Может, это один из эпизодов жизни Афрасиаба, которого тюрки называют Али-Эр-тонга?

Древние предания и сказки… Они хранят память о единстве народов, когда Афрасиаб еще не убивал Сиявуша — то есть не разбивался на расы единый корень народов. А пошел кочевать Афрасиаб — семя, гонимое ветром, — и родилось множество других народов. «Идти в даль, значит… возвращаться», — говорили тюркюты и рисовали круг. Впереди них по этому кругу уже прошел Афрасиаб — Али-Эр-тонга, вышедший ИЗ лона одной с Предками тюркютов культуры. Вот почему. Придя назад, в Согд, тюркюты и встретили здесь свои древние предания о Стране Счастья, птице Семург и Афрасиабе.

Мысль о единстве всех детей человечества Станет Потом главной мыслью философии Ибн Сины. Он будет разговаривать с греком Аристотелем, с тюрком Фараби, жителем Пергама Галеном, с индусом Чаракой, китайцем Хуа То, греком с острова Кое Гиппократом, с афиняном Платоном, римлянином Цельсом так, словно все они — названные его братья, словно пил он с ними ритуальное вино, смешанное с кровью, куда окунал не стрелы и копья, а мысли, сердце, дух, словно носил он пояс, на концах которого сверкали лики Запада и Востока, соединяемые им в крепком затворе в единое родное лицо.

Вот так же, на идее единства культуры и истины, получил затем Хусайн ибн Сина и первое свое начальное образование в благородном доме отца, в благородной Бухаре. Восток в ту пору был словно мудрый винодел. Лучший виноград из лучших садов учености: культуру греков, римлян, индусов, сирийцев, персов, византийцев — перетирал он в молодое вино, чего не могла понять Бухара 1920 года. Уже более семи веков ислам замуровал себя в хум и запечатался со всех сторон так, что и лучик света другой культуры не мог к нему пройти, и потому первое же давление изнутри — восстание 1918 года, — чуть не разорвало хум.

В X веке, когда маленький Хусайн делал первые шаги в школе вечности, у него на столе, в Бухаре, был весь мир.

ХОРЕЗМИЕЦ МУХАММАД ХОРЕЗМИ[30] научил его индийскому счету — основам арифметики и двум способам решения уравнения — основам алгебры.

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ ФИЛОСОФ ПОРФИРИЙ ТИРСКИЙ (III век) познакомил его с логикой Аристотеля.

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ УЧЕНЫЙ И МАТЕМАТИК ЕВКЛИД (III век до н. э.) открыл мир геометрии.

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЙ УЧЕНЫЙ И МАТЕМАТИК ПТОЛЕМЕЙ (И в.) подружил с астрономией.

ТЮРК ФАРАБИ помог понять универсальную науку и метафизику.

ОТЕЦ ввел в тайное учение исмаилитов, и именно от и отца Хусейн впервые услышал слова «эманация», «ступени души», «Мировой разум», «Мировая душа» — главные и термины неоплатонизма и будущей философии Ибн Сины, и Бурханиддин-махдум, раскрыв рукопись «Автобиографии», пересказал притихшей толпе такие слова Ибн и Сины:

— «Мой отец… считался исмаилитом. От них он воспринял учение о душе и разуме… Таким же был и мой брат. И всякий раз, когда они беседовали между собой, я слушал и их и понимал то, что они говорили, но душа моя не принимала сказанного ими. Они и меня стали призывать присоединиться к этому учению». Ну и лиса же этот Ибн и Сина! — воскликнул Бурханиддин-махдум, закрывая рукопись. — После этого куска он сразу же говорит, что потом в Бухару прибыл Натили — его первый учитель, и кстати, друг отца по Балху. Помните? А мы знаем, что и было Хусайну в ту пору… десять лет. Выходит, отец вел беседы об исмаилизме с его пятилетним братом?! Ведь брат-то, он же сам говорит, — родился через пять лет после него! А другого брата у Ибн Сины не было. Выходит, отец сидел и при нем, десятилетнем, вел беседы об исмаилитах с пятилетним его братом!? Что, мы не понимаем! Ведь это ж маскировка! И не случайно Ибн Сина заговорил об исмаилизме в начале «Автобиографии». Я прочитаю еще раз — слушайте внимательно: «Всякий раз, когда они беседовали между собой, я слушал их и понимал то, что они говорили, но душа моя не принимала сказанного ими».

