Русские первопоселенцы в Сибири, наслушавшись рассказов о сибирских богатствах, сразу обратили внимание на изобилие здесь древних городищ и курганов — "бугров", и уже с первых лет русской колонизации края превратили кладоискательство в чрезвычайно выгодный промысел. По свидетельству первого историка Сибири Миллера, численность сибирских кладоискателей не уступала количеству охотников за соболями.
Первыми занялись кладоискательством русские поселенцы на реке Ишим. Оттуда золотая лихорадка начала распространяться все далее и далее, добравшись наконец до Оби. Ставший популярным промысел раскопок "бугров" именовался "бугрованием", а кладоискателей прозвали "бугровщиками".
Слухи о сокровищах сибирских курганов, все чаще доходившие до Европы, начали материализоваться в 1710-х годах. Одним из первых свидетельств стали "золотые бугровые сибирские вещи", преподнесенные известным уральским промышленником Никитой Демидовым жене Петра I Екатерине, в подарок по случаю рождения царевича Петра Петровича. А в 1715 году сибирский генерал-губернатор князь Матвей Гагарин привез Петру 1 десять золотых предметов, найденных в "буграх". Искусно выполненные древними мастерами изделия так понравились царю, что он отдал распоряжение еще "приискать старинных вещей". Тогда на следующий год Гагарин прислал ему более сотни новых золотых "бугровых вещей", составивших впоследствии так называемую "Сибирскую коллекцию Петра 1", ныне хранящуюся в Государственном Эрмитаже.
В 1720–1727 годах по поручению Петра I в Сибири побывал доктор Мессершмидт, который воочию увидел масштабы деятельности "бугровщиков". По его наблюдениям, русские, жившие по верхнему течению Оби, регулярно отправлялись на промысел — "за откапыванием золота и серебра, находимого в могилах. Они зарабатывают много денег раскопками в степях. Найдя насыпи над могилами язычников, они копают, и среди железных и медных вещей находят иногда много золотых и серебряных вещей, фунтов по пять, шесть и семь, состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцирных украшений, идолов и других предметов". На бугрование собирались артели по 200–300 и более человек. Весной, с последним санным путем, они уходили в поисках "бугров" нередко на двадцать и более дней пути, разбивались на отряды и расходились по местности.
Сибирские гробокопатели имели "особенный навык и искусство" — их поиски, как правило, были не напрасны. Многие из "бугров" были до того богаты золотом и серебром, что на жаргоне "бугровщиков" назывались "золотарями". Только в одном кургане, находившемся на левом берегу реки Алей, впадающей в Иртыш, "бугровщики" нашли до 60 фунтов (около 24 кг) золота в изделиях, среди которых находились "конный истукан" и какие-то золотые "зверьки".
Прямо-таки промышленные масштабы бугрования привели к тому, что к середине XVIII века редкие из сибирских курганов остались не разрытыми. В поисках новых "бугров" кладоискатели уходили все дальше к югу, в степь, где нередкими были столкновения "бугровщиков" с кочующими ордами киргиз-кайсаков и калмыков. В 1727 году одно из таких столкновений в Барабинской степи, имевшее весьма серьезные последствия, вызвало резкую реакцию властей. В сентябре того же года канцелярия сибирского генерал-губернатора издала указ: "Дабы никто, под жестоким наказанием, в степь для бу-грования не ездил".
Однако, принимая грозные постановления, власть смотрела на деятельность "бугровщиков" сквозь пальцы, иногда тайно поощряя их промысел. Секрет этого отношения был прост: львиная доля найденных сокровищ оседала в карманах местных властей. Свои находки "бугровщики" продавали, пускали на "подарки" воеводам и приказным, и только очень редко сдавали законно в кассы и приказы. Тайная скупка могильного золота или сбор "подарков" местными властями были организованы не хуже, чем сам поиск сокровищ. В результате, например, только у красноярского воеводы Д.Б. Зубова в 1724 году имелось в личной собственности могильного золота более чем на несколько тысяч рублей. У нарымского воеводы Ф.Е. Каменского Мессершмидт видел золотого "красивого шайтана в виде полузверя, получеловека", найденного в "буграх". Огромные сокровища могильного золота скопил известный генерал-губернатор Сибири Матвей Гагарин — "расканалья-господин", обвиненный впоследствии в чудовищных злоупотреблениях и казненный. По преданию, уезжая в Москву. Гагарин зарыл свои сокровища в одном древнем городище на правом берегу реки Пышмы, недалеко от Тобольска. В конце XIX столетия кладоискатели срыли это городище до основания, но ничего не нашли.
