Словно и не заметив этого, он схватил мою ладонь и прижался к ней слегка колючей щекой. Его дыхание было частым, руки холодными, словно он был болен и только мое прикосновение способно было унять боль.

— Простите меня. — Прошептал он, не отнимая мою руку от своего лица, — Если бы я просто проверил, не случилось бы ничего из того, что вам пришлось пережить. — Колдун поднял на меня взгляд. Чистые голубые глаза, казалось, видели меня насквозь… в этот момент я поняла истинную причину своего страха — я не понимала его, как бы не старалась не могла "прочесть" его эмоции, мысли. Луций весь был соткан из противоречий — молодое лицо и седые волосы, глубокий, низкий голос и мальчишеская улыбка, эльфийская благородная стать и руки человека, не боящегося тяжелой работы. Все, кого я знала и видела до сих пор, были мне понятны… даже Банагор был не такой уж и большой загадкой — им управляла ярость и желание быть властелином всего, до чего могли дотянуться его лапы… но что управляло колдуном?

Я смотрела на него, боясь пошевелиться и не зная, что сказать… Что же он так убивается? Не слишком ли много на себя берет… и вообще все это подобострастие с падением на колени и обниманием моей руки…

Словно прочтя мои мысли, он наконец и поднялся, и задумчиво опустился в кресло. Мне показалось, что ему было стыдно за минувший порыв.

— Вы просто еще не поняли, вот в чем дело. — Сказал он скорее себе, чем мне. — Моя вина в том, что я своим безрассудством привел к вам самого опасного врага. Банагор не отстанет от вас, если мы что-то не придумаем и очень скоро настигнет. Даже здесь. — Добавил он, вернув тону и взгляду былую твердость. — Дракон Варлейских гор живет слишком долго… он все откладывал момент, предпочитая завоевания и кровавые подвиги продолжению рода, и теперь достиг такого могущества, такой силы, что ни одна смертная женщина не сможет выносить ему сына. Он бы мог украсть себе эльфийку, но после того, что этот дракон сотворил с Ильсуром, любая из них скорее предпочтет сгореть заживо, чем ляжет с ним и понесет. — Луций сжал переносицу и зажмурился, словно спасаясь от приступа мигрени. Его голос стал тише, в нем сквозила испепеляющая горечь. — Банагор явился к той крепости за слезами Ашаллы. Это реликвия эльфийского дома Манамат, ожерелье, состоящее из пятидесяти двух чистейших алмазов. Древние чары, наложенные на него, позволяют исцелять даже тяжелые болезни, а здоровый человек с таким украшением на шее, смог бы кубками пить чистый яд и даже не почувствовать слабости. Банагор, разумеется, не получил бы его по требованию… но страшно то, что он даже не потрудился заявить о намерениях. Его войско было слишком велико, словно неповоротливый, обожравшийся хищный зверь, и, думается мне, он пришел к северной границе Чернолесья намереваясь это исправить… город-крепость Ильсур пала на исходе второго дня. Это было настоящее побоище: наступление не прекращалось ни на минуту — его солдаты умирали, сброшенные со стен или поймавшие стрелу и падали к ногам новых — те шли им на замену снова и снова. Эльфы на стенах умирали на своих постах, от истощения, не имея возможности даже смениться, отдохнуть. Думаю, Банагор потерял у Ильсура около трети приведенных людей, но то вовсе его не печалило. Мне рассказывали, как он довольно улыбаясь, поднимался к стенам наступая на трупы своих солдат, как шел по улицам завоеванного города, не требуя, чтобы перед ним расчищали дорогу. Сломив сопротивление, дракон велел брать всех жителей крепости живьем — практически все мужчины к тому времени погибли на стенах, в городе остались женщины, старики и дети, так что это не составило труда… Дракон велел собрать их на центральной площади и устроил игру. — Луций замолчал, оценивающе смерив меня взглядом. Я поняла, что он размышляет над тем, готова ли я услышать, что было дальше. — Банагор… подозвал одного юношу и сказал ему, что позволит выбрать среди всех выживших десять эльфов. Пообещал, что отпустит их вместе с ним самим, снабдив необходимым в дорогу… но только если тот юноша лично вскроет всем оставшимся животы и подаст ему их печени на серебряном блюде, сдобренными лимонным соком… — Мне стало дурно и я откинулась в кресло, прикрыв рот ладонью. Да, это известное лакомство драконов. Но совсем одно — читать об этом традиционном пиру победителя в книге и совсем другое услышать в канве реальной истории… тем более, что я знала, что изымать этот элемент драконьего меню следовало из еще живого тела. — С рассветом в крепости осталось лишь одиннадцать эльфов. — Продолжил Луций. — Банагор, нажравшийся до отвала, как и обещал, пощадил мальчишку, но едва выжившие покинули город, юноша вскрыл себе горло тем самым ножом, что спас остатки его дома… Теперь… теперь вы понимаете, чего я боюсь? Банагор, ужас Ильсура, считает, что вы, благодаря своей силе, единственная сможете подарить ему наследника. И он не остановится ни перед чем чтобы вернуть вас себе.