Все она принимала, его душа! Все! И был он с детства исмаилит! Не случайно говорит, что исмаилитами были отец его и брат. Одно только это — пятилетний возраст брата! — и раскрывает умному правду.

Али отчаянно замотал головой, стараясь стереть страстную, режущую сердце речь главного судьи. Каждое его слово — новый виток липкой паутины, в которой запутались мысли, душа, сердце, — вся жизнь Али. И судьба — огромный черный бархатный паук смотрела ему в глаза неподвижными зелеными глазами.

От очередного окрика судьи Али потерял сознание.

И плавали в его голове растянувшиеся слова: исмаилизм, исмаилизм…

Исмаилизм — ответвление шиизма. Исмаилиты считали духовными вождями (имамами) своей тайной секты только потомков Мухаммада от Али. Шестым имамом был Джафар ибн Мухаммад ас-Садик — Правдивый. Он отстранил старшего своего сына Исмаила от наследования имаматом за пристрастие его к вину. Исмаил умер раньше отца, не оставив после себя сына (а имамат передавался только по линии старшего сына). Таким образом, на Исмаиле главная линия рода Мухаммада прервалась. Но не мог аллах прервать эту святую линию, говорили исмаилиты. Божественная благодать пророка продолжает, мол, передаваться по наследству, но только тайно, от одного скрытого имама к другому. И в каждую эпоху аллах будет проявлять этого имама как реформатора жизни, чтобы «наполнил он мир справедливостью настолько, насколько до него мир был наполнен несправедливостью».

До сих пор не прояснен учеными вопрос исмаилизма. Это очень сложное движение по социальному составу, эволюции, целям и причинам. Исмаилиты нашли лазейку в ортодоксальном исламе (трещинку, куда залетает семя, из которого потом вырастет дерево, разворачивающее корнями скалу). В. Бартольд называл исмаилизм борьбой «иранского рыцарства против исламского строя», «замков против толпы». Многие ученые не согласны с этим определением.

Исмаилизм — загадка судьбы Ибн Сины, Надо по мере возможности взглянуть на это движение с разных точек зрения. И это будет наша свеча, с которой мы пройден лабиринт внутренней жизни Ибн Сины, Внешняя его жизнь — Маска. Весь он соткан из молчания и тайн…

Вечная абсолютная сущность Корана в боге, — утверждали богословы. Словесная же форма выражения — относительна: у каждого времени свое символико-аллегорическое толкование. Вот это исмаилиты и взяли на вооружение. Но они не замкнулись в изысканную жреческо-аристократическую касту знатоков Корана, а встали лицом к народу и ужаснулись его смертельной болезни: невежеству, эпидемии невежества, ибо народ не размышлял. А ведь это единственное, чем человек красив.

— Народ мертв, если он слепо верит преподносимым ему истинам, — сказал слепой старик Муса-ходжа крестьянину Али, когда они остались одни после судебного заседания. — Вот ты, например, тоже мертвый, потому что сам не родил еще, наверное, ни одной своей мысли за всю свою жизнь! Но ничего. Пройдет время, и я вылечу не только твое тело, но и твой ум. Я научу тебя смотреть на мир глазами разума.

— А возможно такое? — удрученно спросил Али, вымученно улыбаясь.

— У исмаилитов был для этого свой способ, у меня свой, — старик дал Али выпить отвар из трав. — Мой способ ты еще испытаешь на себе, а вот о способе исмаилитов придется тебе рассказать, чтобы не сидел ты завтра дураком перед Бурханиддином. Так вот, сначала исмаилитские проповедники, даи, поселяются среди народа как менялы, купцы, врачи и производят на всех хорошее впечатление своим высоконравственным поведением, создают репутацию набожных мудрых людей, собирают почитателей. Потом постепенно проповедуют учение. О религии и говорят как о «скрытой» науке. Мол, молитвы, пост, хадж малоценны, если не понимаешь их внутреннюю духовную суть. Начинают объяснять и… умолкают. Мол, такие божественные тайны можно открывать только тому, кто поклянется в верности имаму. После клятвы изучают с учеником природу пророческих циклов и отмену каждым пророком предшествующей религии. Мухаммад, мол, — не последний пророк, и Коран — не последнее откровение бога.