Мадам фон Мюкк появилась в её салоне через четверть часа после того, как Ива сменила прогулочный костюм на домашнее платье с шёлковой накидкой и присела к столику полюбоваться новой колодой.

Примадонна была трагически бледна и беспричинно пуглива. Она присела на козетку, посмотрела на Иву очами затравленной лани и выдохнула оперным шёпотом: «Это становится не-вы-но-си-мо…»

Три часа назад барон фон Мюкк ворвался в будуар Мелисанды, как всегда – без стука, и навис над ней, словно коршун, готовый вцепиться с беззащитную жертву.

– Прекрасно, мадам! Мало того, что вы имеете бесстыдство принимать своих поклонников в театре, вы теперь принимаете их и в моём доме?! Кто это был?

Мелисанда, от страха потерявшая остатки сообразительности, вжалась в спинку дивана и пыталась защититься от разгневанного супруга французским романом в потрепанной обложке.

– О чём вы? Кто? – пролепетала она.

– Не притворяйся! Кто этот коротышка, которого я встретил на крыльце?! Что это за тип? Вы стали неразборчивы в своих предпочтениях, мадам!

– Это? Фердинанд, ты с ума сошёл! Ты совершенно помешался от своей ревности! – певица в сердцах отшвырнула роман и сложила руки на груди с видом оскорблённой добродетели.

– Кто?!

– Это был полковник Брюстер. Он… он приходил ко мне по делу!

– И какие же дела у вас с полковником Брюстером? – едко поинтересовался барон, присаживаясь на диван и глядя на супругу с явной угрозой. Мелисанда мигом расцепила руки на груди и стала, насколько это было возможным, отодвигаться от мужа. В голосе её зазвучали жалобные нотки:

– Фердинанд, это совершенно не то, что ты думаешь… Ничего такого, уверяю тебя! Я сама была крайне удивлена! Ты же знаешь – это из-за той неприятности у Бёрлингтонов. Когда убили барона Фицгилберта… Полковник пришёл просто поговорить…

– В какую ещё историю ты вляпалась, моя дорогая? О чём это полковник хотел поговорить?!

– О, совершенно ничего такого…

– Говори, – с угрозой приказал фон Мюкк, всем своим видом показывая, что в противном случае Мелисанду ждут большие неприятности.

– Но я и сама не поняла, что он наговорил! Он всё рассказывал про то, что полиция всех подозревает, и что мы должны быть крайне осторожны и осмотрительны…

– С чего бы это вдруг он стал так печься о вашей осмотрительности, мадам? Ты мне что-то недоговариваешь, не так ли? Что вас связывает с этим полковником? Тебя подозревают? Что этот инспектор, как его там, Суон – он тебя подозревает?

– Ах, я не знаю… Полковник приходил, взял моё манто… но сегодня утром его прислали. Я ничего не понимаю, – Мелисанда, и в самом деле, ничего не понимала, но это мало беспокоило её до тех пор, пока допрос супруга не вынудил её высказать вслух какое-то суждение обо всём происходящем, – я же не убивала Фицгилберта!

– Манто? Причём тут манто? Английская полиция – сборище идиотов! А что, этот доморощенный детектив, полковник Брюстер – это он подозревает тебя?

– Да нет же! Нет!

– Я не могу быть замешан ни в какой тёмной истории. В конце концов, после развода ты сможете ввязываться в любые истории, в какие тебе только заблагорассудится, но я не позволю бросать хоть тень подозрения на фамилию фон Мюкк!

– Ах, да причём тут ваша фамилия! Всё совершенно не так. Полковник сказал, что он знает, кто совершил преступление, но не хочет сообщать полиции, потому, что всё равно никто не поверит. А полковник всё видел совершенно точно, и вообще… – тут Мелисанда осеклась.

Ей совершенно не хотелось заговаривать теперь о браслете: она была уверена, что Фердинанд разъярится ещё более, едва услышав одно это слово. А полковник сказал, что совершенно точно видел – каким образом браслет упал с её руки. И это для Мелисанды было куда важнее и интереснее, чем всякое убийство. В конце концов, люди имеют обыкновение убивать друг друга по всякому поводу, и Мелисанду мало волновало – кто и зачем пырнул барона. Более того, она была уверена, что и сама знает, кто это был. Конечно, её знакомство с преступным миром ограничивалось лишь оперными злодеями, но, что ни говори, с таким неприятным лицом и ужасной фигурой… А Мелисанда, будучи актрисой, прекрасно знала, как убедительно сыграть скорбь. Она делала это много раз. И полковник Брюстер тоже намекал… Но пусть этим занимается полиция, и бедняжку баронессу Фицгилберт даже жалко – она не виновата в том, что природа была так сурова к ней.

