В пять минут двенадцатого из кабины экипажа с дежурным осмотром в салон вышел двадцативосьмилетний бортмеханик Николай Бакакин. Пройдя по салону, он направился в хвостовую часть машины. Его пистолет был оставлен в кабине.
За бортмехаником напряженно следили сидевшие в пятом ряду трое парней…
Братья Виталий (27 лет) и Борис (20 лет) Шмидт и их двоюродный брат Артур Шуллер (23 года) проживали в г. Абинск Краснодарского края. Виталий Шмидт работал электриком, а двое других – шоферами. Все трое по месту работы характеризовались отрицательно (впрочем, характеристики могли составлять задним числом и сгустить в них краски). В 1980 году они просили выпустить их в ФРГ, но не смогли осилить выплату пошлины, налагавшейся на эмигрантов, с помощью которой власти компенсировали затраты на их бесплатное образование, лечение и тому подобное. После этого они начали готовиться к угону, неоднократно летая рейсами «Аэрофлота» вдоль побережья моря. 7 ноября они проследовали на посадку, пронеся с собой ножи.
Как только бортмеханик ушел за занавеску, угонщики решили, что пора действовать, и бросились к двери в кабину. Николай услышал голос стюардессы Галины Роменской: «Туда нельзя!» и выскочил из-за занавески. Виталий Шмидт развернулся и бросился на него, занося нож для удара. За ним последовал Борис. Поскольку самолет еще находился в наборе, оба быстро проскочили салон. Николай среагировать не успел, но его спас сидевший слева в ближнем к проходу кресле 59-летний судомеханик из Одессы Иван Дмитриевич Средний. Будучи пристегнутым, пассажир успел выбросить правую руку, пытаясь перехватить нож, но сумел лишь изменить траекторию удара. Рука оказалась порезана, но благодаря этому нож, шедший в сердце, вонзился в легкое. Николай схватил левой рукой за лезвие вынимаемого из груди ножа, разрезав ладонь, а правой – за горло угонщика. Виталий Шмидт закричал: «Боря, стреляй!», и Николай ощутил удар по голове: у основания носа в его лицо вошла мелкокалиберная пуля, застряв у гайморовой пазухи. Руки разжались, и он вместе с бандитом рухнул на колени сидящих женщин. Под аккомпанемент душераздирающего женского визга на него посыпались ножевые удары, два из которых пришлись в голову. Еще один удар по голове он получил рукояткой пистолета. Включая огнестрельное, ранений окажется одиннадцать. Николай сумел вырваться и, получив еще три удара ножом в спину, запереться в туалете. Фанерная дверь еле сдерживала натиск, но бортмеханик, упершись спиной в борт, держал ручку. Впоследствии выяснилось, что среди пассажиров был самбист-разрядник, но вмешаться он побоялся…
Второй пилот Ан-24 Вячеслав Сериков
Штурман Ан-24 Александр Полуместный
Наконец угонщики оставили дверь в покое. Воспользовавшись паузой, Николай оглядел себя. Силы быстро покидали его, и он успел лишь перетянуть галстуком левую ногу, поскольку из раны на бедре вывалился комок мышц величиной с кулак. После этого бортмеханик потерял сознание от потери крови.
А тем временем угонщиков осталось только двое. Борису Шмидту при виде крови стало настолько дурно, что у него началась морская болезнь. Виталий и Артур потащили стюардессу к двери кабины (тащили так усердно, что оторвали рукав ее шинели) и потребовали, чтобы она постучалась туда. Убедившись, что дверь не открывают, они вступили в переговоры с командиром корабля по СПУ, угрожая взорвать самолет. При этом они размахивали каким- то черным пакетом, в котором, как оказалось, был радиоприемник. В этих условиях командир корабля Геннадий Иосифович Трунин и вышел на связь с землей.
