Он не помнил того, что случилось перед тем, как он сюда попал, и весь мир для него состоял из досок, щелей между ними и этого вот шнурованного ботинка. В мире не было ни звуков, ни запахов, ни перспективы. Покачиваясь в такт движению, Федосей сейчас не мог вспомнить, что означают эти слова, но раз уж они существовали в его голове, вместе с удивлением, значит, что-то все-таки значили.

Пока он натужно размышлял над этим, движение прекратилось. Его подняли и уложили на что-то жесткое. Ботинок пропал из виду, и теперь стало видно чьё-то лицо.

Рядом в двух шагах лежал кто-то знакомый. Напрягшись, Федосей вспомнил, что к началу приключения он был не один.

Небытие и неизвестность отступили на шаг назад, давая пищу для размышлений. Сосредоточиться он не успел, снова началось движение, но уже не круговое. Он ощутил, что стал частью маятника. Его то бросало вперед, что отбрасывало назад. Перед глазами проплывали уже не камни, а картины обитаемого мира – длинный ряд винтовок, уходящий в темноту, вереница полуоткрытых дверей.

Маятник качнулся в другую сторону, и Малюков увидел противоестественное соседство часового в британской военной форме и красного знамени. Они мелькнули и пропали, сменившись на чьи-то белоснежные крылья…

Крылья сошлись и разошлись. За ними возникло далёкое лицо человека, а может быть и ангела. Из-за расстояния не разобрать было. Оно было неразличимо и неотчетливо.

Человек-ангел что-то говорил, но вместо голоса Федосей слышали только «бу-бу-бу-бу». Он говорил долго, всплескивая руками, пока не сообразил, что его визави ничего не слышат.

«Бу-бу-бу» сменилось на «ва-ва-ва» и люди вокруг куда-то подевались, мир закрутился, став серым, словно грозовое облако и свалился в какую-то черноту…

Чернота проглотила его и выплюнула обратно.

На мгновение он почувствовал себя героем «Конька-Горбунка», вынырнувшим из последнего котла с ледяной ключевой водой. Мир вокруг стал ярок, его насыщали звуки, запахи и движение. Острота восприятия была такой, что ему показалось, что он знает все наперёд: что случится и с кем и когда, только вот сказать об этом он не мог – язык не слушался.

Прямо напротив него, рассматривая его с добрым прищуром, висела голова товарища Сталина. Прежде чем ноги среагировали, он успел сообразить – портрет.

Болела рука. Хотелось пить.

Рядом стоял человек в белом халате. Около него на железном подносе лежал шприц, кусок ваты и коробка с ампулами, на которых микроскопическими, но все-таки различимыми буквами, было что-то написано. Федосей видел это так четко, словно какими-то новыми глазами, первый раз смотревшими на мир. Недалеко, неуверенно раскрывая рот, сидел, прижимая пальцем ватку к сгибу локтя, Дёготь. Рядом с товарищем стоял, подбоченясь, кто-то знакомый. О-о-о-очень знакомый.

Папуа. Новая Гвинея.

Февраль 1931 года.

- Ба-а-а-а! – воскликнул Михаил Петрович. – Товарищи первые космонавты! Какими судьбами? А мы вас за диверсантов посчитали…

Федосей попробовал встать, и у него получилось. Не отвечая, он прошелся по комнате, трогая рукой стены, шкафчики, стулья. Хотел убедиться, что все это наяву, не чудится, что не бред, это все, не игра воображения. То, что случилось, казалось таким странным, что хотелось убедиться, что тут все взаправду, что нет никаких декораций. Нет. И столы и люди были тут настоящими. За окном с тюлевыми занавесками росли настоящие пальмы и накатывали на желтый песчаный берег настоящие изумрудные волны. Несколько секунд он смотрел, как вода полосками пены осторожно трогает берег.

Стеклянная прозрачность и предсказуемость мира куда-то пропала, но голова работала ясно.

- Что тут происходит? – наконец спросил он. – Где мы?

- Спецобъект «Тузик».

Хозяин сказал это так, словно название объясняло сразу все. Да так оно, наверное, и было, для знающего человека. Малюков покосился на товарища. Тот мотал головой, словно лошадь, и переспрашивать не стал.

