И напоследок, о том, ЗАЧЕМ мы во всё это ввязались?

Этот вопрос нам задают достаточно часто, указывая, что «история авиации и компьютерные симуляторы – это разные вещи». А делото всё в том, что «Ил-2» со всеми продолжениями и аддонами – это исторический симулятор, к тому же пользующийся, и весьма заслуженно, огромной популярностью. И, как показала практика, многие молодые люди склонны судить о реальных исторических событиях именно по компьютерным играм и, в том числе и по «Ил-2/3С». Вот поэтому и было принято решение разместить статью Петра Каминского на вроде бы «неисторичскую» тему в нашем журнале, с расчётом на то, что хотя бы некоторые из высказанных замечаний будут учтены в дальнейшем при совершенствовании игры. А недоработок в игре ещё очень много и в ближайших номерах, мы постараемся показать что надо исправить в первую очередь для приближения игры к великим событиям, происходившим в нашем небе 60 лет назад…

ОБ АВИАЦИИ И НЕМНОГО О СЕБЕ

Авторская запись Андрея Сухорукова, литературная редакция Алексея Андреева

Окончание, начало в ИА №№23 – 24.

Об основных боевых порядках Тимофей Пантелеевич сказал следующее: «В основном мы бомбили звеньями, по три самолета, иногда пятерками. Могли и индивидуально, например, во время “охоты" или разведки. Эти виды заданий выполнялись одиночным самолетом. Одиночно бомбить желательнее, легче исправлять ошибки, да и прицеливается каждый сам. Потому как ведущий звена или пятёрки тоже человек, может и промахнуться».

Количество заходов на пикирование в общем не регламентировалось, хотя над целью старались находиться минимальное время. «Там было таким образом. При пикировании невозможно использовать внутреннюю подвеску. Фрицы внутреннюю подвеску использовали, у них специальный рычаг для выброса бомб был, а у нас подобное даже не конструировалось. Поэтому выходило так, первым заходом пикировали, бросая бомбы с внешней подвески, а потом вторым заходом с 1100- 1200 м бомбили горизонтально, освобождая внутреннюю. Когда мы бомбили Бреслау, то, вешая четыре бомбы по 250 кг на внешнюю подвеску, делали по два пикирования. Но второе пикирование рискованно, надо снова высоту набирать, а на это нужно время».

Меня очень заинтересовал такой вид боевой работы как «свободная охота», поэтому я попросил рассказать о нем поподробнее. «Обычно задача ставилась так (даю отвлеченно): “Очистить железнодорожный перегон от пункта такого-то до пункта такого-то», – это километров 50 – 100, для нас не расстояние. Горючего обычно хватало где-то на три часа полета, это 1000 – 1100 км. Подвесными баками за всю войну не пользовались ни разу. Вот и носимся над этим перегоном, и если кто-то попался, то все. Никуда не уйдет, разносили. Летали только одиночными самолетами. Загружали обе подвески, иногда только внутреннюю. Скорость на “охоте” – самое важное, потому, что “охота" на войне это так: сейчас охотник ты, а через пять минут – заяц…»

Сам собой напросился вопрос о применении курсовых пулеметов по наземным целям, тем более, что в 1941 – 1942 гг. эта практика была достаточно распространённой. Ответ был отрицательный и в достаточной степени аргументированный: «В этом не было никакого смысла. Никто не штурмовал. Было достаточно и штурмовиков, которые этой “стрижкой" и занимались. Мы бомбардировщики, у нас задачи другие. Артбатареи, подъездные пути, штабы, укрепрайоны. Их не особо и поштурмуешь, там пулеметным огнем ничего не сделаешь, там мощные бомбы нужны. Бомбежка ПТАБами ближе всего к штурмовке. Там высота бомбометания 150 – 200 м. Я из курсовых пулеметов по наземным целям стрелял только в ЗАПе, на фронте ни разу». Не применяли стрелковое оружие, за исключением нижней установки, и при вылетах на «охоту», даже для атак одиночных автомашин: «Зачем? Вниз идти рискованно, самолёт не бронирован, любая пуля может оказаться последней. По таким целям стрелок из своей люковой установки великолепно “отработает", мне для этого спускаться не надо. Для такой стрельбы высота колебалась в пределах от 350 до 1200 метров. Обычно метров 500 – 700. С этих высот стрелок отлично доставал из своего “березина", вниз стрелять легко, пули вниз хорошо летят».

