— Ненавижу валяться в кровати, — раздраженно проворчал Трейс. — Ненавижу еду, которую вы пытаетесь протолкнуть мне в глотку. А раз уж речь об этом зашла, я и докторов тоже порядком недолюбливаю.

Бетани усмехнулась.

— Почему это самые большие и сильные мужчины превращаются в капризных младенцев, стоит им только столкнуться с процессом выздоровления? — начала она размышлять вслух и увидела, как сжались его губы.

Он протянул руку и схватил ее за запястье.

— Я перестану жаловаться, как только ты ляжешь вместе со мной, — проговорил он, соблазнительно улыбаясь. Он зазывающе приподнял простыню, но Бетани отдернула руку.

— Ты помнишь, как ты в последний раз делал мне подобное предложение?

Трейс пожал плечами и поморщился от боли, вызванной движением.

— На этот раз будет не хуже. По крайней мере, сейчас мы в безопасности. И нам не предстоит шагать сотни миль, чтобы вернуться к цивилизации.

— Прошу прощения, но тебе придется найти занятие поинтересней. Я не собираюсь становиться причиной рецидива. Доктор Мендоза будет крайне огорчен.

Трейс пробормотал что-то не особо уважительное о докторе Мендозе, потом поскреб пальцами заросший подбородок.

— Что ж, если ты не собираешься ложиться со мной в постель, найди, по крайней мере, кого-нибудь, кто сможет меня побрить.

— Надеюсь, это мне по силам, — сказала Бетани и направилась к стоящему в углу умывальнику. Вернулась она, неся с собой бритву, мыло, полотенце и таз с водой. — Ты предпочитаешь, чтобы полотенца были согретыми?

Он искоса посмотрел на нее.

— Я предпочитаю, чтобы моя шея осталась неперерезанной. Тут не найдется парикмахера?

— Ты оскорбляешь меня. Я всегда брила папу и ни разу его не порезала. Пойду согрею тебе полотенца.

Когда Бетани вернулась, она с деловым видом склонилась над ним и аккуратно положила ему вокруг лица горячие полотенца, чтобы щетина размягчилась. После того, как они остыли, она принялась намыливать ему щеки и подбородок жестким помазком. Подозрительное выражение глаз Трейса сменилось другим, полным восхищения. Он наблюдал за ее лицом, на котором отражалась внутренняя собранность, за тем, как, работая, она чуть-чуть высовывает язычок. Виден был только маленький кончик, соблазнительный и розовый, и Трейс прикрыл глаза.

Но когда он в следующий раз открыл глаза, Бетани стояла, склонившись над ним с бритвой в руках, совершая уверенные безболезненные движения. Глаза его оказались на одном уровне с ее грудью, вырисовывающейся под неплотным батистом ее светло-голубой рубашки, и он не смог ничего поделать с моментальной реакцией тела. Бисеринки пота выступили у него на лбу, стоило ему вспомнить о медовом вкусе ее кожи, о восхитительной сладости этих дивных перламутровых и нежно-розовых прелестей. Руки его сжались в кулаки. Это грозило оказаться самым трудновыносимым бритьем из всех, что ему доводилось испытывать.

К моменту, когда Бетани закончила брить его лицо и отступила на шаг назад, чтобы полюбоваться на результаты своего труда, простыня его начала топорщиться, недвусмысленно свидетельствуя о его состоянии. Он невозмутимо встретил ее изумленный взгляд.

— Есть вещи, с которыми мужчина не может справиться, — сказал он. — Ты ждешь извинений?

Она молча покачала головой, и, пока суетливо собирала бритвенные принадлежности и выносила их из комнаты, руки у нее дрожали. Она хотела его до боли, но знала, что еще слишком рано. Если бы только он выздоровел, если бы только дал понять, чего ждет от нее… за исключением этого. Это было томлением его тела, но не сердца, не души. Ей же нужно было все сразу, и даже если она никогда больше не увидится с ним, она не согласится на меньшее.

Однажды она уже думала, что может довольствоваться меньшим, и Стефен Эйверилл разрушил ее жизнь. Больше никогда, пусть ценой потери Трейса, она не согласится взять у мужчины меньше, чем все.

— Итак, — она сумела говорить спокойно, когда, отнеся бритвенные принадлежности, вернулась в спальню, — ты считаешь, что способен подняться? Ходить, я имею в виду, — добавила она, залившись ярким румянцем после того, как он, насмешливо улыбнувшись, бросил лукавый взгляд на простыню.

