Следует отдать Флейшману должное: доктор он был отменный. Если не считать кое-каких белых пятен. Никто другой не мог научить спортсмена так тонко понимать свое тело, наслаждаться его возможностями, правильно ухаживать за ним. По любому вопросу, только подойдите — говорил без устали, и все по делу: хоть о вросшем ногте на ноге, хоть про ИФР-1[24]. Для Микеля не существовало ни пустяковых, ни чересчур заумных тем. Беседуя с подопечными, он, казалось, забывал всякий расчет, когда с упоением растолковывал им, словно детям, как что действует, какого рода вред может нанести, когда этот вред проявится, и почему Анкетиля прикончил рак желудка, и почему Билли Бувинес верит в изгнание бесов. Каждый из гонщиков при желании получал добрый совет: что надо кушать, сколько спать, когда поднапрячься, а когда расслабиться и получить удовольствие. Повторимся, никто из команды не чувствовал себя обойденным. Так что в принципе никого не удивляло и плотное общение доктора с Акилом Саенцем, в гостинице, дома или где-то еще.

И лишь иногда ход событий пробуждал у близких недобрые подозрения. Особенно после памятного заезда Париж — Рубаи, прозванного «Северной преисподней». Роды Перлиты затягивались, и призоносный гонщик заявил об отъезде. До сих пор мы полагали, что Акил уедет на следующее утро. Флейшман говорит: «Ладно, только загляни сперва в автобус, осмотреть тебя надо». Саенц возражает, что, мол, пора на самолет. Доктор отводит его в сторону, и оба принимаются махать руками. Акил, уже в рубашке и джинсах, с дорожной сумкой на плече, сутуло забирается в командный автобус. Азафран видит: гонщик не просто зол. Скорее топит в напускном гневе неизбывное отчаяние.

Флейшман шагает к автомобилю, распахивает багажник. Патруль не может заглянуть внутрь, но когда багажник захлопывается, тонкая струйка пара, как от сухого льда, растворяется в воздухе. Доктор возвращается с аккуратным черным портфелем под мышкой. Мужчины вместе направляются в отгороженную медицинскую палату.

Крупные они все-таки, эти командные автобусы. Чего там только нет: кухня, душевая, место для отдыха, телевизор и прочие высокие технологии, разве что для личных бесед машина явно не приспособлена и «медицинская палата» — всего лишь большой чулан: кушетка для осмотра, снадобья, примочки, оборудование. Спортсмены снуют туда-сюда. Кому пожелалось чашечку кофе, кому — посмотреть свое интервью по местному или главным каналам. За перегородкой вспыхивает ссора. Слов не разобрать — спорщики изо всех сил сдерживают эмоции, однако Патруль на всякий случай прибавляет громкость телевизора. И вот выходит Акил, неуклюже натыкается на стены, застегивает ремень. Это еще ничего не значит. Следом появляется Флейшман. Всегдашний папочка, премудрый дух-поводырь без возраста, смахивает в эту минуту на испуганную женщину, которая тянет за рукав озверевшего мужа-алкоголика, вознамерившегося разбить голову единственного сына о стену. Саенц разворачивается и заносит руку для удара.

Азафран вскакивает с кресла. Теперь он — папочка, человек, наделенный властью, первый среди равных — черт, знать бы еще, что происходит! Патруль чуть заметно хмурит брови, в нужную секунду опускает руку на плечо Акила и разворачивает товарища лицом к Флейшману, готовому расплакаться навзрыд. После чего покидает автобус, громко хлопнув дверью.

Пять минут спустя на улицу выходит Саенц. Победитель «Северной преисподней», мужчина, взору которого вскоре суждено увидеть первенца, не похож сам на себя. Скорее на жертву изнасилования. Темнота под глазами, нетвердая походка.

За ним чуть ли не выпрыгивает довольный Флейшман. Помахивая портфелем, сверкая стеклами очков, цинично улыбаясь тонкими, теплыми губами, дескать, все в порядке, ребята, папуля снова на коне, бодро подходит к Азафрану.

— Я тут дал ему кое-что, успокоить нервишки. Да уж. Как-никак, первый ребенок. Нам этого не понять, — он подмигнул, — а все-таки дело большое.

