«Сентября дня сорок пятого…
Благослови тебя Аллах, Иегова, Магомет, Будда, Христос и прочие боги! Да будет вечно под тобою спокойна вода, а за тобою умеренный ветер, достойный ученик предостойнейшей гринды!!!
Пишет тебе легендарный Адвентист — ученый папирусолог, лингвист и полиглот, знаток физики (обыкновенной и квантовой), доктор всех возможных и невозможных наук, основоположник начертательной геометрии и сочинитель массовых песен различных эпох и народов.
Вместе со мной, мудрым попугаем, повторившим подвиг библейского Ионы, жаждет тебя видеть и разговаривать с тобой при моем посредничестве моя спасительница Лидия Катушкина, чьим спасителем, в свою очередь, являешься ты, мой дельфинисинус (по-гречески), дельфиньяно (по-итальянски), дельфиниш (по-французски), дельфинненгер (по-немецки) и дельвьюм (по-английски)»[4].
— Они ждут вас сразу же, как взойдет луна, — сказала скумбрия, когда я наконец кончил разбирать попугаевы иероглифы. — А доплыть до них — сущий пустяк. Дуйте прямо до первого водоворота, а потом заверните чуть-чуть вправо, увидите башню — так это совсем не то, что вам надо, и здесь вы сделаете небольшой крюк, но не забудьте сразу же свернуть влево… А как заметите палатку, старайтесь больше не сворачивать и плывите до второго водоворота. А уж там вам каждый судак скажет, в какую сторону надо повернуть. Это самый короткий путь, — не преминула похвастать скумбрия, — я его сама нашла… перед тем как заблудиться.
После долгих расспросов и блужданий я наконец вышел на правильный путь. Теперь уже был ясно виден купол башни. Несмотря на темноту, можно было даже прочесть крупную надпись, состоящую из одного, до сих пор непонятного мне слова:
Я миновал уже пятый водоворот, как внезапно в эфире раздался знакомый рев. Белый медведь, видимо, был очень обязательным животным и не поленился снабдить меня новой информацией. Как он выяснил через знакомых тюленей, гринда неожиданно отправилась в Индийский океан.
— Но вы не отчаивайтесь, — успокоил медведь, — я принял меры. Вдогонку гринде послана сверхскоростная черепаха.
«Что же такое произошло с гриндой? — забеспокоился я. — Почему ей вдруг понадобился Индийский океан?»
Я уже был близок к цели, как вдруг на меня хлынули визжащие, хрипящие и стонущие звуки. Вглядевшись, я увидел попугая. Он сидел на берегу и возился с каким-то ящичком. Из этого ящика и раздавался невероятной силы грохот, треск, визг и крики.
Заметив мое приближение, попугай проявил бурный восторг. Сквозь шум я отчетливо слышал его приветственные возгласы:
— Виват! Банзай! Ура! Салют!
Какое-то время я стоял оглушенный и растерявшийся, не двигаясь с места. Но вот сильный луч осветил прибрежный затон, и я увидел знакомую фигуру аквалангистки Лиды Катушкиной.
Это была она, все такая же стройная. Она ничуть не изменилась с тех пор, как я увидел ее впервые…
Я даже немного опечалился, вспомнив, как старалась сохранить свою фигуру моя уже не молодая мама.
На какие только муки она не обрекала себя. Она отказывалась от агар-агара, уверенная, что от сладкого полнеют, ограничивала дневной рацион всего лишь сорока пятью щуками среднего калибра и всегда уходила после обеда совершенно голодная.
Бедная Лида! Неужели и она вынуждена приносить такие же невероятные жертвы на алтарь красоты?!
— Да выключите вы ваш противный транзистор! — весело приказала Лида, и Адвентист, не без сожаления, ударил клювом по какой-то клавише. Ящик сразу замолк.
Когда попугай поднялся мне навстречу, я обнаружил, что нахожусь не на берегу моря, а в специально оборудованном затоне, откуда по широким ступенькам можно выйти на сушу.
Попугай подпрыгнул и уселся на жердочке.
