Да, брат, сближение наше с ними невозможно. Ведь даже самый лучший из них, Белинский, говоря о Кольцове, писал «мы», «самоучка», «низший слой» и др.,* а эти еще дурее.
Но есть, брат, среди них один человек, перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как всем другим, это Разумник Иванов. Натура его глубокая и твердая, мыслью он прожжен,* и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь об себя.
На остальных же просто смотреть не хочется, с ними нужно не сближаться, а обтесывать, как какую-нибудь плоскую доску, и выводить на ней узоры, какие тебе хочется. Таков и Блок, таков Городецкий, и все и весь их легион.*
Бывают, конечно, сомнения и укоры в себе, что к чему и зачем все это, но как только взглянешь и увидишь кого-нибудь из них, так сейчас же оно, это самое-то, и всплывает. Люботно́* уж больно потешиться над ними, а особенно когда они твою блесну на лету хватают, несмотря на звон ее железный. Так вот их и выдергиваешь, как лещей или шелесперов.*
Я очень и очень был недоволен твоим приездом туда.* Особенно твоими говореньями с Городецким. История с Блоком мне была передана Миролюбовым с большим возмущением,* но ты должен был ее так не оставлять* и душой своей не раскошеливаться перед* ними.* Хватит ли у них места вместить нас? Ведь они одним хвостом подавятся, а ты все это делал.
В следующий раз мы тебя поучим наглядно, как быть с ними, а пока скажу тебе об издательствах: Аверьянов сейчас купил за 2 ½ тыс. у Клюева полн<ое> соб<рание>* (выш<едшие> кн<иги>) и сел на них. Дела у него плохи, и издатель он шельмоватый. «Страда» — это просто случайные сборники под редакц<ией> Ясинского,* а остальные журналы почти наполовину закрыты.
Мой план: обязательно этой осенью сделать несколько вечеров,* а потом я выпускаю книгу в одном издат<ельстве>* с платой по процентам и выпущу сборник «пятерых» — тебя, меня, Ганина, Клюева и Клычкова.* (О Клычкове поговорим еще,* он очень и близок нам, и далек по своим воззрениям.) Но все это выяснится совсем там, в сентябре. Стихи посылай в «Скифы», нов<ый> сборн<ик>, и «Заветы»* на имя Разумника Васильевича Иванова, Царское Село, Колпинская, 20. Это не редакция там, а его квартира. Ему посылать лучше, он тебя знает, и я ему о тебе говорил. А пока всего тебе доброго. Твой Сергей. Константиново.
Мурашеву М. П., 21 ноября 1917
М. П. МУРАШЕВУ*
21 ноября 1917 г. Петроград
Дорогой Миша! Посылаю тебе билет, но извини, что не мог зайти сам к тебе. Занят по горло,* а телефон твой не работает. Любящий тебя Сергей.
Мурашеву М. П., ноябрь — декабрь 1917
М. П. МУРАШЕВУ*
Ноябрь (?) — декабрь (?) 1917 г. Петроград
Дорогой Миша. Заглядывал к тебе Есенин и скорбно повернул обратно.
—— Дело в том, что Чернявскому очень нужна его рукопись.* У него недавно умер в семье старший брат.* Сейчас ему нужны деньги, и он хочет статью эту напечатать. Сергей. 225-31.* Скоро зайду.
Ширяевцу А. В., 16 декабря 1917
А. В. ШИРЯЕВЦУ*
16 декабря 1917 г. Петроград
Дорогой мой Шура! Прости, пожалуйста, за молчание. Всё дела житейские мучают, а как освободишься, так и липнешь к памяти о друзьях, как к меду.
Сейчас сидит у меня П. Орешин.* Кланяется тебе и просит стихов для одного сборника,* а главное, что я хочу сказать тебе, это то, что собери все свои стихи и пошли Разумнику. Он издаст твою книгу. Об условиях я уже сговорился, и ты получишь за 80 стр. не менее 700 рублей. Это, родной, не слова, поэтому я поторопил бы тебя.*
Скоро выходит наш сборник «Поэты революции»,* где есть несколько и твоих стихов.* Гонорар получишь по выходе.*
Пиши, родной, мне, не забывай. Ведь издалека тебе очень много надо, а я кой в чем пригожусь. Твой Сергей. Литейный, 33, кв. 11.*
Стихов! Ради Бога, Разумнику стихов.* Вывери* «Запевку»* и всё, что можешь.
На обороте: Ташкент Туркестанской обл. Новая ул. 56 Александру Васильевичу Абрамову (Ширяевцу)
Иванову-Разумнику, конец декабря 1917
ИВАНОВУ-РАЗУМНИКУ*
Конец декабря 1917 г. Петроград
Дорогой Разумник Васильевич!
Уж очень мне понравилась, с прибавлением не, клюевская «Песнь Солнценосца» и хвалебные оды ей* с бездарной «Красной песней».*
Штемпель Ваш «первый глубинный народный поэт», который Вы приложили к Клюеву* из достижений его «Песнь Солнценосца», обязывает меня не появляться в третьих «Скифах».* Ибо то, что вы сочли с Андреем Белым за верх совершенства, я счел только за мышиный писк.