На самом деле Мелисанду гораздо больше волновали другие намёки полковника. Ведь, и вправду, когда она положила руки перед собой, сидя уже между бароном Фицгилбертом и полковником, браслета на ней уже не было. Иначе он, несомненно, мешал бы ей. Ах, всё сходится!

– Что – вообще? – сурово спросил фон Мюкк, прерывая размышления Мелисанды.

– И вообще, он говорил всякую ерунду! – закончила певица и посмотрела на мужа невинным взором.

– Так значит, он знает, кто убийца? – спросил фон Мюкк, презрительно кривя губы.

– Он так считает, – осторожно ответила Мелисанда.

– Я запрещаю тебе впредь разговаривать об этом убийстве с кем бы то ни было. И с инспектором ты будешь говорить только в моём присутствии, ясно?

Барон поднялся, раздражённо поправил сюртук – он ворвался к Мелисанде, не раздевшись с улицы – и, кинув на прощанье презрительный взгляд на супругу, вышел.

– Мавр! – с аффектацией произнесла примадонна, когда дверь за ним закрылась, и вновь принялась за роман.

Теперь, у Ивы, она словно вновь пережила весь ужас разговора с супругом и даже, разволновавшись, достала крошечный, расшитый узором «ришелье», платочек.

– Мисс Ива, ради всего святого, скажите – что в этой записке? Я могу надеяться?

– Да, мадам. Шумерские духи открыли мне смысл этого послания. Вас призывают хранить терпение, ибо ваше избавление уже близко.

– Там прямо так и написано? – придирчиво, несмотря на расстройство, спросила Мелисанда.

– Именно так. «Наберитесь терпения, избавление уже близко».

– О-о-о-о… – немного разочарованно протянула певица, досадуя на лапидарность тайного послания, – а там ничего не написано о… чувствах? – на всякий случай поинтересовалась она.

– Здесь – ничего, – отрезала Ива, – но я могу вам сказать. Ваш друг – человек чести. Он не станет играть чувствами.

– Я могу забрать эту записку? – спросила Мелисанда, попутно пытаясь расшифровать для себя это заявление ведуньи.

– Конечно. И берегите её, как зеницу ока.

Мелисанда вышла из дома прорицательницы в прекрасном настроении, вполголоса напевая финальную арию из «Набукко», села в ожидавшую её коляску и тут же постаралась укрыться под глубоким козырьком, так, чтобы её не видели.

* * *

Гай Флитгейл с выцветшими на солнце волосами и тёмным от загара лицом долго тряс руку инспектора, громко и многословно радуясь встрече. Суон сдержанно, но всё же не без воодушевления бубнил ответные заверения в своём полном восторге. Ива наблюдала за этой сценой с нескрываемым удовольствием. Глаза её лучились радостным лукавством. Она позволила мужчинам обменяться горячими приветствиями и даже поговорить о раскопках и новостях. Суон обнаружил прекрасную осведомлённость в делах археологии и особенно – в вопросах бумажной волокиты, задержавших Флитгейла в Турции почти на месяц.

Когда джентльмены удовлетворили первое любопытство, Ива напомнила об обеде – Алоиз предупредительно помаячил в дверях, сообщая о том, что стол накрыт. Суон уверенно взял курс на маленькую столовую.

– Инспектор Суон стал в последнее время частым гостем в этом доме, – мило заметила Ива, приглашая Флитгейла.

Гай встревожено кинул взгляд на Суона, затем на Иву: в его глазах читалась смесь недоверия, обиды и робкой ревности.

– Ах, дорогой Гай, вы совершенно не в курсе здешних новостей, – утешительно проговорила Ива, беря его под руку. – Я имела неосторожность вновь побывать у графа Бёрлингтона.

– В прошлый раз это дурно закончилось, – пробормотал Гай, дотрагиваясь до шрама от ожога на лбу.