Подрывной работой Германии против России было озабочено не только Временное правительство, но и его союзники. Если Франция активно использовала в целях противодействия ей свою разведку, то США стремились нейтрализовать немецкую пропаганду посылкой в Россию многочисленных миссий различного назначения и характера. Прибывший в июне 1917 г. в Петроград во главе специальной миссии бывший государственный секретарь Э. Рут писал действующему государственному секретарю Лансингу: «Я прошу Вас понять, что Германия атакует Россию своей пропагандой и тратит сотни миллионов, по меньшей мере миллион долларов ежемесячно, чтобы овладеть сознанием русского народа». Предлагая усилить пропаганду на фронте и таким образом удержать русского солдата на фронте, Рут просил для начала выделить 100 тыс. долларов. «Все мы согласны, — пояснял он, — что распространение информации должно быть поставлено на более широкой основе. По меньшей мере 5 млн. долларов может быть таким образом израсходовано с огромной выгодой. Это будет меньше, чем стоимость содержания пяти американских полков, а возможность удержать 5 миллионов русских на фронте против Германии значит во много раз больше пяти полков»[494].

Руководитель миссии американского Красного Креста директор Федерального резервного банка Нью-Йорка У. Томпсон, проникнувшийся вскоре после прибытия в Петроград пониманием опасности большевизма, предлагал бороться с ним путем «просветительной работы в русском народе». Агитируя за план Томпсона в Вашингтоне, один из его помощников, Г. Хэтчинс излагал его суть следующим образом: «Если удастся с помощью воспитательных мер отвратить русских от большевиков, Россия будет продолжать войну, Восточный фронт будет опасен, война будет выиграна. Если же предоставить дела их естественному течению, Россия впадет в состояние хаоса, к власти придут экстремисты, а немцы победят в войне»[495]. Чтобы этого не случилось, Томпсон создал в Петрограде Комитет гражданского просвещения, на финансирование которого для начала он хотел получить у президента США В. Вильсона 1 млн. долларов, а начиная с октября 1917 г. по 3 млн. долларов ежемесячно[496]. Во главе Гражданского комитета грамотности, как окончательно стала называться эта просветительская организация, была поставлена видная деятельница партии социалистов-революционеров, «бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская. Томпсон, встретившись с Е. К. Брешко-Брешковской в присутствии личного секретаря Керенского Д. Соскиса, согласился выделить Гражданскому комитету грамотности 2 млн. долларов, чтобы он «мог иметь собственную прессу и нанять штат лекторов, а также использовать кинематографические средства обучения». По свидетельству Соскиса, Томпсон, передавая Брешко-Брешковской пакет с 50 тысячами рублей, сказал: «Это Вам для того, чтобы тратить, как Вам будет угодно». Еще 2 млн. 100 тыс. руб. были внесены на текущий банковский счет Гражданского комитета грамотности[497]. Позднее, после Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, об этой встрече и о пропагандистской кампании на американские деньги, станет известно из печати. Перепечатывая этот материал, «Правда» поместила его под заголовком «Эсеры и оборонцы на содержании американских банкиров». Будучи вынужденной оправдываться, Брешко-Брешковская рассказала в печати интересные детали. Признав, что в ее распоряжение был выдан 1 млн. долларов, она не скрывала, что на эти деньги «тотчас же умножила как издательства партии социалистов-революционеров, так и число провинциальных газет». «Кроме того, — продолжала Брешко-Брешковская, — эта помощь дала мне возможность разослать готовой литературы по разным губерниям более чем на 500 тыс. руб., да отправить на фронт более чем на 100 тысяч. Большая часть суммы уже издержана, другая продолжает тратиться Комитетом гражданского просвещения. И если мои друзья-американцы предложат мне еще и еще крупные суммы на просвещение нашего темного народа, я с охотой и благодарностью приму их, отвечая лично за употребление»[498].