В мемуарной литературе упоминание о ПТАБах обычно присутствует в воспоминаниях штурмовиков, поэтому особенно интересно было услышать о применении этого вида бомбового оружия с Пе-2. «Бомбили ПТАБами часто. Это был очень эффективный вид бомбометания. Как только скопление техники или танков где отмечается, так посылали нас обрабатывать её ПТАБами. Даже с одного самолета 400 ПТАБов разлетаются тучей, попадешься под нее – мало не покажется. А мы обычно обрабатывали скопления техники девятью или даже пятнадцатью самолетами. Вот и представь, что там внизу творилось. ПТАБ – бомба серьезная, хоть и маленькая.

Вот тебе случай из 45-го. Всё началось с Юрки Гнусарева, которого послали на разведку. Погода стояла гнуснейшая – плотная дымка и горизонтальная видимость не больше километра, что для скоростного самолета не расстояние. Сообщает он по радио, смысл такой: “Бейте по Бискау, там танки!" Срочно набирают 15 экипажей, три пятерки, самых опытных, тех которых наверняка справятся. В их число попал и я. Ведший штурман там должен быть “зубром’ и такой у нас был, Костя Бородин, штурман по призванию. Летели, не знаю как у кого, а у меня душа была в пятках. Чуть промахнись штурман, и “впишемся” мы в город, ни хрена ж не видно. Летели на 350 метрах, подымись чуть выше и земли уже не видно. Но, Костя сработал четко. Вывел нас прямо на эту колонну. Скопление техники капитальное. Мы, сквозь дымку, эту технику разглядели уже на первом заходе, но только прямо под собой. Бомбить, ясное дело, нельзя. Если сбросим, бомбы спереди от цели лягут. Фрицы “молчали", не стреляли, видимо или думали, что мы их не увидели, или мы выскочили чересчур внезапно. Скорее всего, и то, и то. Но мы ‘зацепились", делаем разворот тремя пятерками и пошли со снижением на бомбометание. Ну, тут они поняли, что обнаружены, и открыли шквальный огонь. Хлестали невероятно, из всего – от автоматов до зениток. Мы бомбы сбросили, но идем прямо, надо ж фотоконтроль провести. Я, эти лишние секунды, по гроб не забуду.

Приземляемся – ‘ура!" никого не сбили. Я садился последним, довольный вылезаю из кабины, жду от своего техника традиционного “бычка”. У нас обычай был. Когда я захожу на посадку, он мне раскуривал самокрутку. Только двигатели заглушил и сразу, первая затяжка, чуть ли не в кабине. Такое наслаждение после боя! Я довольный – вижу, что зарулили все, а он такой смурной. Я ему: “Ты что?” “Да ты, командир, погляди!” Стоят машины – места живого нет. Изрешечены жутко, у кого половины хвоста нет, у кого дыры – голова пролезет. Стали смотреть нашу. Ни одной дырки! Потом уже, когда начали смотреть тщательно, то нашли пулевую царапину на обтекателе правого маслорадиатора. Всё! Я был чертовски везучий.

Уже рассматривая фотоконтроль, нам говорили: ‘Ну, вы наворотили!” Потом, на другой день, наземная разведка доложила, что в этом вылете мы уничтожили 72 танка, не считая другой техники. Очень результативный вылет, я бы сказал выдающийся».

Разговаривая с ветераном, я никак не смог не упомянуть о немецких пикировщиках, в частности о том, что им, якобы, удавалось попасть бомбой в танк. Тимофея Пантелеевича это развеселило: «Ага. А механику-водителю в нос. Это он дома, за рюмкой шнапса, может подобные байки рассказывать. Попробовал бы мне рассказать, я б его на чистую воду вывел», потом добавил: «У нас попаданием считалось, когда бомбы падают в пределах 40 – 50 м от точки прицеливания, часто укладывались и в 10. В танке 10 метров не будет, это только случайно».