— Халк не виноват, — прорычал он Хоскульду. — Надо было подольше задержаться в Дюффлине, чтобы пополнить припасы, купить запасную кожу, например, но ты отплыл. А еще можно было постоять в Санд Вике, но вместо этого ты подобрал этого бедолагу кормчего, и отчалил оттуда еще быстрее.

— Хватит! — проревел Хоскульд, его лицо побледнело, а затем покраснело. — Это дела не исправит.

Он замолк, бросив взгляд на еле заметную полоску суши, и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Побережье Фризии, — пробормотал он мрачно. — Дурное место, чтобы болтаться тут как жирная треска на виду у акул.

— Кожа, — проворчал Онунд.

— Нету, — почти с ликованием ответил Горм. — Есть лубяная веревка, из нее можно что-то сделать.

— Ага, значит, ты пробыл в Дюффлине или Санд Вике совсем недолго, — заметил Воронья Кость, и все услышали в голосе юноши сталь.

— Остановился только, чтобы взять кормчего, — добавил он, кивнув на Халка, который переводил взгляд с Хоскульда на Воронью Кость и обратно, удивленно раззявив рот.

Люди разом прекратили свои дела, устремив взгляды на Воронью Кость и облизывающего пересохшие губы Хоскульда. Повеяло холодком, словно их накрыло туманом.

Теперь Воронья Кость понял, откуда у кормчего такой бойкий норвежский. С Оркнейских островов, куда Хоскульд заходил по пути из Дюффлина, отплыв до этого с острова Мэн. С Мэна в Дюффлин и на Оркнеи.

— Тебе известно кто такой Свен Колбейнсон, — не спеша продолжал Воронья Кость, и по выражению глаз Хоскульда понял, что оказался прав.

— Кому ты ещё рассказал? — спросил Воронья Кость. Хоскульд развел руками и попытался что-то сказать.

— Я... — начал Хоскульд.

Воронья Кость вынул топор с короткой рукоятью из кольца на поясе, и моряки Хоскульда тревожно затоптались, кто-то всхлипнул. Хоскульд склонил голову и опустил плечи, став похожим на пустой бурдюк. Его люди и побратимы Обетного Братства разошлись в стороны и молча наблюдали.

— Ты ведь знаешь от Орма, на что я способен с топором в руке, — произнес Воронья Кость, и занес оружие. Хоскульд заморгал, кивнул и потер лоб, который так некстати зачесался.

— Только лишь потому, что ты дружишь с ярлом Ормом, этот топор еще не расколол твой череп, — неторопливо продолжал Воронья Кость спокойным голосом, от которого всех пробрала дрожь.

— Свен Колбейнсон, — выдал Хоскульд. — Его называли Конунгсликилл. Когда я встретил его, мне было ещё меньше лет, чем тебе сейчас, тогда я первый раз приплыл в Йорвик вместе с отцом.

Воронья Кость замолк и нахмурился. Конунгсликилл — "Королевский ключ" — прозвище, данное человеку, который хранил жертвенный топор конунга Эрика. Подобные жертвенные топоры называли Дочерями Одина, но только один действительно заслуживал это имя — топор с чёрной рукоятью, принадлежавший Эрику, — символ власти Инглингов.

Хранимый доверенным человеком, называемым Королевским Ключом, они оба — и топор и хранитель, — представляли право Эрика — если потребуется, силой открывать все сундуки и двери в своем государстве. Поэтому Эрик и получил прозвище — "Кровавая Секира". Воронья Кость моргнул, мысли нахлынули на него, словно волны, бьющиеся о скалы.

— На этом самом корабле, — произнес Хоскульд задумчиво. — За год до того, как Эрика изгнали из Йорвика, и он погиб в засаде, устроенной Осульфом, который затем стал правителем Нортумбрии.

Когда это было — двадцать пять лет назад, или больше? Воронья Кость смотрел на Хоскульда, мысли кружили в его голове как чайки, они подавали ему какие-то знаки, но лицо оставалось мрачным и непроницаемым как вода в шхерах.

— Свена Колбейнсона взяли в плен и сделали рабом там же, где погиб Эрик, король Йорвика, но спустя некоторое время он сбежал на остров Мэн. Похоже, он повернулся спиной к Асам, так же, как и боги отвернулись от него; Свен стал христианским монахом и поселился в холмах, близ Хольмтуна, на севере острова. Недавно он скончался, но прежде рассказал монаху Дростану секрет, который тот может поведать лишь истинному Инглингу.