Действительно, «бабушка русской революции» распорядилась американским миллионом по-своему, употребив его не только на нужды возглавляемого ею Гражданского комитета грамотности, но и своей фракции «Воля народа» в эсеровской партии. На американские деньги осенью 1917 г. по всей России было создано около 20 новых печатных изданий, которые, по мысли их организаторов, должны были нейтрализовать большевистскую пропаганду и тем самым помочь удержаться у власти А. Ф. Керенскому, в поддержку которого выступал пожертвовавший миллион долларов У. Томпсон. Увы, можно сказать, что деньги были выброшены на ветер, который уже не мог разогнать тучи, сгустившиеся над Временным правительством. Не помогла и такая низкопробная акция, как издание «Народной правды», провокаторской подделки под закрытую большевистскую «Правду». Экземпляр первого номера этой газеты, напечатанного 12 сентября 1917 г. в типографии «Копейка», в ту же ночь попал в руки большевиков, и в «Рабочем пути» немедленно появилось обращение: «Товарищи! Вышла хулиганская газета «Народная правда», бойкотируйте ее»[499]. Эффект неожиданности появления нового антибольшевистского органа в столице был сорван, и организаторам этой затеи пришлось отложить его выпуск до более подходящего момента. Появившийся 3 октября 1917 г. первый номер «Народной правды» подтвердил, что литературно-провокационный замысел инициаторов этого издания состоял именно в попытке использования названия большевистской газеты в борьбе с «предателями родины» и «изменниками». Главной мишенью «Народной правды» были большевики. Из номера в номер за подписью «Матвей Кожемякин» печатался фельетон, направленный против Ленина. Набором своих обвинений в адрес большевиков «Народная правда» смело соперничала с застрельщиками антибольшевистской кампании — газетами «Живое слово», «Новая Русь», «Общее дело». Но запала и материала «Народной правде» хватило ненадолго: 20 октября 1917 г. вышел ее последний номер. Эстафету подхватило «Новое время», которое начало с 18 октября печатать серию материалов под заголовком «В сетях черной измены и провокации (дела большевиков в июльские дни)». Однако эта тема отражала уже вчерашний день, а на повестке дня было новое выступление большевиков, о приближении которого писала пресса, говорили на фабриках и заводах, в трамваях и длинных очередях за хлебом.

Как известно, в середине сентября 1917 г. Ленин направил из Гельсингфорса в Петроград свои письма — «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание», адресованные ЦК, ПК и МК большевиков. Менее известно, что при обсуждении этих писем на заседании ЦК 15 сентября многие его члены сочли содержавшиеся в них предложения неприемлемыми для настоящего момента и проголосовали за сохранение этих писем только в одном экземпляре. При этом ЦК поручил своим представителям в Петербургском комитете и Военной организации большевиков «принять все меры, чтобы не возникло каких-либо выступлений в казармах и на заводах»[500]. Чего, собственно говоря, испугались Каменев, Зиновьев и другие большевистские руководители, решив ослушаться своего нетерпеливого вождя? Ведь он их уверял, что большинство народа за них, большевиков, что, «предлагая тотчас демократический мир, отдавая тотчас землю крестьянам, восстанавливая демократические учреждения и свободы, помятые и разбитые Керенским, большевики составят такое правительство, какого никто не свергнет»[501]. К тому же и «сепаратному миру между английскими и немецкими империалистами помешать должно и можно, только действуя быстро»[502]. Правда, здесь же Ленин утверждал, что активное большинство революционных элементов обеих столиц, оказывается, достаточно, чтобы «увлечь массы, победить сопротивление противника, разбить его, завоевать власть и удержать ее», и потому считал возможным не ждать начала стихийного взрыва недовольства масс. Вот это-то и настораживало не столь решительных членов ЦК, связывавших определенные надежды с Демократическим совещанием и выборами в Учредительное собрание и не желавших попасть еще раз в положение вождей подвергнутой остракизму политической партии. Но Ленин снова и снова атакует ЦК письмами и записками с настойчивыми предложениями покинуть Демократическое совещание, бойкотировать Предпарламент, готовить восстание. Перебравшись в Выборг, он пишет статью «Кризис назрел», которую начинает со слов: «Нет сомнения, конец сентября принес нам величайший перелом в истории русской, а по всей видимости, также и всемирной истории…»[503]. В начале военных выступлений на флоте в Германии вождю большевиков уже видится канун всемирной пролетарской революции, а его соратники в Петрограде никак не хотят этого замечать и продолжают оставаться в Предпарламенте. И тогда он решает обратиться к собравшейся в те дни питерской городской конференции большевиков с письмом, в котором бросает на чашу весов в пользу восстания последний аргумент: заговор империалистов против русской революции. «Не доказывает ли полное бездействие английского флота вообще, а также английских подводных лодок при взятии Эзеля немцами, в связи с планами правительства переселиться из Питера в Москву, — писал Ленин, — что между русскими и английскими империалистами, между Керенским и англо-французскими капиталистами заключен заговор об отдаче Питера немцам и об удушении русской революции таким путем»[504]. Помимо всего прочего, этим вопросом большевистский лидер как бы снимал с себя обвинение в шпионаже в пользу Германии и указывал на действительного пособника Германии — Керенского. Но на делегатов петроградской конференции большевиков этот аргумент не произвел должного впечатления. Заслушав адресованное им письмо Ленина, призывавшее «все силы мобилизовать, чтобы рабочим и солдатам внушить идею о безусловной необходимости отчаянной, последней, решительной борьбы за свержение правительства Керенского» и содержавшее подготовленную с этой целью резолюцию, они не поддержали его предложение обратиться в ЦК, чтобы он принял «все меры для руководства неизбежным восстанием рабочих, солдат и крестьян для свержения противнародного и крепостнического правительства Керенского»[505]. Впрочем, это не было большой неожиданностью для вождя большевиков: руководство столичной организации, хотя и было настроено решительно, но выделялось своей самостоятельностью, и даже не побоялось в свое время отвергнуть с первого раза его Апрельские тезисы.