— Я не боюсь.

— А почему ты оказался так далеко от дома, а? Не дело уходить так далеко.

— Никто мне этого не говорил, — сказал Вернон.

— Хм, хм, странно. Что ж, боюсь, ты получил по заслугам. Ты знаешь, что у тебя перелом ноги?

— Да ну?! — Вернон был вознагражден. Как здорово. У него перелом ноги. Он почувствовал себя очень важным.

— Да, придется тебе полежать, а потом некоторое время походить на костылях. Знаешь, что такое костыли?

Да, Вернон знал. Мистер Джоббер, отец кузнеца, ходит на костылях. А теперь и у него будут костыли! Как здорово!

— Можно мне сейчас попробовать?

Доктор Коулз засмеялся.

— Так тебе понравилась эта идея? Нет, боюсь, придется немного подождать. Ты должен постараться и быть мужественным мальчиком. И тогда быстро начнешь поправляться.

— Спасибо, — вежливо сказал Вернон. — Пока я не очень хорошо себя чувствую. Нельзя ли убрать с кровати эту странную штуку? Тогда мне будет удобнее.

Оказалось, что «эта штука» называется рама и убрать ее нельзя. Оказалось также, что Вернон не может двигаться на кровати, потому что его нога привязана к деревяшке. И сразу стало ясно, что иметь перелом ноги не так уж здорово.

У Вернона задрожали губы. Он не собирался плакать, нет — он большой мальчик, а большие мальчики не плачут. Так Няня говорила. И тут он понял, что хочет, чтобы рядом была Няня, ужасно хочет. Спокойная, всеведущая, во всем своем шуршащем, хрустящем величии.

— Она скоро приедет, — сказал доктор Коулз. — Да, скоро. А пока за тобой будет ухаживать сестра Френсис. Няня Френсис.

Няня Френсис появилась в обозримом пространстве, и Вернон молча рассматривал ее. Она тоже шуршала и хрустела, это хорошо. Но она была не такая большая, как Няня. Она была тоньше мамы — тонкая, как тетя Нина. Он не был уверен…

Но тут он встретился с ней глазами; спокойные глаза, скорее зеленые, чем серые; он, как и большинство людей, почувствовал, что с няней Френсис они поладят.

Она улыбнулась, но не так, как улыбаются мамины гости. Улыбка была серьезная, дружеская, но сдержанная.

— Мне очень жаль, что тебе плохо, — сказала она. — Хочешь апельсинового соку?

Вернон обдумал этот вопрос и сказал, что, пожалуй, хочет. Доктор Коулз вышел, а няня Френсис подала ему сок в ужасно смешной чашке с длинным носиком. Вдобавок оказалось, что пить надо из этого носика.

Он засмеялся, но от смеха ему стало больно, он перестал. Няня предложила ему поспать, но он сказал, что спать не хочет.

— Тогда и мне придется не спать, — сказала няня Френсис. — Хотела бы я знать, сумеешь ли ты сосчитать ирисы на стене? Ты начинай справа, а я слева. Ты ведь умеешь считать?

Вернон с гордостью сказал, что умеет считать до ста.

— Это очень много, — сказала няня Френсис. — Тут нет ста ирисов. Я думаю, их семьдесят пять. А как по-твоему?

Вернон предположил, что их пятьдесят. Он был уверен, что не больше. Он начал считать, но как-то получилось, что веки его закрылись и он уснул…

Шум… шум и боль. Он резко проснулся. Было очень жарко, одна сторона тела болела сверху донизу. Шум приближался. Такой шум всегда связан с появлением мамы…

Она вихрем ворвалась в комнату — часть ее одежды развевалась сзади. Она была похожа на птицу, большую птицу, и как птица она спикировала на него.

— Вернон, дорогой, мамина крошка! Что с тобой сделали! Какой ужас! Кошмар! Дитя мое!

Она плакала. Вернон тоже заплакал. Он испугался. Майра стонала и заливалась слезами.

— Мое маленькое дитя! Все, что я имею в мире. Боже, не отнимай его у меня! Не отнимай его у меня! Если он умрет, я тоже умру!

— Миссис Дейр…

— Вернон… Вернон… дитя мое…

— Миссис Дейр, пожалуйста.

В голосе няни Френсис было не обращение с просьбой, а приказ:

— Пожалуйста, не трогайте его. Вы делаете ему больно.

— Я делаю ему больно? Я? Мать?

— Кажется, вы не понимаете, что у него сломана нога, миссис Дейр. Я вынуждена просить вас покинуть комнату.

