В этот день, сразу после обеда, Коринта снял с ноги Кожина гипсовую повязку. Оба они были чрезвычайно взволнованы. Кожин только и смог сказать:

— Спасибо, доктор…

А Коринта отшвырнул разрезанную гипсовую ногу в угол и молча ушел вниз.

До самого вечера Кожин просидел на своей кровати-весах, не отрывая глаз от слухового окна. Он видел кусок серого неба, верхушки темных сосен. Ему казалось, стоит подойти к окну и броситься в него, как он непременно поплывет в это серое небо, над верхушками сосен, над тучами, высоко-высоко… В груди его теснилась какая-то щемящая радость вперемежку с тоской.

Вечером он едва прикоснулся к ужину и с трудом забылся беспокойным сном.

И вот случилось то, чего так долго ждали и доктор Коринта, и его необыкновенный пациент.

Кожину приснился сон о полете!

Снилось ему, будто идет он по знакомой улице родного Прокопьевска и видит стайку мальчишек, которые стоят, задрав голову, и смотрят куда-то вверх, на деревья, растущие за оградой. Подошел к ним Кожин и спрашивает:

«В чем дело, пацаны?»

Мальчишки, словно только того и ждали, сейчас же к нему:

«Дяденька, у нас змей запутался! Отцепи его! Ты ведь можешь!»

Смотрит Кожин — действительно, за верхушку высокого, тридцатиметрового дерева зацепился бумажный змей.

«А вы откуда знаете, что я могу снять его?» — спрашивает он у мальчишек.

«Да уж знаем! Мы видели, как ты летаешь!» — хором отвечают мальчишки.

«Ну ладно, коли видели».

Кожин начинает легонько хлопать себя ладонями по груди (во сне он всегда летает таким способом) и тут же поднимается на воздух. Отцепив змея с верхушки дерева, он плавно приземляется.

«Дяденька, полетай еще!» — кричат восхищенные мальчишки.

Кожин с удовольствием выполняет их просьбу. Он носится над улицей то выше домов, то у самой земли, весь охваченный знакомым чувством легкости, свободы и счастья.

Ему хорошо в воздухе, хочется петь и кричать от радости. Разве медленное хождение по земле можно сравнить с этим свободным парением в воздушной стихии?

Эх, раздолье!..

Мальчишки хлопают в ладоши, а взрослые, снующие по тротуарам, не только не обращают на Кожина внимания, но даже с презрением отворачиваются от него, как будто он занимается чем-то непристойным и глупым. Кожина это злит. Он принимается откалывать в воздухе самые невероятные курбеты и вдруг, увлекшись, стремительно взмывает к самому небу.

Небо почему-то усеяно звездами, а внизу — черная темень. Кожин сразу забывает и про мальчишек, и про равнодушных прохожих. В лицо ему бьет прохладный ветер, дышится привольно, кругом ничем не ограниченный простор — пари, кувыркайся сколько влезет! Кожина охватывает неудержимый порыв восторга. Он неустанно хлопает себя по груди и старается взлететь как можно выше. Желание столь сильно, что противиться ему невозможно. Выше! Еще выше! Ух ты, что за наслаждение!..

Но тут кто-то начинает толкать Кожина обратно к земле. Он сопротивляется, но это бесполезно. Не успел он понять, в чем дело, как сон исчез. С досадой в сердце Кожин открыл глаза.

На чердаке было темным-темно. Из слухового окна несло холодной сыростью. Кто-то толкал и теребил Кожина.

Это, конечно, был Коринта. Фонарь он потушил, потому что боялся, как бы свет, ударивший Кожину в глаза, не смыл в его памяти легкие следы только что увиденного сна.

— Вставайте, пан Кожин! Проснитесь скорее! Да проснитесь же вы, черт бы вас побрал!

— Что такое?… Что случилось?… — бормотал спросонья Кожин.

— Вы летали?

— Отстаньте, доктор… Конечно, летал… Не мешайте мне…

— Ура! Наша взяла!.. — закричал Коринта, да так громко, что всполошил во дворе Тарзана и заставил его долго лаять в ночную тьму.

Фонарь был зажжен. При его скупом свете Кожин быстро пришел в себя и тотчас же сообразил, что, собственно, произошло. Ведь он летал во сне! Наконец-то!

— Как вес, доктор?

Кожин быстро сел на постели. Он весь дрожал, то ли от ночного холода, то ли от возбуждения.

