Только это, почему-то не происходило.

Ничего он не мог поделать со своей головой.

То, что в ней завелось, не удалось залить и водкой. Он попробовал, это исконно русское средство от всех душевных болезней, но вышло только хуже. Потревоженная вторжением алкоголя психика обиделась таким похмельем, что Владимир Валентинович зарекся повторять.

В противовес этому он попробовал утомительные прогулки и длительный сон. Тоже не помогло. Кошмары стали только разнообразнее.

В первый же день после прогулки к холмам он нырнул в какой-то тупой сон, где, ощущая себя немецким коммунистом, отбивался алебардой в каких-то заросших кустами роскошных, вроде Римских, развалинах, от разукрашенных птичьими перьями каннибалов. Все тут было как в хорошем бреду – звуки, запахи, даже логика. Каннибалами предводительствовал не кто-нибудь, а огромный негр с лицом и голосом Антона Ивановича Деникина.

Время от времени этот кошмарный персонаж являлся перед ним лично, пытался поразить огромным топором и пел первый куплет Интернационала на немецком языке. Явно насмешничал.

Потом были еще разные глупости, но и в них он оставался самим собой. Во всяком случае, кем-то одним – немцем или русским.

А вот сегодня дело стало совсем плохо.

Он лежал, выплывая из ужаса, отыскивая глазами то, к чему можно было бы прикрепить свое сознание, к чему-то, что не подведет, не изменится…

Что-то непонятное происходило с ним, непонятное и страшное.

- Так и спятить можно, – пробормотал он, оглядывая серую от предутреннего света комнату. – Или я уже спятил?

На всякий случай нашарил заготовленную с вечера записку, прочитал. Слава Богу, тут все осталось, как было вчера вечером. Русским лег и русским проснулся.

Да и в комнате за ночь ничего не изменилось. Все оставалось на своих местах. Висела тягостная тишина и шевелилась занавеска около раскрытого окна, но все-таки что-то было не так. Выходит, вовсе дошло до крайности. Все, что было «до» было цветочками. Ягодки созрели нынче ночью.

Профессор почувствовал, что ныне его разум перешел какую-то незримую черту. Если раньше сны и были странными, но в них он точно знал, кто есть кто, то сегодня…

Сегодняшний сон стоял наособицу. Это был сон-спор.

…По его ощущению этот спор длился уже не одну вечность, просто он забывал, что случилось раньше, в прошлые разы. Внутри жила неколебимая уверенность в том, что сто, тысячу раз они уже сходились в этом споре, со своим противником и, он уже знал все вопросы, которые будут заданы, и ответы, какие последуют на них, но это ничего не меняло. Они должны были провести еще один раунд. Память не оставила подробностей прошлых разговоров, но в этот раз…

Его полемический противник менял обличья, сбрасывал личины. Он, то обзаводился цилиндром и бобровой шубой, то все это непонятным образом превращалось в невзрачный пиджачишко на косоворотке, но это ничего не меняло.

- Вы, красные, жестоки! Неоправданно жестоки! Вы видели разрушенные усадьбы? Зачем рушить то, что построено людьми и для людей? Вы детей убиваете!

Слушая голос оппонента, он угадывал в нем что-то знакомое.

Бобровая шуба и цилиндр искренне возмущались. Глядя на них, он отчего-то испытывал удовольствие и раздражение, живя одновременно двумя эмоциями.

- Вы хотите сказать, что на их месте поступили бы иначе? - иронично спросила косоворотка. В знакомом голосе мелькнула издевка. Она увидела, как дернулось лицо бобровой шубы. Такое знакомое лицо!

- Думаю, что вам тяжело было бы оказаться на их месте. Это ведь не ваших, а моих предков меньше ста лет назад продавали как рабов – оптом и в розницу. Не вас, а их и их прадедов такие как вы давили налогами поборами. Их жизненный опыт подсказывает им наилучший, наипростейший выход из положения – разрушить, все, что вам дорого, чтоб вам некуда было возвращаться. А убивают…

Он очень жестко улыбнулся.

- Убивают потому, что вы - враги и ваши дети – дети врагов, и дети ваших детей…

- Они- дети!!!

