Мар рассказал о Красных Братьях, побывавших далеко за пределами Хазарского моря, которое русы назвали Хвалынским, как они воевали там то с одним народом, то с другим. Покуда они побеждали, им было всё равно за кого биться, потому что добыча или смерть — одинаково возможный исход в любой кровавой схватке.

Затем Воронья Кость поведал о Великом городе — который ни Мар, ни Кауп никогда не видели, несмотря на все свои путешествия по Гардарике, и о тех чудесах что там встречаются, например, об изящных постройках, которые выбрасывают воду в воздух, просто так, для потехи. А Каупу удалось удивить Воронью Кость рассказом о странных людях, которых ему довелось повстречать на Шёлковом пути. Они называли себя Сун, у них была жёлтая, словно старая моржовая кость, кожа, даже более плоские, чем у саамов лица, а глаза у них не только узкие, словно те постоянно мучилась запором, но и раскосые.

Воронья Кость и остальные не раз бросали на него пристальные взгляды, пытаясь понять, может он просто искусный враль, но тем не менее, им пришлось поверить Каупу, когда он рассказал, как те люди мастерили игрушки, начиненные огнём, которые с громким шумом, похожим на рёв Тора, когда тот обжёг задницу, летели в небо и сверкали там разноцветными звездочками. Кауп признался, что, впервые увидев это, наложил в штаны, и пустился бежать.

Раздался смех — и это хорошо, подумал Воронья Кость. А затем Сгоревший Человек взял быка за рога.

— Я дал эту Клятву, — заявил он, нахмурившись, — но она не связывает меня. Я не боюсь её.

Мар неловко заёрзал, но глаза Каупа, обращённые в лицо Вороньей Кости, горели, словно фонари.

— Я христианин, — произнёс он, а затем расплылся в ослепительной улыбке и развел руками. — Итак, добавил он, — я христианин, но не такой как другие. И несмотря на это, они всё же попросили говорить именно меня.

Неожиданная новость, и Воронья Кость заёрзал.

— Они?

Кауп приложил пальцы к губам и издал звук, очень похожий, как показалось Вороньей Кости, на уханье совы; спустя мгновения из темноты выступили воины, молчаливые и мрачные, явно чем-то озабоченные. Они смотрели на Каупа, который ухмылялся им, притворяясь, что не понимал, — они попросили его выступить от их имени, потому что выбрали его, человека, которым вполне можно пожертвовать, на случай, если Воронья Кость придёт в ярость.

Воронья Кость бегло пересчитал их — десять человек, среди них Берто, и у его ног желтая псина. Воронья Кость остановил Онунда, положив ладонь на его запястье, горбун хотел было подняться, издав грозное рычание, словно самец моржа.

— Я — Торгейр Рыжий, — произнёс один, выглядывая из-под копны кудрей, которые казались ещё более огненно-рыжими в отблесках костра. — Все мы здесь — христиане.

— Я — Бергфинн, — сказал второй воин, стоящий рядом с ним, его волосы походили на паклю, которая выбивалась из порванного седла, ветер и непогода сделали его лицо похожим на мягкую бурую кожу. — Я принял твою Клятву, как и все остальные, — но все мы не слишком прониклись ей.

— У тебя же был выбор, — проворчал Онунд, и воины зашевелились, перетаптываясь босыми ногами по песку, словно нашкодившие мальчишки.

— Мы долгое время промышляли разбоем, — заявил Кауп, и стоящие воины согласно закивали. — Что нам ещё оставалось делать? Мы хотим остаться братьями, — но твоя Клятва Одину не обязывает нас.

— И что дальше? — спросил Воронья Кость, скорее из любопытства, нежели гневаясь; понятно, что они размышляли об этом и нашли какой-то выход и плавно подводили к нему. А сейчас они попытаются поставить меня перед своим решением.

Кауп сделал глубокий вдох, но в это время заговорил Берто, его чистый голос лился, словно птичья трель.

— Мы присягнём тебе, принц. Поклянёмся Богом и Иисусом быть преданными тебе. И эта клятва так же свяжет нас, как и любая клятва Одину.

Онунд громко фыркнул через нос, словно испуганный конь, и презрительно взмахнул рукой, выражая отвращение, — но затем, прищурившись, заметив выражение лица Вороньей Кости, замер.

