«Меморандум д-ра Гельфанда» убедил статс-секретаря иностранных дел Ягова просить министра финансов о выделении 5 млн. марок «на революционную пропаганду в России»[90]. Но он произвел сильное впечатление не только на политических и военных руководителей Германии, но и на некоторых историков, которые содержавшиеся в нем намерения связали напрямую с реальными событиями в Петрограде в февральские дни 1917 г. По мнению автора книги «Февральская революция» американского историка Г. Каткова, массовое движение такого масштаба и такой энергии не могло произойти без некой направляющей силы, стоящей за ним. «Допуская, что вся правда нам недоступна, — пишет он, — мы не имеем все-таки права прикрывать наше незнание фразами о стихийном движении и «чаше терпения рабочих», которая «переполнилась». Кто-то должен был пустить слухи о нехватке хлеба (хотя хлеба было достаточно); кто-то должен был спровоцировать нереальное требование рабочих о повышении зарплаты на 50 % (которое было отвергнуто, что и вызвало забастовку); кто-то должен был выдать бастующим рабочим деньги на жизнь и выбросить именно те лозунги, о которых один из рабочих мрачно сказал: «Они хотят мира с немцами, хлеба и равноправия евреев»»[91]. Серьезный исследователь вряд ли может основываться на подобных допущениях, которые под пером других авторов уже превращаются в «факты» подрывной деятельности германских агентов, подготовленных Парвусом. Правда, другие считают, что этими агентами были люди британского посла в Петрограде Бьюкенена, действовавшего по указанию влиятельного политика и банкира лорда Мильнера, который потратил на свержение самодержавия в России более 20 млн. рублей[92].

Удивительное совпадение, но именно столько, 20 млн. руб., запросил Парвус у немцев «для полной организации русской революции», которую он назначил на январь 1916 г.[93]. А пока же он считал возможным удовлетвориться 1 млн. рублей, который ему требовался для передачи через своего агента в Петроград для проведения там подрывной работы[94]. Организуя русскую революцию из Копенгагена, где его опекал немецкий посланник Брокдорф-Ранцау, Парвус наведался в декабре 1915 г. в Берлин, где, по его словам, был «необычайно вежливо принят во всех самых важных государственных учреждениях», после чего «у него создалось впечатление, что его предложения были встречены с одобрением во влиятельных кругах министерства иностранных дел и финансов»[95]. Увы, здесь Парвусу пришлось значительно усилить свое «впечатление», чтобы достойно выглядеть в глазах своего шефа и получить желанный миллион. Министр финансов Гельферих в своем письме заместителю статс-секретаря иностранных дел Циммерману 26 декабря 1915 г. писал: «На самом деле я обошелся с Гельфандом более сдержанно, чем он изобразил это в Копенгагене. По-моему, он слишком нафантазировал в своих планах, особенно в так называемом финансовом плане, в котором мы вряд ли сможем участвовать. С другой стороны, стоит обсудить вопрос о предоставлении в его распоряжение 1 млн. рублей, который он просит для пропаганды»[96]. Распорядившись тогда же о выдаче Парвусу 1 млн. рублей, статс-секретарь иностранных дел Ягов счел необходимым «сообщить графу Ранцау, что д-р Гельферих относится к фантастическому финансовому плану Гельфанда отнюдь не так сочувственно, как тот думает»[97].

