— Ну хорошо. Не будем больше говорить о Бостоне. Но ты меня серьезно беспокоишь.

— Наконец-то мы сказали «Бостон» с двумя «о».

— Я так сказала, чтобы сделать тебе приятное. И покончить с этим глупым спором.

Комиссар Сантамария, заложив руки за спину, смотрел через открытое окно на проспект. Утром дул свежий ветерок, но потом воздух прогрелся, и день обещал быть душным и знойным. А Сантамария был в шерстяном костюме. Впрочем, погода так переменчива, что никогда не знаешь, как одеться… Рабочие, которые рыли яму на месте разломанного асфальта, были в майках, их плечи лоснились от пота. Отбойный молот, вспарывая асфальт, неуклонно пробивался к воротам префектуры. Газ подводят, а может, воду. И так каждый год. Не успеет город прийти в себя от зимних холодных дождей, от грязи, слякоти, как начинаются эти чертовы дорожные работы. В летней суматохе, в оглушительном грохоте машин не оставалось места для послеобеденного безделья. А ведь южане жить без этого не могут. Правда, у Сантамарии обычно не бывало ни желания, ни времени посидеть на скамейке в парке и почитать газету, или пройтись по аллее, расстегнув пиджак, или, наконец, постоять и полюбоваться красивыми зданиями на площади. Но порой приятно хоть помечтать об этом.

Комиссар Сантамария вынул руки из-за спины и облокотился на подоконник. В сущности, я не склонен к созерцательности и все проблемы по возможности стараюсь решать сразу, думал он. То, что ему предстояло сделать сейчас, вернее, еще четверть часа назад, само по себе не было трудным. Всего лишь позвонить человеку по телефону. Снять трубку и набрать шесть цифр. Аппарат уже стоял на столе, рядом лежала копия отчета (его он прочел один раз), секретное дополнение к отчету Де Пальмы (его он прочел дважды) и несколько строк на голубой бумаге, которые он успел выучить наизусть: «Дорогой Массимо…»

Обычный телефонный звонок.

Но что он скажет этому «дорогому Массимо»?

Комиссар снова подумал, не нагрянуть ли к нему без звонка, и снова отказался от этой идеи — рискованно и невежливо… Нет, придется позвонить по телефону, подыскав убедительный предлог и извинившись за беспокойство. О вызове на допрос и речи быть не может. В тех сложных делах, которые ему поручают, вызывать уважаемых людей в полицейское управление запрещено.

Но прежде надо закрыть окно: с улицы доносится поистине адский грохот, какие тут телефонные разговоры!.. Он прикрыл окно, но не успел отойти от него, как компрессор умолк. Во внезапно наступившей тишине до него донесся через открытую дверь приемной громкий голос агента Скальи.

— Эти бумаги еще не сданы в архив, старшина!

— Ну и оставь их в шкафу!

Ответ старшины Лопрести тоже скорее походил на крик. Видно, оба даже не заметили, что компрессор выключили. Час назад он и сам в кабинете вице-префекта на робкий шепоток Пикко отвечал по привычке слишком громко.

— Вы их знаете? — спросил Пикко.

— Дозио? Нет. Я знаю лишь, какое они занимают положение, но лично ни с кем из них не знаком. А вот сына синьора Кампи знаю. Кажется, его зовут Массимо.

— Да-да, Массимо. Вот о нем и о синьоре Дозио я как раз хотел с вами поговорить.

— Это как-то связано с убийством на виа Мадзини?..

— К сожалению… не поймите меня превратно… я, собственно, не утверждаю, что тут есть прямая связь… Но к нам попало… вернее, принесли… письмо, в котором…

— Анонимное?

— Увы, нет! Словом, вопрос куда более щекотливый, чем может показаться на первый взгляд… Кстати, при каких обстоятельствах вы познакомились с Массимо Кампи? Он ведь, кажется… Словом, не был ли он замешан в какую-нибудь историю?

— Нет-нет, я познакомился с ним позапрошлым летом, когда произошла кража у него на вилле, на холмах. Вы, наверно, не помните.

— Крупная кража?

— Не особенно. Но из-за общественного положения владельцев виллы…

— …делом занялись непосредственно мы. Теперь припоминаю.

— Его родные были в отъезде, и я отправился с синьором Массимо Кампи, чтобы на месте установить размеры убытков.