Патруль глядит на него без улыбки, но и не исподлобья. Просто смотрит и постукивает пальцем по костяшкам левой руки, точно отсчитывая время. Взгляды мужчин на мгновение пересекаются. Микель садится в свою машину, швыряет портфель на заднее сиденье и давит на газ.

Вот почему сейчас, у дома Саенца, Азафран решил выждать минуту-другую. Когда он вошел, хозяин деловито ставил на стол мюсли со свежими фруктами. После завтрака друзья, как и собирались, проехали сто двадцать километров до того, как настала пора навестить в больнице маму и новорожденную.

Тогда-то все и случилось. Так бывает, если очень сблизишься с кем-то, если долгие годы вы прожили бок о бок, словно братья. Пока товарищ принимал душ, Патруль зашел из комнаты для гостей в спальню Акила и де Зубии. Для чего? Подобрать с пола форму Саенца и бросить вместе со своею в стиральную машинку. Мужчина сделал это по привычке, не задумываясь. А вот зачем он заглянул в шорты Акила? Трудно сказать, но уж точно не по обыкновению. На искусственной замше темнело пятно. Не испражнения. Кораллового цвета. Вроде бы мелочь. Какая тихая и мирная минута!..

Бережно, двумя пальцами Патруль разложил все, как было, затворил за собой дверь и стал дожидаться товарища из душевой.

В конце той недели Акил Саенц выиграл на дистанции Льеж — Бастонья — Льеж — самой, по всеобщему приговору, своенравной из классических, а также самой старой. Акила чествовали еще на старте. Он и не разочаровал болельщиков — победил изящно. Всю дорогу держался рядом с основной массой, словно обыкновенный член команды, разве только немного впереди, а под конец, даром что не спринтер, врезался в группу лидеров и разыграл-таки настоящую гонку: удар локтем за удар локтем, рывок за рывок. Чемпион пересек черту с опережением всего лишь… в обод колеса. Толпа бесновалась, особенно когда увидела фото с финиша. Отвоевать километры — это, конечно, впечатляет, но как-то уж очень не по-человечески. Обойти всех на толщину пальца — вот как лучшие из смертных добиваются поголовного обожания.

Спустя пару дней Саенц заговорил о новой поездке в Сьенну и каком-то там обследовании. Азафран попытался вытянуть друга на беседу.

— Спору нет, Микель талантливый доктор, но если не горит, лучше останься. Ты только что выиграл «Льеж». На тренировках все в порядке. К чему лишние хлопоты?

— Невелика победа. — Акил перебросил цепь на одну звезду и прибавил скорости, рассчитывая, что Патруль собьется с дыхания и расхочет болтать.

— Брось, я не слепой. Ты же издевался над ними.

Весь этап Азафран без устали работал на своего лидера, и хотя сам в итоге не попал в группу фаворитов, зато уж видеозапись финиша просмотрел раз десять, не меньше. Разыгранная товарищем драма потрясла его до глубины души. Это безумие — так рисковать. И даже не только здоровьем. Обычный порыв ветра мог бы украсть у гонщика его ненадежную, капризную двадцатимиллиметровую победу — прости-прощай тогда первое место.

Акил еще сильнее налег на педали. Следующие десять минут он мчался так, что Патруль едва поспевал следом, что было до слез обидно. Вскоре Азафран судорожно глотал воздух, надрывая легкие и сердце на грани аритмии. Он мог бы поотстать и вынудить Саенца сбавить обороты, но разве можно уважать себя после такого позора? И верный помощник выкладывался по полной программе, как на серьезной трассе в разгар баталии. Между тем Акил безмятежно вдыхал через нос. Да-да, мощь этого человека возрастала день ото дня, раз он умудрился измотать такого велопрофи, как Азафран, и даже не открыть рта.

— Гад ты все-таки, — сказал Патруль, когда они опять поравнялись.

Саенц повернул голову и одарил его улыбкой — улыбкой друга, но в то же время генералиссимуса, авторитету которого никто не смеет бросить вызов. И вновь сосредоточился на дороге. Нельзя было невольно не залюбоваться им в эту минуту: казалось, гонщик нежился в лучах наступающего дня, положив ладони на грипсы, элегантно полуопустив расслабленные руки, словно отдыхающий танцор, а между тем ноги его вращали педали с такой быстротой, легкостью и грацией, будто источник их силы находился где-то вне бренного тела. На жидкокристаллическом экране мигал один и тот же показатель: неизменные сорок км в час.