Но наступил январь 1916 г., а никаких известий о назначенной Парвусом на это время революции из России не поступало. Немецкому посланнику в Копенгагене пришлось давать по этому поводу объяснения самому канцлеру. Как сообщал 25 января 1916 г. Брокдорф-Ранцау в Берлин, выделенная сумма в 1 млн. руб. уже доставлена в Петроград и используется по назначению. Гельфанд, оказывается, «настаивал приступить к действиям 22 января». Однако его агенты решительно отсоветовали ввиду того, что «за последние два месяца политическая ситуация изменилась так, что выступать немедленно было бы неразумно»[98]. Разумеется, автором появившихся «новых политических обстоятельств» был сам Парвус, и только ему могла прийти в голову идея свалить вину за несостоявшееся восстание в Петрограде на правых. «В революционном лагере опасаются, — отмечалось в сообщении Брокдорфа-Ранцау, — что если бы восстание произошло в данный момент, реакционеры смешались бы с революционерами, чтобы внести в движение анархию»[99]. За отсутствием восстания пришлось распространять слухи о его подготовке. В июле 1916 г. начальник петроградского охранного отделения Глобачев докладывал о несостоятельности слухов о якобы ведущейся Парвусом и Горьким подготовке «всеобщей стачки пролетариата и вооруженного восстания». Глобачев считал, что Парвус «потерял свое обаяние среди русских социал-демократов, денежные средства их организаций незначительны, что едва ли имело бы место в случае получения немецкой помощи». Как мне представляется, в данном случае нет оснований не доверять начальнику охранного отделения, которое имело своих агентов практически во всех политических партиях. Возвращаясь к вопросу о возможности организации Парвусом восстания, Глобачев замечал: «Это только мечты, которым никогда не суждено осуществиться, ибо для создания подобного грандиозного движения, помимо денег, нужен авторитет, которого у Парвуса ныне уже нет…»[100].

Итак, в России Парвуса уже не ждали и даже забыли. Неважно обстояло дело и с «разработкой» вождей большевиков в Швейцарии. В мае 1915 г. он приехал туда, чтобы встретиться с В. И. Лениным. Об этой встрече, состоявшейся то ли в Берне, то ли в Цюрихе, мы знаем только от самого Парвуса. Удивительно, но о ней нет даже упоминания в сообщениях в Берлин немецкого посланника в Копенгагене Брокдорфа-Ранцау, который «вел» Парвуса. А ведь, казалось бы, это такой актив в их совместной работе. Тем не менее даже если такая встреча и состоялась, то она, по признанию самого Парвуса, закончилась ничем[101]. А все остальное, что нагромождено вокруг этой встречи, основано на домыслах и фантазии. Поэтому только при очень богатом воображении можно увидеть маскировку якобы состоявшегося тогда сговора в той резкой характеристике, которую дал Ленин Парвусу в своей статье «У последней черты», опубликованной 20 ноября 1915 г. в газете «Социал-демократ». «Парвус, показавший себя авантюристом уже в русской революции, — писал Ленин, — опустился теперь в издаваемом им журнальчике «Gloke» («Колокол») до… последней черты… Он лижет сапоги Гинденбургу, уверяя читателей, что немецкий генеральный штаб выступил за революцию в России…»[102]. Вряд ли лидер большевиков позволил себе пройтись по адресу Гинденбурга и немецкого генерального штаба, если бы он согласился сотрудничать с ними.

Конечно, Парвус не сидел сложа руки в Копенгагене, ожидая заказанной им в России революции. Нет, он занимался своим любимым делом — коммерцией, — проворачивая с размахом сделки с продовольствием, зерном, углем, медикаментами. А между делом организовал в Копенгагене в 1915 г. институт по изучению причин и последствий мировой войны, к работе в котором не без умысла привлек русских революционеров-эмигрантов — Я. С. Ганецкого, М. С. Урицкого, Г. И. Чудновского и др. Посетивший в то время Копенгаген один из видных большевистских руководителей А. Г. Шляпников писал: «Русских граждан в Копенгагене этой осенью было очень много. Сюда съехались все спекулянты, все мародеры и богачи военного времени. Спекулировали главным образом предметами питания и немецкими фабрикатами (краски, лекарства, канцелярские принадлежности и т. п.). Появился особый слой богачей — «гуляшники», это спекулянты особого рода «военными» консервами, умевшие сбывать их в Германию. Социалисты также не отставали от военных доходов. Так немецкий социалист, известный в свое время в России, Парвус уже нажил не один миллион и начал жертвовать и учреждать полезные предприятия»[103]. Правда, «полезные предприятия» Парвус предпочитал учреждать не на свои миллионы, что открылось тогда же. Небезызвестный Г. А. Алексинский, издававший в Париже журнал «Россия и свобода», выступил в 1915 г. в нем со статьей, в которой утверждал, что институт по изучению причин и последствий мировой войны основан на деньги Германского правительства. И это была правда[104].