— Не правда ли, комфортабельно? — спросил он меня, показывая на сделанное для него нехитрое сооружение.
Говорил он со мной по-дельфиньи, но с очень сильным греческим акцентом.
В знак своего расположения попугай поскреб мою спину своими острыми коготочками и даже клюнул несколько раз по-отечески в лоб.
— Привет! Привет! Привет! — услышал я голос Лиды Катушкиной.
Вслед за этими словами я ощутил уже знакомое мне прикосновение теплых рук, от которых шел нежный запах свежих водорослей и китовой амбры.
— Это очень хорошо, это очень хорошо, это просто здорово! — обрадованно напевала Лида и от переполнивших ее чувств прыгала на одной ноге. — Можно я вас как следует поглажу?
В знак согласия я кивнул головой, но Адвентист, не глядя в мою сторону, важно откашлялся, нацепил пенсне и начал переводить:
— Лидия Катушкина просит вашего милостивого соблаговоления разрешить ей…
Я вежливо остановил попугая:
— Переводить не надо. Я, правда, на русском языке еще говорить не умею, но понимаю все.
Явно недовольный, что его перебили, Адвентист, очевидно в отместку, чуть ли не десять минут переводил Лиде сказанные мною пятнадцать слов.
— Хорошо, что вы понимаете русский язык, — сказала Лида, — а то Адвентист, хоть и полиглот, но переводит, по-моему, все на восточный манер. Очень уж витиевато и с ненужными подробностями… Прошу без ваших попугаевых штучек! — сердито прикрикнула Лида, заметив, как обиженный ее словами Адвентист ударил клювом по клавише транзистора, чтобы заглушить неприятную для него речь.
Лида поставила транзистор подальше от попугая и, видя, что он продолжает хмуриться, поцеловала своенравного старца.
— Ну, не сердись, дедуля. Я больше не буду. Не сердишься?
— На сердитых воду возят, — бойко проговорил попугай и тут же дал пояснение: — Народная пословица. Сборник крылатых слов. Том первый, страница девяносто восьмая. Бесплатное приложение к журналу «Нива», Санкт-Петербург, год — тысяча девятьсот десятый…
— Не правда ли, эрудированный старикан! — снова поглаживая мою спину, сказала Лида. — Он мне о вашем дельфиньем житье тысячу баек рассказал. И про гринду тоже. Так что я в курсе.
— А как вам нравится моя жердочка? — ни с того ни с сего вмешался в наш разговор попугай. — Вы знаете, на чем я сижу? Нет, вы не знаете, на чем я сижу!
— Ну, чего пристал? — укорила попугая Лида Катушкина.
Адвентист смиренно склонил голову, буркнул: «Пардон, мадемуазель» — и, видимо, забыв, что он попугай, залаял по-собачьи.
Продолжалось это безобразие всего минуту.
Адвентист поймал на себе недовольный взгляд Лиды и страшно смутился.
— Простите… — извинился он, — со мной это случается… Нет-нет, знаете ли, да прорвется попугаево нутро.
— По Павлову, — улыбаясь, сказала Лида, — это называется сигнальная система.
— Про попугаев у Павлова нет ни слова, — аппетитно пощелкивая семечками, важно отозвался Адвентист.
Я увидел, что этот попугай порядочный задира и ему явно не терпелось затеять какой-нибудь научный спор, не столько, понятно, для установления истины, сколько по извечной попугаевой привычке — показать свою эрудицию. Только ничего у него на этот раз не получилось.
Откуда-то сверху послышались частые звонки.
— Товарища Катушкину к телефону! Товарища Катушкину к телефону! — явно повторяя слышанные им ранее слова, прокричал попугай.
Видя, что Лида бросилась к выходу, Адвентист сказал ей вдогонку:
— Посмотрите в ящике… нет ли газет… И захватите заодно семечек… Только чтобы не очень пережаренных.
4
Здесь следует еще две тысячи наименований, но, в целях экономии места, ограничимся только пятью. (Примечание переводчика.)