— Вы что-то скрываете! Скажите мне, скажите — ему ампутируют ногу?

В голове у Вернона помутилось. Он не знал, что такое «ампутировать», но звучало это ужасно — больно и страшно. Он завизжал.

— Он умирает! — воскликнула Майра. — Он умрет, а мне не хотят говорить. Но он должен умереть у меня на руках.

— Миссис Дейр…

Няня Френсис как-то ухитрилась встать между ней и кроватью. Она держала мать за плечо и говорила таким тоном, которым Няня разговаривает с Кэти, младшей горничной.

— Миссис Дейр, послушайте меня. Вы должны взять себя в руки. Должны!

Няня подняла глаза. В дверях стоял отец Вернона.

— Мистер Дейр, пожалуйста, уведите свою жену. Я не могу позволить, чтобы моего пациента возбуждали и расстраивали.

Отец понимающе кивнул. Он бросил взгляд на Вернона и сказал:

— Не повезло, старик. А я вот однажды руку сломал.

Неожиданно все стало не так страшно. Другие тоже ломают руки и ноги. Отец взял мать за плечи и повел к двери, что-то тихо говоря. Она протестовала, спорила, ее голос звенел от эмоций.

— Где тебе понять? Ты не заботился о ребенке так, как я. Тут нужна мать. Как я оставлю ребенка чужому человеку? Ему нужна мать.

— …Ты не понимаешь. Я люблю его. Ничто не сравнится с материнской заботой, это тебе каждый скажет.

— Вернон, дорогой, — она вырвалась из хватки мужа и подбежала к кровати, — ты ведь хочешь, чтобы я осталась, правда? Ты хочешь мамочку?

— Я хочу Няню, — всхлипнул Вернон. — Хочу Няню.

Он имел в виду свою Няню, а не няню Френсис.

— О, — сказала мама. Она задрожала.

— Пойдем, дорогая, — мягко сказал отец. — Пошли.

Она оперлась на него, и они вышли. До Вернона донеслись слова:

— Мой собственный ребенок отворачивается от меня, идет к чужому человеку…

Няня Френсис разгладила одеяло и предложила ему попить.

— Няня скоро вернется, — сказала она. — Давай ей напишем? Ты будешь говорить мне, что надо написать.

Вернона охватило пронзительное чувство благодарности. Нашелся человек, который его по-настоящему понял…

Когда позже Вернон оглядывался на свое детство, этот период он всегда выделял. Так это и называлось: «Когда я сломал ногу».

Конечно, приходилось признать, что в то время случались также мелкие инциденты. Например, между матерью и доктором Коулзом произошел бурный обмен мнениями. Естественно, это было не в его комнате, но Майра так повысила голос, что он проникал через закрытую дверь. Вернон слышал негодующие восклицания: «Что значит я его расстраиваю?! Я считаю, что я обязана ухаживать за своим ребенком… Естественно, я была расстроена, я не из тех, у кого нет сердца. Посмотрите на Уолтера — ему хоть бы что».

Было также много стычек, если не сказать баталий, между Майрой и няней Френсис. Побеждала всегда Френсис, но дорогой ценой. Майра Дейр яростно ревновала к той, кого она называла «платной сиделкой». Ей приходилось подчиняться требованиям доктора Коулза, но она делала это неохотно и с откровенной грубостью, которую сестра Френсис, кажется, не замечала.

По прошествии нескольких лет Вернон уже не помнил боль и скуку, которые тогда испытывал. Он вспоминал только счастливые деньки, когда он мог играть и разговаривать, как никогда раньше. Потому что в лице няни Френсис он нашел взрослого, который не считает, что «это забавно» или «занятно». Человека, который слушает с пониманием и делает серьезные, разумные предложения. Няне Френсис он рассказал о Пуделе, Белке и Кустике, о мистере Грине и его сотне детишек. И вместо «Какая забавная игра!» няня Френсис просто спросила: эти сто детей — мальчики или девочки? Вернон никогда об этом не задумывался, и они с няней Френсис решили, что там пятьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, что казалось справедливым.

Временами, расслабившись, он вслух играл в свои игры, и няня Френсис не обращала на это внимания и не считала чем-то необычным. С ней было так же уютно, как с Няней, но у нее было нечто более важное: дар отвечать на вопросы, и он инстинктивно чувствовал, что ответы ее правдивы. Иногда она говорила: «Я и сама не знаю», или «Спроси кого-нибудь еще. Я не так умна, чтобы объяснить». На всеведение она не претендовала.