— Вопрос не подлежит обсуждению.

— Очень хорошо. Тогда лучше всего, я думаю, сдать его снова. Майор Салмон определенно решил его покупать, так что нужно будет найти новых жильцов. Смею сказать, с этим трудностей не будет. Вопрос в том, на какое время вы его сдадите? Вновь на длительный срок я бы не советовал. Жизнь — вещь неопределенная. Кто знает, может, пройдет немного лет, и ваше состояние, э… значительно изменится, и вы сможете сами занять имение.

«Так я и сделаю, но не потому, о чем ты думаешь, дурья башка, — подумал Вернон. — Потому что я сделаю себе имя в музыке, а не потому, что мать умрет. Я надеюсь, что она доживет до девяноста лет».

Он обменялся еще несколькими словами с мистером Флемингом, затем поднялся.

— Боюсь, что это был для вас шок, — сказал старый нотариус, пожимая ему руку.

— Да, немного. Я настроил себе воздушных замков.

— Я полагаю, день рождения вы будете справлять у матери?

— Да.

— Вы могли бы обсудить вопрос с мистером Бентом, вашим дядей. Очень деловой человек. Кажется, у него есть дочь примерно вашего возраста?

— Да, Энид. Две старшие замужем, две младшие в школе. Энид на год моложе меня.

— Ах вот как! Очень приятно иметь кузину своих лет. Думаю, вы будете часто с ней видеться.

— О, вряд ли, — уклонился Вернон.

Почему это он должен будет часто с ней видеться? Она скучная. Но Флеминг этого, конечно, не знает. Смешной чудак. Зачем было делать такое хитрое, понимающее выражение лица?

— Значит, мама, папино наследство мне, похоже, не светит!

— О! Ну ладно, дорогой, не стоит волноваться. Все уладится. Тебе надо хорошенько поговорить с дядей Сидни.

Глупость какая! Что хорошего принесет ему разговор с дядей Сидни?

По счастью, к этой теме они не возвращались. Величайшим сюрпризом для него оказалась новость, что Джо было позволено идти своим путем. Она уже была в Лондоне — правда, со свирепым стражем, с компаньонкой, — но она получила право самой выбирать себе дорогу.

Мать шепотом вела загадочные переговоры с подругами. «Да… они просто неразлучны… Я думаю, так будет разумнее… было бы жаль…» А та, которую Вернон называл «главной сплетницей», говорила что-то вроде: «Двоюродная сестра… неразумно…», и мать в полный голос отвечала: «О, я думаю, не во всех случаях».

— Кто там двоюродная сестра? — позже спросил Вернон. — О чем вообще эти загадочные речи?

— Загадочные, дорогой? Не знаю, о чем ты.

— Как только я вошел, вы замолчали. Интересно, что за секреты?

— О, ничего интересного! Ты этих людей не знаешь.

Вид, однако, у нее был смущенный.

Но Вернон был нелюбопытен. Он не стал расспрашивать.

Он страшно скучал без Джо. Без нее в Кейри-Лодже стало невыносимо. К тому же он теперь слишком часто виделся с Энид. Она приходила навестить тетю Майру, и всегда оказывалось так, что Вернон непременно должен сопровождать ее на новый каток кататься на роликах, или на смертельно скучную вечеринку, или еще куда-нибудь.

Майра сказала Вернону, что хорошо бы пригласить Энид в Кембридж на Майскую неделю[14]. Она так настаивала, что Вернон сдался. В конце концов, какая разница. Джо будет с Себастьяном, так что ему все равно. Танцы — гадость, как и все, что связано с музыкой.

В вечер перед отъездом дядя Сидни пришел в Кейри-Лодж, и Майра впихнула Вернона к нему в кабинет со словами:

— Дядя Сидни пришел немного поговорить с тобой, Вернон.

Минуту-другую мистер Бент мялся и мямлил, а потом вдруг перешел сразу к сути дела. Вернон никогда его особенно не жаловал, но на этот раз Сидни отставил в сторону свои шутливые манеры.

— Приступаю сразу к тому, что я хотел сказать, мой мальчик. Только не перебивай меня, пока я не закончу. Хорошо?

— Да, дядя Сидни.