А на земле поднялся переполох. Самолет долго кружил над морем, пока внизу принимали решение. Взять курс на Крым не удалось – угонщики, сориентировавшись по солнцу в иллюминаторах и имевшимся у них ручным компасам, снова начали кричать об угрозе взрыва. Как рассказывали позднее (правда, это сложно подтвердить или опровергнуть), об угоне доложили Л.И. Брежневу, и он распорядился узнать, кто угоняет самолет. Опасаясь, что озверевшие «правозащитники» взорвут бомбу, экипаж, заняв высоту 900 метров, взял курс к побережью Турции. Уже впоследствии второй пилот Вячеслав Сериков слышал от своего одноклассника – офицера-ракетчика ПВО, который служил в Крыму, что в этот день их дивизион получил команду сбить советский Ан-24. Людоедский приказ выполнен не был, но на этом попытки удержать беглецов не закончились. Вдогонку послали звено МиГ-25, однако им неверно указали эшелон, и преследователи залезли на 9 тысяч метров. Единственным подходящим объектом там оказался летевший в Одессу бакинский Ту-134 (командир корабля В. Князькин), и за неимением иных объектов МиГи некоторое время осуществляли его сопровождение. Рассказывают, что Л.И. Брежнев, узнав, что на борту не шпионы, а «отказники», приказал оставить Ан-24 в покое.
Поначалу самолет направился к Самсуну, как того требовали угонщики, но он был закрыт туманом, и экипаж, повернув на запад, пошел вдоль турецкого берега. Наконец, внизу была замечена ВПП, и решили садиться на нее – в баках осталось триста литров керосина. Так борт 47786 около 17 часов совершил посадку на американской военной базе в Синопе, той самой, где в свое время побывал А.В. Минченко. Как только к самолету приблизились военные, угонщики потребовали, чтобы одного из них свозили в город, дабы он смог убедиться, что это Турция. Они полагали, что экипаж схитрил и сел… в Прибалтике (Виталий Шмидт еще до посадки угрожал: «Увидим на земле хоть одну' советскую букву (ничего выраженьице, да? – Авт.) – взорвем самолет!»). Выбор пал на Бориса, который и совершил двадцатиминутную экскурсию. Внезапно открылась дверь туалета и из нее выпал окровавленный бортмеханик. Николай потерял много крови и находился без сознания. Его и получившего ранение И.Д. Среднего отправили в ближайшую клинику. После сдачи угонщиков экипаж занялся сожжением документации, но это оказалось излишним – за все время пребывания Ан-24 в Синопе на его борту ни одного иностранца так и не побывало. К 5 часам утра 8 ноября на аэродром прибьио четверо советских представителей, которые с ходу заверили экипаж, что никакой вины на нем нет, о чем они и доложат в Москву.
Николай Бакакин очнулся в больнице. Он пробьи без сознания 28 часов. Левая рука была перебинтована, а в правой оказалась игла капельницы. Руку держал медбрат-турок, чтобы раненый не повалил стойку с капельницей. С другой койки подал голос Иван Дмитриевич.
Вскоре в палату пожаловала делегация из шести человек, двое из которых были американскими военными. Переводчик сразу обратился к Николаю с предложением политического убежища и предложил подписать какую-то бумагу. С трудом соображавший после потери крови бортмеханик механически спросил: «Зубами, что ли, подписывать?» Кто-то понял его буквально, и к его рту поднесли ручку. Тут же пришедшие осознали идиотизм ситуации, и выдернули капельницу из правой руки.
Со своей койки вскочил судомеханик. «Коля! – закричал он. -Я сорок лет в море хожу, знаю, что это такое! Подпишешь – Союза больше не увидишь!» Пришедшие оттолкнули его так, что он упал на свою койку. И тут в больницу прибыли советские представители. Правда, это были не те люди, которые ездили на аэродром: первыми словами, которые раненые услышали от представителей Родины, были: «Какого хрена вы сюда сели?!» По их словам, экипаж сорвал «важные политические мероприятия» по случаю 65-й годовщины Октября. По уходу делегации в палату опять сунулись вербовщики, но вели себя уже не так нагло. Вскоре вернулись советские представители и завели разговор с врачом.
Доктор упирал на то, что бортмеханик слишком слаб, чтобы везти его, но советская сторона была непреклонна: вылет будет сегодня, и полетят все. На вопрос: «Сколько мы вам должны?» врач ответил: «850 долларов», объяснив, что 50 долларов – это за одеяло для раненого. Одеяло было немедленно отвергнуто, и сверхдержава сумела сэкономить полсотни долларов. Окровавленная форма Николая была передана в полиэтиленовом пакете, а находящаяся на нем пижама оказалась бесплатной, поэтому сдирать ее не стали.