— А вот полюбуйтесь! Это больше, чем я ожидал! Коринта поднес фонарь к чашке весов. Кожин глянул на нее и не поверил своим глазам. С чашки были сняты три килограммовые гири. На десятичных весах это значило, что вес уменьшился во сне на целых тридцать килограммов. Невероятно!

— Доктор, вы не напутали что-нибудь?

— Что вы, какое там напутал! Я и не представляю себе, насколько вы стали бы легче, если бы я не помешал вам. Возможно, сбросили бы и еще десяток килограммов. Но у меня не хватило терпения ждать. Хотелось поскорее узнать, летали вы при этом или нет! Понимал, конечно, что ни при каких иных обстоятельствах такая колоссальная потеря веса невозможна, и все же хотелось проверить. Ну что, здорово полетали?

— Здорово, доктор! Хотите расскажу?

— Обязательно.

Кожин подробно рассказал свой сон. Коринта выслушал его и сказал с необыкновенным волнением:

— Это победа, Кожин! Это огромная победа! Даже если нам не удастся довести дело до конца, то самое главное у нас уже есть. Мы можем когда угодно и кого угодно убедить в том, что человек может летать. Наш эксперимент доказывает это абсолютно неотразимо, а повторить его мы можем в любое время. Да, да, человек способен сопротивляться гравитации, эта способность заложена в его организме самой природой. Пусть мы не представляем себе пока, каким образом это происходит и где укрыта в человеке та чудесная лаборатория, которая создает состояние невесомости, но мы знаем, что она есть. Мы видели, как она работает. Мы получили уверенность, что наша цель не мираж, не призрак, а реальнейшая из реальностей. А в научных поисках это самое главное!

Кожин сидел на своей экспериментальной кровати, закутавшись в пуховую перину. На его бледном, худом лице блуждала счастливая улыбка. Но глаза были серьезны и внимательны.

Доктор Коринта, запахнув полы огромного тулупа, расхаживал перед ним по тесному пространству между люком и слуховым окном весь какой-то взъерошенный, взбудораженный. Его давно не стриженные усы топорщились и закрывали почти весь рот. Тень от его мечущейся фигуры плясала при свете тусклого фонаря по косой черепичной крыше. Где-то рядом по-осеннему уныло шелестели деревья.

Сам еще не зная почему, Кожин вдруг почувствовал необычайную уверенность в себе.

Сердце его стучало быстро и радостно. Все тревоги куда-то исчезли, будто их и не было.

Слуховое окно зияло черным провалом в неведомое. Кожин представил себе, как он уходит в это неведомое, освободившись от цепей земного притяжения, уходит свободный, особенный, одинокий!

У него сладко закружилась голова.

— Доктор!

— Что, мой друг?

— А почему люди до сих пор не знали об этой своей способности? Ведь если она есть, они давно должны были понять это!

Коринта присел на постель и еще крепче запахнул полы тулупа.

— Люди, дорогой мой, всегда знали об этом. Вернее, не столько знали, сколько смутно ощущали в себе эту удивительную способность. Но она долгое время оставалась укрытой в самых глубоких тайниках подсознания и всплывала лишь в сновидениях. В состоянии сна раскованный, расторможенный организм старается самостоятельно удовлетворить свою потребность в этой необычайной функции. В этом отношении сон и сновидения содержат еще огромное множество замечательных тайн, которые науке предстоит раскрыть.

— И никто ни разу не догадался проверить сон на деле?

— Скорей всего, никто. Во всяком случае, науке об этом ничего не известно. Сновидения о полете всегда сопутствовали человеку. Он любил их и даже научился вызывать искусственно при помощи различных наркотиков. Отсюда и возникли полеты ведьм на Лысую гору и иные тематически направленные сновидения о полетах. Довольствуясь сновидениями, человек не доискивался до их истинного значения. Тем не менее они будили мечту, вызывали желания, мобилизовали волю. Весьма возможно, что в далеком прошлом человек не раз пытался осуществить эту мечту. Возможно даже, что порой ему это удавалось. Но такие удачи неизбежно окружались суеверием, а в результате лишь порождали легенды, многие из которых сохранились в памяти человечества. В мифах, сказках, преданиях мы часто находим эпизоды о чудесном полете человека по воздуху. Если бы эти эпизоды удалось собрать воедино, рассортировать и внимательно изучить, мы получили бы интереснейшую картину развития этой поразительной темы и, быть может, нашли бы в ней драгоценную крупицу истины. Упорство, с которым эта тема преследует человека, дает вам право считать, что она не просто порождение одной лишь фантазии.