- Пока ваш отец изучал арифметику и играл в солдатиков, ваш дед жал соки из моего деда и моего отца. Потом ваш отец вырос и стал жать соки из моего отца и меня, а вы тоже изучали арифметику и играли в солдатиков… И если б Революция не изменила этот заведенный порядок вещей, то все это повторилось бы и с моими детьми.… Мы враги, что бы вы себе не придумали.

- Но мы все – русские люди…

- Да. Только я из тех русских людей, которых продавали, а вы – из тех, кто продавал и покупал.

Сон крутился как беличье колесо, из которого не было выхода. В голове уживались сразу две правды. И оттого что их было две ни та ни другая не казались ложными.

В эту секунду профессор сообразил, что у него в этом сне нет противника. Обоими персонажами – и шубой и косовороткой - был он сам. Он понял это и ужаснулся. Этот вал ужаса и заставил его проснуться.

В это мгновение перехода из одной реальности в другую, он с ужасающей отчетливостью понял, понял, что никакого перехода не произошло. Теперь он не один. Теперь он – сразу двое. Второй уже никуда не пропадет, и все время будет ждать мгновения, чтоб захватить это тело.

Одно, доставшееся двоим.

САСШ. Окрестности Аламагордо.

Май 1931 года.

…Пока двигались к границе, товарищ Лацис постоянно слышал за спиной бормотание Игната Веселейгляди

- Граница… Это они границей называют.. Точно. Ни стыда ни совести у буржуев… Как еще язык у них поворачивается так это называть. Выдумали чего…

Мало того, что он ворчал, он еще ворчал на русском языке, а слышать русскую речь на границе САСШ и Мексики любому было бы удивительно. Хотя… Кому тут слушать?

Из темноты веяло сухой пылью. Солнце днями в этих местах пекло немилосердно, да и ночь не радовала прохладой. Так что кроме них никого тут и быть не могло.

- Прекрати, - все-таки сказал командир, сплюнув скрипевшую на зубах пыль. –Демаскируешь…

Вообще-то прав был товарищ, как не посмотри. Границей это даже в насмешку назвать было нельзя. Ничего тут от настоящей границы и не имелось. Ни контрольно-следовой полосы, ни колючки, хотя бы в одну нитку, ни собак, ни пограничников… Игнат, сам в недавнем прошлом пограничник-дальневосточник, не с чужих слов знал, что такое граница. Так что удивляла его эта межа между САСШ и Мексикой до невозможности. Да и не межа даже, а так… Провел кто-то ногой в пыли черту и – все…

Ну не мог он никак себе представить, как такая огромная страна не удосуживается охранять себя от врагов.

Как бы то ни было, границу они миновали легко и также легко добрались до Аламагордо. Там места начинались, более-менее цивилизованные, обжитые – городки, фермы…

Местность оказалась вовсе не безлюдной. То тут, то там попадались следы, а время от времени и сами люди.. От них уходили, едва заслышав. Двигались с осторожностью, ночевали, где придется и как получится. Гарантированно скрытое от людей место в окрестностях города можно было отыскать только в горах. Далековато, да и неудобно, но где еще прятаться?

Кто-то, может быть, и возмутился бы – как это прятаться? Кому? Спецгруппе ОГПУ, карающему мечу пролетарской революции? Только товарищ Лацис считал по-другому. Орать во весь голос и по-петушиному наскакивать на мировой капитал было непрофессионально. А профессионализм в его работе сводился для товарища Лациса к четырем словам «появился – сделал дело – исчез». Так он поступал всегда, также собирался поступить и в этот раз.

До комплекса зданий Теславских лабораторий было километра три, но домики и ангары хорошо просматривались в полевой бинокль.

- Ни охраны, ничего… Заходи – бери что хочешь…-Традиционно ворчал Веселейгляди, водя оптикой по горизонту. – Это ж как они тут? Это ж как живут люди? Ни забора, ни калитки… Спецобъект называется…

Научный городок и впрямь представлялся легкой добычей. Двух - трех этажные здания с огромными окнами, белые ангары и асфальтированные дорожки от одного до другого и зеленые кусты, и цветы с тропическими ароматами. Где-то там, среди этих веселых игрушечных домиков и стояла страшная игрушка профессора Тесла. Её еще, правда, предстояло найти.