— Ага, а я было засомневался. Все это очень кстати и во многом облегчит вам задачу, которая, как вы сами убедитесь…

Тут синьор Пикко вынул письмо, и голос его стал еле слышным.

— М-да, задача крайне деликатного свойства. Потребуется, дорогой Сантамария, проявить предельную осторожность и такт, иначе…

— Да понял я, эти бумаги нужно сдать в архив! — донесся до Сантамарии громовой голос старшины Лопрести. — Но куда же ты дел документы по текущим делам?

— Положил на другой стол.

— Молодец! Теперь уж в них сам черт не разберется!

Голоса в соседней комнате не утихали, а на улице снова стоял грохот — и там и тут с наступлением лета наводили порядок. И как всегда при рассортировке бумаг, между Скальей и Лопрести происходили драматические сцены.

— Другого места не нашел? Стенной шкаф, по-твоему, для чего предназначен?

— В нем и так полно архивных бумаг.

— Полно? Разложить толком не умеешь! Давай их сюда, твои бумаги.

— Может, еще попробовать?

— Сказано тебе, давай сюда!

— Угомонитесь, — не оборачиваясь, сказал Сантамария. Слава богу, и на улице стало тихо, подумал он. И в ту же минуту рабочий у компрессора поплевал на ладони и снова его включил, а немного поодаль глухо загудела бетономешалка.

Сантамария вздохнул. Вниз от проспектов Винцальо и Дука дельи Абруцци до самого стадиона и вверх от Порта Суза и виа Гарибальди до центра повсюду стояли красные оградительные барьеры. А за ними — натужный скрип, уханье машин, дым, пар, груды обломков… При одной мысли об этом вечном беспорядке, о «заплатах» на асфальте Сантамарию охватывала глубокая усталость. Когда же кончатся эти подрядные работы?!

— Вы, дорогой Сантамария, лучше меня разбираетесь в историях с подрядами. А главное, надо учитывать, какие видные люди замешаны в этом тонком деле. Я бы вам рекомендовал действовать предельно осторожно.

Нет, это никак не было связано с советами, которые вице-префект Пикко давал ему только что. «Деликатнейшим случаем» с подрядами ему пришлось заниматься несколько лет тому назад. Но с тех пор слово «работы» неизменно ассоциировалось у него с куда более неприятным словом «подряды». Они напоминали ему о развороченном асфальте, о грудах камня и песка, о черных озерах битума, об огромных желтых и зеленых машинах, о слепящем пламени газосварки. Что и говорить — слово «подряд» застревает в горле и оглушает тебя, даже когда грохот машин утихает.

Но грохот отбойного молота не стихал. Наоборот, вскоре к нему присоединился второй — с перекрестка.

— Отличная подготовка! — донесся до Сантамарии из далекого далека голос полицейского агента Скальи. — Главное — предсезонная подготовка, а не удача.

Старшина Лопрести пробурчал что-то невнятное, но по словам «чемпионский титул» Сантамария понял, что наведение порядка в шкафах на время приостановлено и спор теперь идет уже о другом, о результатах прошлого футбольного чемпионата и об успехах «Ювентуса» — любимой команды Лопрести… Хотя нет, за «Ювентус», кажется, болеет Скалья. Сицилиец по происхождению, Лопрести много лет прослужил в полиции Виченцы и остался верен команде этого города. А вот Скалья родом из Салерно, но он всегда начинал болеть за команду того города, куда его переводили по службе. В Турине он стал болельщиком «Ювентуса».

Сантамария футболом не интересовался. Он и без всяких этих уловок не чувствовал себя в Турине эмигрантом. Во время войны, еще юношей, он сражался в партизанском отряде именно в здешних местах, в долинах Пьемонта. А после войны, поступив на службу в полицию, был направлен в Турин. Таким образом, он вернулся в места партизанской юности.

Треск отбойного молота напоминал ему уже не автоматные очереди военных лет, а перестрелки во время ограблений, совершенных бандой Каваллеро в шестидесятые годы.

Мысли его снова вернулись к делам дня.

Сейчас, когда он вспомнил о войне, ему показалось, что все это было не с ним, а с кем-то посторонним. С той героической поры у него остались друзья. Но это не «полезные знакомства», как наивно полагают некоторые его коллеги. Единственная выгода для него заключалась лишь в том, что он не чувствовал себя чужим в Турине, который освобождал от фашистов и в котором закончил войну победными залпами из «стенов» на пьяцца Виттория.