- А вы откуда тут, товарищи?

Не то чтоб они не готовились к ответу на вопрос, но все равно прозвучал он неожиданно.

- Откуда? –повторив слово, Федосей собирался с мыслями. Рассказывать всей правды не хотелось, да и не было в этом необходимости. У Михаила Петровича после его откровенного рассказа вполне могла возникнуть мысль запереть гостей покрепче и приставить к двери караул. Ведь что ни говори, из-под ареста сбежали…

Пауза затягивалась, и тогда товарищ Дёготь сказал свое слово.

- Оттуда, - сказал он, ткнув пальцем в небо.

- Из Москвы? – удивился хозяин, превратно истолковав жест.

- Нет. Со «Знамени Революции».

- А-а-а-а, - озадаченно протянул хозяин. Никак он не мог уловить связи между космосом и своим хозяйством. – А здесь-то как очутились?

Не спрашивая, Федосей налил себе воды из графина. Граненое стеклянное горлышко выбило дробь по ободку гладкого, тонкого стекла стакана. В два глотка опорожнив посуду, он вытер рот и сказал:

- Случайно… Вынужденная посадка.

- Сбили нас американцы, - объяснил Деготь, наливая себе. – Пришлось упасть сюда.

Чтоб это все не выглядело чепухой на постном масле, Федосей как мог внушительно добавил.

- Секретная операция. Ничего больше говорить права не имеем.

И значительно пристукнул стаканом по столу.

- Сами понимаете, - добавил Дёготь, пристраиваясь к графину. – Связь с Москвой есть?

- Ясно-о-о-о, - протянул Михаил Петрович. Формулировка «секретная операция» если не отвечала на все вопросы, то уж однозначно снимала их. – Связь имеем. Пишите рапорта на имя начальника полигона.

Дёгтевская голова пришла, наконец, в норму, и у него появился вопрос.

- Погодите, погодите… Какой полигон? Куда это нас вообще занесло?

- Полигон «Тузик», - повторил Михаил Петрович. Гости переглянулись, ища в глазах друг друга понимание и не находя его.

- А если глобальнее?

- Папуа. Новая Гвинея. Тут у нас…

Он замялся. Тоже не хотел говорить лишнего.

- Спецобъект, короче говоря.

Деготь присвистнул, не скрывая удивления и озадаченности, а Малюков представил себе земной шар и Новую Гвинею и тысячи километров, что разделяли Свердловск и этот остров. Далековато получалось от СССР. Хозяин, словно прочитав его мысли, кивнул.

- Далековато, конечно, от Москвы, но и тут хорошим людям помогать нужно, а гадов к ногтю брать. А хорошие люди везде есть! У нас с местным населением контакт налажен. Мы им помогаем, они - нам.

Федосей тут же вспомнил колючую проволоку.

- Ну, какую они собаку звали, я уже сообразил, а вот откуда тут русский язык?

- Земля-то, оказывается, вон какая тесная. Тут еще до Революции, русский ученый жил. Миклуха-Маклай его фамилия. Очень его туземцы уважали и из уважения даже русский язык выучили. Когда мы сюда попали, сильно удивительно это выглядело – вождь и попы здешние на довольно правильным русском говорили…

Загадок становилось все меньше и меньше.

- А почему форма британская?

- Военная хитрость. На островок этот Лига Наций Австралийцам мандат выдала… Если кто посторонний сунется, то чтоб вопросов не возникало.

- А…

Хозяин поднял ладони, останавливая новые вопросы.

- Давайте, все же покончим с формальностями …

Словно стесняясь заводимой бумажной волокиты, оправдался.

- У нас тут, сами понимаете с гостями строго – режимная территория.

Из верхнего ящика он достал несколько листков.

- Вот бумага.

Отодвинув занавеску на окне, достал с подоконника письменный прибор в виде половинки земного шара под сапогом красноармейца. Рядом с бойцом лежали перьевые ручки - простые, ученические.

- Вот чернила. Пишите…

Он провел рукой по подставке, стирая несуществующую пыль. Прибор, явно самодельный, отличался грубоватой изысканностью, присущей вещам, сделанным с любовью, но при недостатке инструментов или мастерства.

Что-то шевельнулось в голове Федосея. Что-то невероятное…