Практика скупки могильного золота полицейскими и гражданскими чиновниками сохранялась в Сибири до середины XIX столетия. И сами власти предержащие не гнушались брать в руки лопату. Например, в 1853 году судебный заседатель Туринского округа лично вскрыл старинный курган с серебряными вещами.
На всякое дело нужен талант, а уж кладоискателям — особенно. Одним бугровщикам сокровища сами шли в руки, другим же — и таких было большинство — приходилось по многу лет бродить от кургана к кургану, а в итоге вся их добыча не превышала стоимости сношенных ими в поисках кладов сапог. Сохранился рассказ одного "бугровщика", в середине XIX века искавшего сокровища в степных курганах к югу от Омска, который весьма достоверно повествует о повседневности сибирских искателей сокровищ:
"Спервоначала, как только прошла весна, я раскапывал мары (могильные курганы). В них, по сказкам, можно было найти и деньги, и разные дорогие вещи, примерно серебряные чашки, миски, тарелки, кольца, серьги и прочее такое. Эти клады не опасны, около них нет чертовщины, а если при которых и есть, то самая малость, одной воскресной молитвы достаточно, чтобы оборониться. Молод я тогда был, в голове ветер ходил, думал без труда разбогатеть.
Принялся за это дело очень усердно. Изрыл-ископал маров довольно, но ничего путного не нашел. Кроме маров раскапывал и Маринкин Городок, что около Кулагиной крепости. Там отыскал не то печь, не то горн из нежженых кирпичей, да ушат деревянный — весь сгнил, с железными обручами, и обручи-то все ржа съела, ни на какое дело негодны были. Да еще глиняный горшок нашел — этот, проклятый, цел, но пустой. Я тут же с досады разбил его.
И под Дуванный Яр подкапывался, что повыше Маринкина Городка. Там нашел не то человечью, не то слоновую кость, твердую, словно камень — эту в воду забросил. Да вырыл еще один кирпич большущий, не такой, как обыкновенные наши кирпичи: наши длинны и узки, а тот совсем отличный, плоский, что в длину, то и в ширину. На кирпиче том была отпечатана рука, то есть истовая ладонь человеческая, со всеми пятью пальцами, да такая большущая, что ужас, вдвое больше верблюжьей лапы! Значит, в старину великан какой-нибудь делал его. Когда кирпич сыр, тогда значит, великан нарочно отпечатовал на нем своей рукой: "знайте-де нас, вот-де какие мы были!" Для редкости, кирпич я этот взял, привез домой и показывал соседям, и все дивились огромнеющей руке. После кирпич этот каким-то манером извелся.
Еще за Багырдаем, в мару, нашел лошадиный остов, с седлом и со всей седельной сбруей, да остов человека, старинного лыцаря должно быть, весь был в железном уборе. Только все, что было на лыцаре и что было на лошади, все это истлело, изоржавело. Уцелели кое-какие медные бляшки, да колечки, да шлычка (шлем) на лыцаре не совсем изоржавела, похожа была на воронку. Медные штучки я подобрал, и они по дому извелись, а железную шлычку бросил там же, где и нашел — на кой шут она годна!
Одно слово, изрыл-ископал маров довольно, но ни черта не нашел путного, кроме человечьих костей, да угольев, да глиняных кувшинов, да ржавых копьянок (наконечников стрел), да разной, с позволения сказать, фунды, ни к чему для нашего брата негодной.