— Ты — сладкая искусительница, принцесса, — вздохнув, сказал он, но кивнул. — Да. Пришли сюда Сантусу, я готов к ежедневной прогулке вокруг кровати.

Бетани с радостью убежала. Ей бы хотелось, чтобы Трейс сказал что-нибудь, проливающее свет на то, что их ожидает. Если он в ближайшее время не заговорит об этом сам, ей придется набраться храбрости и спросить, хотя ей это крайне неприятно. Женщина не в состоянии долго выносить неопределенность!

Напряженно, пытаясь сохранить хладнокровие, Бетани произнесла:

— Итак, этого ты хочешь.

Трейс покачал головой, темные брови его хмурились.

— Нет. Не хочу. Так должно быть.

Она не смогла сдержаться, и в ее словах чувствовалась горечь.

— Я никогда не думала, что ты будешь отступать, как последний трус, Трейс Тейлор!

На его скуле заиграл мускул, но он не позволил чувствам отразиться на лице.

— Жаль, что ты так думаешь.

Повернувшись к нему лицом, Бетани заговорила, готовая разрыдаться:

— Ему жаль! Очень человечно предъявлять претензии на твоем месте! — Несмотря на ее благие намерения, горячие слезы проступили на глазах, и она утерла их тыльной стороной ладони. В горле стоял комок, ей хотелось выбежать из комнаты и не оборачиваться. Что ж, она сделала свой выбор, и теперь это сделал он.

Все или ничего, сказала она себе. Теперь ей было известно, что в ее будущем не будет ничего, связанного с Трейсом. Он не собирался покидать Перу, он не просил ее остаться. Он ни разу не упомянул о любви или просто о заботе, он стоял, неподвижный, будто каменное изваяние, наблюдая за ее рыданиями, и его красивое лицо не выражало ничего.

Неимоверным усилием собрав остатки хладнокровия и достоинства, Бетани повернулась к нему и протянула руку.

— Ну, ладно, должна сказать, что это был памятный эпизод в моей жизни, Трейс. Я не забуду тебя.

Наконец что-то в его лице изменилось в ответ на ее слова: на нем промелькнуло слабое удивление, потом радость, и он взял ее крошечную ладошку в свою широкую ладонь.

— Надеюсь, что так, — глухим голосом, от которого у нее защемило сердце, ответил он. — Я знаю, что никогда не забуду тебя, Бетани Брэсфилд.

Она повторяла эти слова впоследствии, храня их, как талисман, предохраняющий ее от боли потери. Призрачная надежда на то, что он сможет передумать, рассеялась, когда она села на пароход в Каллао и перуанский берег остался позади. Он не передумал, даже не стал сопровождать ее обратно в Лиму. Ее проводил Спенсер Бентворт, галантно настоявший на этом, утверждая, что все равно едет в порт встретить корабль.

— Я буду более чем счастлив быть вашим сопровождающим, дорогая, — сказал он и на прощание долго махал с причала.

Подставив лицо соленому мокрому ветру, Бетани старалась не думать о Трейсе. После возвращения в Сан-Диего ей предстояло много дел. Бентворт учредил стипендию имени ее отца, выделяемую на проведение археологических раскопок. Стипендия имени Горацио Т. Брэсфилда будет служить для финансирования будущих исследований. И хотя Брэсфилд не войдет в историю археологии в качестве первооткрывателя Вилькапампы, он будет фигурировать в изданиях в связи с другими успехами.

Издания… Бетани посмотрела на блокнот в кожаном переплете, зажатый у нее в руке, который ей вручил Бентворт. Хотя он сильно пострадал от дождей и не мог служить уже доказательством того, что Горацио Брэсфилд обнаружил Вилькапампу, для Бетани он был чрезвычайно ценным, и Бентворт это понимал.

Какой-то человек принес его с развалин, взволнованно рассказывал он. Они снова отыщут город, несмотря на землетрясения, уничтожившие дороги. И они принесут оттуда сокровища, которые Бертолли не удалось припрятать.

Бетани не хотелось слышать больше ни о золоте, ни о серебре, ни о статуях, ни об урнах, ни о Поте Солнца и Слезах Луны. Ей хотелось домой. Ей хотелось тишины. Она твердо решила вернуться в университет Сан-Диего и заняться живописью. На сей раз она не позволит никому и ничему погубить ее мечту.