Она должна была сказать своей матери правду. С ее стороны будет нечестно оставлять ей какие-то ложные надежды.

— Я не брошу Ноеминь, матушка. У тебя есть отец. У тебя есть мои братья с их женами, мои сестры со своими семьями. Если Махлон умрет, с кем останется Ноеминь?

— С ней будет Орфа, — упрямо заявила мать. — Пусть она остается с Ноеминью.

Орфа не верила в Бога Израилева. Она до сих пор поклонялась идолам и курила фимиам Астарте.

— Орфа добрая, она любит свою свекровь, но она не разделяет ее веру.

Глаза матери потемнели от гнева.

— Почему ты так упорствуешь в вере в этого невидимого Бога после всего, что случилось? Это несправедливо, что ты жертвуешь своей жизнью ради этой злосчастной семьи! Если Ноеминь решила уйти, пусть уходит!

Руфь не хотела снова начинать спор о том, во имя чьего бога строятся более величественные храмы или проводятся более роскошные и усердные службы. Она отодвинулась от матери и поднялась.

— Махлон нуждается во мне. Я должна идти.

Мать встала вместе с дочерью и с плачем проследовала за ней до дверей.

— Руфь, пожалуйста, подумай как следует о том, что собираешься сделать. Я прошу тебя! Не губи свою жизнь!

В душе Руфи боролись разные чувства. Любовь… сожаление… раздражение… смущение. Она обернулась и стремительно обняла мать.

— Я люблю тебя, — сказала она дрогнувшим голосом. — Скажи отцу, что я люблю его.

Руфь отпустила мать и поспешно вышла.

Быстро проходя по узким городским улицам, Руфь закрыла лицо шалью, чтобы прохожие не видели ее слез.

Когда садится солнце и вместе с появлением звезд и луны в сердце воскресают воспоминания, горе становится особенно острым. Улицы Кирхарешета опустели, все разошлись по своим домам и теперь спали, а в голове Ноемини продолжали шуметь мысли, она сидела на краю своей постели, прислонившись спиной к холодной каменной стене своего маленького дома. Она чувствовала себя одинокой, хотя в нескольких шагах от нее спали ее любимые невестки. Горе истощило их силы. Каждая потеряла своего мужа, сначала Орфа, а потом и Руфь. Но они никогда не ведали большего несчастья — утраты детей, потому что не имели их.

Мои сыновья мертвы! Мои сыновья, о, мои сыновья… Ноемини хотелось кричать от боли, но ради молодых женщин, спавших рядом с ней, она сдерживала свои чувства.

Было темно. Ночь окутала Ноеминь мраком, принеся с собой страхи и сомнения. Она пыталась молиться, но ее слова, произнесенные шепотом, казалось, отскакивали от потолка хижины и падали, неуслышанные, к ее ногам. Она начала размышлять. Слышал ли когда-нибудь Бог ее молитвы? Прислушивался ли Он когда-нибудь к ее просьбам?

Подобно полчищам саранчи, готовым уничтожить ее веру, сомнения овладели Ноеминью. Она зажала уши руками и стиснула зубы. Зачем существовали такие ночи? Иногда наступала гробовая тишина, и она могла слышать, как по ее жилам текла кровь. Ей казалось, что этот звук был подобен шуму ливня, чьи струи распахивали двери ее разума и затопляли его воспоминаниями о том, что она хотела бы забыть.

Комната наполнилась звуками голоса ее умершего мужа.

— Мы пойдем в Моав, нравится тебе это или нет! Там нет голода.

— Но, Елимелех, мы не должны уходить из Вифлеема! Это наш дом.

— Наш дом превращается в прах!

— Если мы доверимся Богу и будем послушны Ему, Он накормит нас.

— Ты что, ослепла? Посмотри вокруг себя, женщина. Бог отказался от нас!

— Потому что ты и другие поклоняетесь ваалам!

— Я поклоняюсь Ваалу потому, что он бог этой страны!

— Моисей говорил нашим отцам, что Господь есть Бог и нет иного!

— И что хорошего сделал для нас Бог в последнее время? — продолжал спорить Елимелех. — Сколько прошло времени с той поры, когда в последний раз был дождь на нашей земле? Когда в последний раз наш урожай был хотя бы немного больше того, что необходимо для наполнения наших собственных желудков?

— Но ты подумай, муж мой. Господь давал нам необходимое, чтобы мы могли выжить.

