Я опустился на колени, завозился с замком бриджей, запустил в них руку. Чешуя блядской дорожкой от пупка уходила в пах и рассыпалась там по лобку. Член как член: большой красный и без крайней плоти, с гладкой, как обкатанная галька, чешуей у основания и на яичках, крупных, твердых и эллипсовидных. Они плотно прижимались к основанию члена, делая его таким толстым, что я не смог бы обхватить пальцами.

Прервав ненужные размышления, я лизнул головку коротким движением языка, обхватив ствол рукой, а потом посмотрел Ену в лицо. Он слегка изогнул бровь, во взгляде появилось любопытство. Я снова лизнул прохладную кожу, но уже от яичек и вверх до конца, а потом обхватил губами.

Жесткая ладонь схватила меня за горло и заставила выпустить член изо рта. Я испуганно и непонимающе вскинул на Ена глаза. Тот нахмурился и коротко приказал:

- Открой рот.

Я подчинился. Логианец запустил туда оба больших когтистых пальца, обхватив лицо ладонями, повертел голову так и сяк, заглядывая в рот, а потом отпустил:

- Продолжай.

Я даже спрашивать не стал, зачем он это сделал. Откинув мысли прочь, я продолжил. Я старался, был усердным и терпеливым, но этот чертов хрен все не кончал. Открыв глаза, я встретил его взгляд. Никаких эмоций. Мои щеки залила краска стыда и гнева. Внезапно зрачки Ена расширились, он стиснул мой затылок здоровой рукой, брякнул: «Красный – это красиво», - и кончил кислой струей с металлическим привкусом в рот.

Я отстранился и встал. Кроме беспорядка в одежде, других признаков, что начальник колонии только что получил оргазм, не было. Даже зрачки пришли в норму.

- Завтра тебя приведут снова, - сказал он холодно и быстрыми скупыми движениями привел свою форму в порядок.

За мной пришел тот же надзиратель и увел в камеру.

***

- Дален…

- Уйди, а то уебу.

- Пожалуйста…

Я на чистых рефлексах крутнулся с бока на бок и со всей дури впечатал Клайву ногой по шее. Ярость. Внутри что-то противно пенилось и застилало глаза. Снова, как и с Зубом, мне хотелось разбить его лицо в кровавое месиво. Еле сдержал себя. Я скоро так человеческий облик потеряю.

Клайв с трудом поднялся с пола, куда улетел с моей подачи. Вытер кровь с рассечённой брови трясущимися руками (приложился об унитаз) и посмотрел на меня затравленно. Я повернулся к нему спиной, уперся взглядом в стену.

Нижняя койка скрипнула, принимая своего хозяина. Послушный мальчик. Я очень сомневался, что смогу выслушать сейчас его оправдания, а то, что он будет оправдываться, - не вызывало сомнений. Здравый смысл подсказывал, что Везнер не смог бы помочь: все произошло с молчаливого согласия охранника. Ну, включил бы Клайв тревогу, и пытки надо мной отложились бы на время, и только. Вряд ли начальник колонии стал бы вмешиваться на тот момент - он скорей спалил бы меня в плавильной печи, чтобы не наводил смуту в рядах его трудовых лошадок.

Только дело в том, что от моего здравого смысла осталось очень-очень мало, примерно в таком же соотношении, как один нейрон ко всей нервной системе человека. В данный момент я мог только вскармливать гневом свою обиду, обвинять весь мир и рвать глотки зубами…

***

- Опа-на, какая задница, какие ножки! – сзади засвистели и одобрительно заулюлюкали.

Душ. Первый трудовой день после госпитализации. Отморозки почувствовали свою безнаказанность, здесь слухи летели со скоростью звука и все уже знали, что со мной сделал Звуро. Его не тронули, я видел эту мразь с утра на разводе в главном зале. Целый и невредимый, сука, послал мне воздушный поцелуй и глумливую улыбочку.

Я прошел между кабинок и встал в очередь в одну из них за невысоким мужиком средних лет. Гиены продолжали скалиться за моей спиной.

- Говорят, ты Зубу табло начистил, конфетка. Что-то он совсем сдал, раз позволяет бабам руки распускать.

Я проигнорировал фразу и смешки, её сопровождающие, а вот удар по заднице игнорировать не смог.

- Убери руки, - сказал я развернувшись.

- А то что? – спросил парень: длинный, жилистый, с желтыми зубами и кривым из-за давнишнего перелома носом. – Надаешь мне пощечин?

Свора вокруг загоготала. Мне резко, просто до звезд в глазах, захотелось выбить эти желтые зубы. Я и боли-то в костяшках не почувствовал, когда у придурка пошла ртом кровь.

Чьи-то крепкие руки схватили меня под локти, мне даже под дых успело пару раз прилететь, прежде чем в душевой все, как один, свалились в корчах на пол. Кроме меня. Я, прижимая руки к животу, не в силах еще толком разогнуться, стоял посреди содрогающихся тел и не мог понять в чем дело. Что это? Да неужто кара небесная?

Раздалось уже знакомое клацанье и в душевую вошел один из надзирателей. Он смерил меня пренебрежительным взглядом и сказал:

- 90-36 для вас неприкасаемый: если хоть один из заключенных нарушит это правило, то пойдет работать в сектор G.

Логианец ушел, и зеков в душевой отпустило. Они неуклюже поднимались, болезненно морщась, кто-то тяжело вздыхал, и враждебное молчание медленно затапливало помещение.

Я без очереди вошел в кабинку под тихое шипение в спину:

- Кому же ты задницу подставляешь, блядина?...

Я что-то говорил про «никогда не буду ничьей подстилкой»? По крайней мере, я сам выбрал, под кого стелиться.

***

Ен дал мне неделю. Неделю я отрабатывал свою безопасность только ртом. Дня через три я уже знал, как сосать так, чтобы он кончил быстрее. У него были очень чувствительные яйца, если их обсасывать наравне с головкой… В начале второй недели логианец перегнул меня через стол и трахнул. Просто и без изысков. Я вытерпел первый болезненный раз, а потом приноровился расслаблять тело.

В эти моменты я был всего лишь оболочкой без чувств. У меня не было угрызений совести, ощущения грязи на теле, я не думал о себе как о шлюхе. Я даже отвращения не испытывал к происходящему, но я и не получал от этого удовольствия, ни морального, ни физического. Я просто выживал. Ен брал сполна в качестве платы: укладывал меня в невообразимые позы прямо на столе, вдалбливался и наблюдал за моей реакцией немигающими змеиными глазами.

За две недели нашего «соглашения» с начальником колонии я немного успокоился, почувствовав некоторую, хоть и извращенную, стабильность. Все просто: меня защищают, я расплачиваюсь.

С Клайвом мы почти не виделись: его перевели в другой сектор, а мне дали в напарники хмурого молчаливого парня, с которым мы и парой слов не обмолвились. Мой сосед еще с утра ускользал на построение вперед меня с печальной миной на лице, а вечером приходил ближе к отбою. Меня выворачивало от мысли, что он проводит время с Ториятом и Звуро, поэтому ограниченность нашего общения была как нельзя кстати. Одним раздражителем меньше.