— Коротко дело вот в чем. Я хочу, чтобы ты поступил в «Бент». Вспомни, что я сказал — не перебивать! Я знаю, что ты об этом и не помышлял, и догадываюсь, что идея не кажется тебе удачной. Я человек прямой и смотрю фактам в лицо. Если бы у тебя был приличный доход и ты мог бы жить в Эбботс-Пьюисентс как джентльмен, такой вопрос бы не возникал. Это я признаю. Ты из той же породы людей, что и твой отец. Но в тебе течет и кровь Бентов, мой мальчик, а это не шутка.

У меня нет сына. Я хотел бы — если ты захочешь — смотреть на тебя как на сына. Девочки у меня обеспечены, и прекрасно обеспечены. Заметь, тебе не придется надрываться, я многого не требую. Я не меньше тебя понимаю, что для тебя означает это место. Ты парень молодой. Вступишь в бизнес, когда закончишь Кембридж, — заметь, начнешь с самого низу. Сначала зарплата будет средней, потом пойдет вверх. Захочешь уволиться к сорока годам — пожалуйста. К тому времени ты будешь богатым человеком и сможешь распоряжаться своим имением так, как оно того заслуживает.

Надеюсь, ты женишься молодым — отличная штука жениться молодым! Твой старший сын унаследует имение, а младшие сыновья вступят в первоклассный бизнес, где смогут показать, из какого теста они сделаны. Я горжусь фирмой «Бент», как ты — Эбботс-Пьюисентс, вот почему я понимаю а тебя. Я не хочу, чтобы тебе пришлось его продавать. Чтобы твой род лишился его после стольких столетий — это позор. Ну вот, таково мое предложение.

— Дядя Сидни, вы очень добры…

Дядя выбросил вперед прямую руку.

— Давай на этом остановимся, если не возражаешь. Сейчас мне ответ не нужен. Я его не приму. Когда вернешься из Кембриджа — вот тогда.

Он встал.

— Очень любезно, что ты пригласил Энид на Майскую неделю. Она в таком восторге! Если бы ты знал, что эта девушка о тебе думает, ты бы задрал нос. А, девушки есть девушки!

Он хохотнул и захлопнул за собой дверь.

Вернон, нахмурившись, остался стоять в холле. Дядя Сидни поступает очень порядочно — исключительно порядочно.

Только он не собирается принимать его предложение. Никакие в мире деньги не оторвут его от музыки.

А Эбботс-Пьюисентс все равно получит, пока не знает как, но получит.

Майская неделя!

Вернон и Энид в Кембридже. Вернон выступает также в качестве сопровождающего ее сестры Этель. Так что Бенты окружают его чуть ли не со всех сторон.

Джо сразу же взорвалась:

— Какого черта ты пригласил Энид?

— О, мама так приставала; да ладно, какое это имеет значение.

Для Вернона имело значение только одно. Джо поговорила об этом с Себастьяном с глазу на глаз.

— Неужели у Вернона это настоящее — насчет музыки? Получится ли у него что-нибудь? Или это безумие скоро пройдет?

Но Себастьян был неожиданно серьезен.

— Знаешь, это необычайно интересно, — сказал он. — Насколько я понимаю, то, что собирается сделать Вернон, будет революцией. Сейчас он, так сказать, овладевает основами и овладевает с необычайной быстротой. Это признает старик Кодингтон, холя и фыркает насчет идей Вернона, а также и насчет их осуществимости. Заинтересовался старик Джеффри, математик Он говорит, что верноновские музыкальные идеи — это четвертое измерение.

Я не знаю, пробьется Вернон или его сочтут безобидным сумасшедшим. Грань очень тонка. Джеффри в восторге, но не обольщается. Он вполне справедливо указывает, что открыть нечто новое и протолкнуть его в мир — задача неблагодарная, и не исключено, что открытия Вернона будут признаны через двести лет. Старый чудак. Сидит и строит воображаемые кривые в пространстве.

Но я его понимаю. Вернон не создает новое, он открывает уже существующее. Как ученый. Джеффри говорит, что ему понятна нелюбовь Вернона к музыке в детстве: для его уха незавершенная музыка — то же, что недорисованная картина. Получается искаженная перспектива. Для Вернона она звучит также, как для нас — примитивная музыка дикарей. Нестерпимый диссонанс.

Джеффри полон странных идей. Заговори с ним про кубы, квадраты, другие геометрические фигуры и скорость света — и он прямо с ума сходит. Он переписывается с одним немецким парнем по имени Эйнштейн. Самое поразительное: он ни чуточки не музыкален, но видит — или говорит, что видит, — все, чего добивается Вернон.