Воронья Кость выслушал их предложения, улыбнулся и кивнул. Онунд ощутил в воздухе какое-то движение, его гнев сам собой завязался в узел, он лишь слушал и молчал, наблюдая как Берто, опустившись на колено, вложил ладони в руки Вороньей Кости и поклялся ему в верности. Один за другим остальные сделали то же самое.

Позже они вернулись к кострам, а Олаф слушал, как побратимы хвастались или бранили друг друга. Двое поспорили — у кого сильнее удар, и решили разрешить спор делом, что показалось хорошим развлечением для остальных, до тех пор, пока один, понимая, что проигрывает, не обнажил сакс, и тогда дело приняло дурной оборот.

Воронья Кость остался доволен, когда Мурроу уложил одного ударом рукояти топора, а Кауп повалил на землю второго.

— Однажды, — начал Воронья Кость, тем временем пострадавшие ворчали и утирали кровь, не рискуя подняться на непослушные ноги, — в пруду жила лягушка, которая подружилась с двумя гусями, что часто приходили к водоёму и навещали её. Шли годы, все они были счастливы, но затем наступила стужа, которая продолжалась месяцами. Пруды и реки сковало льдом. Люди и животные голодали.

Наступила тишина, глубокая как снег; с лиц драчунов медленно капала кровь.

— Двое гусей решили спастись и отправиться в тёплые края, — продолжал Воронья Кость. — А ещё они придумали, как выручить своего друга, пусть лягушка и не умела летать. Гуси возьмут в клювы концы палочки, а затем лягушка челюстями ухватится за неё. Так они смогут лететь на юг, держа в клювах палку с лягушкой.

Так гуси и сделали. Они пролетали над долинами, полями, фьордами и городом. Горожане увидели их, и захлопали в ладоши от восторга, они звали остальных выйти и посмотреть, как два гуся летят вместе с жабой. Услышав это, лягушка обиделась, она разинула рот, чтобы объяснить людям, что она вовсе не жаба, а лягушка. Она падала и продолжала объяснять, покуда не лопнула, ударившись о землю.

Повисла тишина, хотя кто-то пару раз хрюкнул.

— Не стоит слишком раздражаться на слова других, — закончил Воронья Кость, глядя на двоих драчунов, они криво ухмылялись, несмотря на разбитые в кровь лица, — а иначе лопнете.

— И запомните, — добавил он многозначительно, — самый сильный удар всегда у ярла.

Кто-то заворчал, а кто-то захлопал. Люди помогли подняться пострадавшим, которые, пошатываясь, вернулись к костру и сели рядом, негромко переговариваясь, что на самом деле, они вовсе не хотели покалечить друг друга.

Воронья Кость подумал, что пришло время покончить со старыми правилами, и лучше всего начать прямо сейчас. Он поискал глазами Онунда, потому что не видел его ледяное лицо с тех пор, как христиане поклялись в верности, Олаф задался вопросом, — не остыл ли горбун за это время, но корабельного мастера нигде не было видно.

Гьялланди пустился рассказывать — он уже сочинил сагу о смерти Балля от рук принца Олафа. Это была хорошая сказка, и заканчивалась она тем, что изо рта мертвеца поднялось облачко чёрного дыма, приняло форму ворона и улетело прочь.

— Так ведь, этого же не было, — сказал кто-то.

— А разве от этой истории тебя не бросило в дрожь? — высокомерно заявил Гьялланди, выпятив красивые губы и задрав массивный подбородок, обращаясь к тому воину, которому пришлось кивнуть. Тогда Гьялланди хлопнул в ладоши, будто бы удачно выступил на тинге.

— А что это за ворон? — спросил Кауп, очарованный историей, и Гьялланди снова не растерялся.

— Это был сам Один, который изменил облик и вселился в тело Балля. Это было испытание для нашего принца Олафа, — готов ли он, или ещё нет.

— Готов к чему? — спросил Стикублиг, а Хальфдан насмешливо фыркнул.

— Стать королём Норвегии, — ответил он, а затем повернулся к Гьялланди, — разве не так?

Гьялланди неуверенно кивнул, а воины посмотрели на Воронью Кость, который хоть и сидел вместе с ними, но всё же обособленно, пламя плясало на его лице кровавыми отблесками.