Слова лились из Хоскульда, как ручей, бегущий по камням, сказав последнее, он поджал губы, когда понял, что проболтался. Воронья Кость кивнул, в его голову медленно, словно тягучий мёд приходило понимание.

— Но вместо этого ты направился в Дюффлин, — мягко сказал Воронья Кость.

Хоскульд облизал потрескавшиеся губы и кивнул.

— По просьбе Дростана, — неуверенно пробормотал он.

— Ты же не дурак, Хоскульд-торговец, ты вытянул этот секрет из монаха Дростана, и знаешь, что он хотел мне рассказать.

— Только то, что это... — удалось ему прошептать. — Дочь Одина. Но место, где она спрятана, мне неизвестно.

— Топор Эрика, его Дочь Одина, он существует, и монах держит тайну его местонахождения в голове, — сказал Воронья Кость.

Теперь зашевелилось Обетное Братства, перед ними ярко замаячила добыча — Кровавая Секира Эрика, — символ власти истинного Инглинга, знамя, под которым собираются воины. Всё это, а также магия, заключённая в топоре, делала его настолько ценным, как если бы он был сделан из чистого золота.

— Олаф Кваран, или Ирландский Башмак, ярл-король в Дюффлине? — размышлял Воронья Кость, поигрывая топором. — Что ж, Кваран уже немолод, но он северянин и больше всех ненавидел Эрика Кровавую Секиру — разве не они боролись друг с другом за высокий королевский трон Йорвика?

Хоскульд склонил коротко стриженую голову в знак признания, и те, кто знали эту историю, утвердительно закивали, соглашаясь друг с другом; Эрика изгнали из Йорвика единожды, а Олафа Кварана по меньшей мере дважды. Горм что-то ворчал и бросал острые взгляды на своего капитана.

— Значит, — произнес Воронья Кость, — ты принес новости Ирландскому Башмаку, а затем ускользнул на Оркнеи. Голос Олафа звучал убийственно-мрачно. — И конечно же не ярлу Торфинну, полагаю.

— Торфинн умер, — выпалил Горм. — Теперь его сыновья вместе управляют Оркнейскими островами — Арнфинн, Хавард, Льот и Хлодир.

— На Оркнеях только один настоящий правитель, — возразил Воронья Кость. — Значит, она, Ведьма еще жива?

В ответ Хоскульд захрипел, будто задыхался; Гуннхильд, жена Эрика, Ведьма, Матерь Конунгов. Истории о ней внезапно всплыли в памяти Хоскульда, словно кровь, что прилила ему в голову: именно она отправила своих сыновей убить Трюггви — отца Вороньей Кости, а затем повсюду искала Олафа и его мать. А теперь мальчик, которого она искала, стоял перед Хоскульдом с топором в руке, и лишь одним своим видом вгонял в дрожь, уставившись на него холодными, разноцветными глазами. Торговец проклинал себя, что позабыл об этом.

— Арнфинн женился на ее дочери, — пробормотал он.

Воронья Кость занес топор, словно примериваясь, куда нанести удар.

— Итак, — сказал он. — Ты принес эти новости Олафу Ирландскому Башмаку, давнему сопернику Эрика. Интересно, ты получил награду, прежде чем сбежать? Затем ты принес весть Ведьме, Гуннхильд, вдове Эрика. И ты тоже сбежал оттуда, по той же причине. Почему ты так поступил, Хоскульд Торговец? То, что ты узнал, оказалось скорее смертельно опасным, нежели ценным?

Олаф уставился на Хоскульда, и топор в его руке чуть задрожал.

— Ты обречен, — произнес Воронья Кость, суровый, как поросший мхом камень. — Ты обречен, так же, как и Дростан, которого ты, несомненно предал и продал. Олаф Кваран хотел бы, чтобы ты держал язык за зубами, как и оркнейская Ведьма. Где Дростан? Ты его убил?

Брови Хоскульда сошлись вместе, словно двустворчатые ворота.

— Что ты, нет, я не убивал его. Он сам попросил доставить его туда и сюда, а затем в Борг, крепость, что находится на северном побережье Альбы, там мы его и оставили, а потом отправились на поиски ярла Орма, как он и сказал.

Он попытался выдержать взгляд, но странные разноцветные глаза юноши заставили его заморгать. Он взмахнул руками, будто хотел смахнуть с себя наваждение.

— Монах жив, — иначе, зачем мне убивать его, а затем терять время и искать вас обоих — Орма и тебя?