна на лицо, когда издевается над детьми. Екатеринбург — третий город, в который он приезжает. Серия началась девять лет назад, в Москве. Он убил четырех подростков. Почерк всегда один. Никаких посланий, никаких следов. Трупы находили в разных районах города, значит, клоун на личных колесах. Место для совершения убийства, по-видимому, каждый раз разное. Нашли только одно место — подвал в промзоне в Филях. Четыре убийства за полтора года. Потом перерыв — мы предполагаем, он тогда уехал из столицы, возможно, искал место. Сразу ли он поехал в Нижний, мы не знаем. Но около пяти лет назад там находят труп пятнадцатилетнего мальчика с разрезанным ртом. Московские и нижегородские дела объединили в серию не сразу, только после второго трупа. Тогда я и начал работать в составе группы…

— Будучи студентом? И сразу в состав особой группы! Ты вундеркинд? Или почему?..

— В Нижнем клоун мне и позвонил впервые. Он решил понтануться! Бросил нам вызов! Назвал имя новой жертвы. Только имя — Ярослав. Блин, и имя-то не очень популярное! Но мы ничего не смогли сделать. Через неделю после звонка находим парня: Ярослав Макагон, тринадцать лет. Представляешь? — Феликс сжал ладонями лоб. — Давай пожрем, а?

— Пожрем потом, а что дальше?

— Потом называет еще одно имя…

— А вычислить по звонку?

— Каждый раз покупался новый телефон, как правило, с рук у вокзальных воров. Новая сим-карта. Один звонок. Телефон и сим-карта уничтожаются. Наверное, выбрасываются в реку. Текст практически всегда один и тот же. Только однажды был шум — шум проезжающего поезда. Но что это дает?

— А следующее имя в Новгороде?

— Это было имя Максим. Но. Мы думаем, что смогли его спугнуть. Прочесывали все придорожные сооружения, волонтеры вышли в дачные и садовые поселки. Я выступал по телевизору… хм… смысл в том, что в Нижнем убийства прекратились. Никакого Максима там не нашли…

— Предположу, что он переехал к нам в Екатеринбург и первую жертву здесь звали Максим?

— Да. Был большой перерыв. За это время он нигде не проявлялся, не было и подражателей. Мы даже подумали, что с клоуном что-то случилось. Это, в принципе, очень вероятно. Инфаркт, и лечился, глядя в глаза врачам с надеждой на жизнь. Или авария, терпел, бедолага, боль, скованный гипсом и швами… Может, еще что… Но перед тем как объявиться здесь, он не звонил. Значит, тот последний звонок в Новгороде и был в реализации. История повторилась. После первого трупа здесь о серии никто не говорил, ни с Москвой, ни с Новгородом не связывались. А в конце мая вдруг мне звонок. И я сразу голос узнал… Клоун имя назвал. Артем. А я даже не знал, в каком он городе! Звонил, выяснял, спрашивал, орал в следственном комитете. Короче, мне поверили, когда из Екатеринбурга пришли новости об убитом мальчике Артеме Коновницыне. И вот я здесь…

— То есть ты сюда приехал в июне? И сразу в нашей общаге жил?

— Да.

— Почему же я тебя не видел?

— Потому что пить меньше надо! Лично я тебя видел! И часто! Ты то пьяный, то накуренный все лето!

— Я-а-а-а? Накуренный? Я ва-а-аще никогда!

— Короче, с июня в вашей прокуратуре в особой следственной группе аналитиком состою. А в общагу… ночевать только.

— Про последнего мальчишку он тоже звонил?

— Да. В начале августа.

— Где его нашли?

— Около центрального стадиона. В кустах.

— И все те же признаки?

— Да, разрезан рот, изнасилование через презерватив, вскрыта брюшная полость, измазан собственной кровью, завернут в целлофан.

— Ты, как аналитик, составлял портрет этого урода?

— Да. Психопатия, действует не импульсивно. Интеллектуал, педант. Целлофан всегда разрезан очень ровно. Никакой коллекции вещей убитых не собирает. Никогда не насилует беспризорников или просто девиантных подростков. У него бзик на целомудрии, брезгует теми, кто уже ведет сексуальную жизнь. Типаж жертвы — русоволосый, субтильный мальчик, славянской внешности, светлые глаза — некарие. Скорее всего, он тоже не тюркской внешности, среднего роста, волосы красить не будет — не по-мужски это. Глаза серые, бороду не носит. Проецирует своё “я” на жертву. Думаю, в детстве его насиловали и били. При этом у него маниакальная идея о том, что «мужчины не плачут». Тоже вбили в него этот стандарт. Убивает, когда видит слезы. Силен физически, очевидно, имеет отношение к армии, может, воевал. Нож всегда один и тот же, порез всегда один и уверенный, глубокий, снизу, умело. Нож держит в идеальном состоянии.