— Мне надоело слушать тебя! Я один забочусь о нас. Я один работаю до седьмого пота на этой каменистой земле и вижу, как погибает мой урожай! Не говори мне, что Бог заботится о нас! Посмотри на мои руки! Посмотри на мои мозоли и скажи мне, что Бог заботится о наших сыновьях. Бог стоит поодаль и наблюдает за тем, как все, что принадлежит мне, превращается в прах. Он оставил нас! Ты всего лишь женщина. Что ты понимаешь в этом? Я буду поступать так, как считаю правильным.

В тот же самый день Елимелех заложил землю, унаследованную им от его отца. Придя домой, он собрал и погрузил на двух ослов все их имущество, взял Ноеминь, сыновей, Махлона и Хилеона, и ушел из Вифлеема. У нее было время только на то, чтобы попрощаться со своими друзьями и несколькими остающимися дома родственниками. Елимелех был так уверен в правильности своего решения! Какой мужчина хочет слушать постоянное ворчание сварливой жены? И Ноеминь стала вести себя так, как она считала, ей следовало: молчала о своих сомненьях и молилась.

Она молилась утром, когда вставала. Она молилась весь день, во время работы. Она молилась вечером, когда ложилась спать. Она молилась, молилась, молилась и наблюдала, как гибнет ее жизнь.

Елимелех нашел работу в Моаве, в Кирхарешете. Он срезал свои кудри, сбрил бороду и облачился в моавитские одежды, чтобы облегчить себе жизнь. Вместе с ними пришли в Моав и поселились в Кирхарешете и другие израильтяне. Они тоже хотели переждатъ здесь голод, начавшийся в земле обетованной, и также быстро переняли обычаи местных жителей, забыли закон Моисея и Божьи обетования.

Летом Елимелех умер.

— Мне просто надо отдохнуть.

Он пришел домой, жалуясь на боль в груди.

— Утром я буду здоров.

Он сидел как раз там, где сейчас сидела она, и с искаженным от боли лицом растирал свои руки.

— Ноеминь?

Он запнулся. Ноеминь бросилась перед мужем на колени.

— Что, любимый?

Она взяла его руку и накрыла ее своей, желая успокоить его.

— Ноеминь, — повторил он, вытирая испарину, выступившую на лбу. — Я делал только то, что считал правильным.

Губы его посинели. Она старалась утешить его. Она обняла мужа, пытаясь успокоить его. Но ничто не могло облегчить его страдания.

Даже сейчас, спустя пятнадцать лет, в ее душе оживала прежняя боль. Ее воскресила преждевременная смерть Махлона так же, как в прошлом году смерть Хилеона, сделав ее еще острей. От этой боли нельзя было убежать, от нее было невозможно укрыться, ее никак нельзя было спрятать глубоко в душе, чтобы она больше не поднималась. Ноеминь помнила все так отчетливо, особенно свои молитвы, на которые не получила ответа. Она так усердно молилась, чтобы Бог не забирал у нее мужа, чтобы Он помиловал его, она продолжала молиться даже тогда, когда видела, как в глазах Елимелеха угасла жизнь. Она молилась о милости и видела, как смерть все же взяла его.

Сыновья погребли отца среди моавитян. Вначале Ноеминь никак не могла поверить в то, что Елимелеха не стало. Она надеялась, что вот сейчас очнется от ночного кошмара и он снова будет здесь, рядом, как всегда жалующийся. Когда она до конца осознала, что больше уже никогда не увидит его, ее охватил гнев. Но и это прошло. Ноеминь была слишком занята, помогая своим сыновьям добывать хлеб насущный.

Прошло пятнадцать лет со смерти Елимелеха, но до сих пор боль утраты неожиданно оглушала Ноеминь. Эта боль уже не была такой острой, как в первые дни после его смерти, но и не прошла полностью. Ноеминь думала, что страданий более сильных, чем те, которые она испытала, потеряв мужа, не бывает. Но так она думала до того, как скончались ее сыновья. Теперь Ноеминь буквально погрузилась в море скорби и печали.

Она больше не могла даже молиться. Прежде у нее всегда был лучик надежды, и она всегда чувствовала Божье присутствие. Теперь у нее было ощущение, что Бог недосягаем для нее, Его милости предназначены не для нее. Все ее молитвы были подобны дыму, уносимому ветром. Каждая молитва. Возможно, Елимелех, в конце концов, был прав. Бог стоит в стороне, наблюдая за ее страданиями.