Я не знала, что сказать ему в ответ. Да и стоило тут что-то говорить? Мой мир в одно мгновение перевернулся и, словно стал еще мрачнее, чем был прежде. Эту новую сторону своей жизни мне еще предстояло обдумать, пережить, принять… но для того требовалось время!

— Мы обязательно найдем выход, Лобелия. Теперь я не оставлю вас. — Сказал он наконец, поднимаясь из кресла.

— Почему? — Спросила я, поднявшись следом.

— Простите?

— Почему вы это… вы все это… — В моих легких не хватало воздуха, а в памяти слов для того чтобы выразить все то, что сейчас творилось во мне, в одном лаконичном и исчерпывающем вопросе. — Вы спасли меня, зачем-то рассказали правду, ведете себя так, будто действительно в чем-то виноваты… Что я буду должна вам за это? Поймите, Луций, сегодня я узнала, что в моей жизни не было ни дня без того, чтобы меня не использовали в каких-то собственных целях… и теперь я по крайней мере желаю знать все как есть! Зачем вы носитесь со мной? Почему даже Банагору готовы перейти дорогу? Судя по всему, он не из тех, с кем можно играть в игры.

Колдун смотрел на меня внимательно и не торопился с ответом. В его бесстрастных красивых чертах нельзя было прочесть ни единой мысли и только в ярко голубых глазах, словно клубилась и перекатывалась неведомая сила. Была ли то ярость или иная эмоция — мне сложно сказать, но вот он подошел ко мне и положил руки на плечи, наклонившись близко… так, что я почувствовала его запах, глубокий и манящий аромат — так могло бы пахнуть в чаще хвойного леса, если бы там зацвел цветок папоротника и распустились белые лилии…

— Ты филиам, Лобелия. Ты — источник магии этого мира. Для меня ты значишь больше, чем, можешь себе представить. Ты — солнце, которое согревает все, что я люблю и дарует жизнь. Смотря на тебя, я вижу, как много утраченного можно вернуть, но для этого ты должна принадлежать только себе. Ты должна любить себя и этот мир. И потому я сделаю все, чтобы ты наконец обрела свободу. Это все, чего я желаю.

Все чего я желала — это минута безмолвия.

Всего лишь мгновение без тех мыслей, что сейчас разрывали мою голову! Без страха, из-за которого сердце колотилось как бешенное, словно стремилось вырваться из груди. Этой минуты мне бы с лихвой хватило, чтобы наконец заснуть, отпустить все и забыться. Чтобы найти силы все это пережить…

Но только где же ее взять?

После нашего разговора, Луций настоял, чтобы я легла спать в его кабинете. По словам колдуна, это было единственное обустроенное место во всем замке и к тому же самое защищенное. На мой вопрос, где он в таком случае расположится сам, мужчина улыбнулся и сказал странное: что как бы он не старался, не сможет уснуть, пока я буду рядом, а потому потратит время с большей пользой.

Правда, что в его понимании было этой "большей пользой" — умолчал.

Я лежала на жестком диване, укутавшись в теплое одеяло, точно в кокон и почти не моргая смотрела на угли, что догорали в камине. Я дрожала, но нет, мне не было холодно.

Мне было страшно.

Вот, мгновение назад криворожая горбунья Либи, что магическим образом превратилась в невероятную красавицу и успела побыть любовницей короля, триединого демона, могущественного дракона… Та самая простушка, что была жестоко обманута всеми, кому доверяла, но готова смириться с судьбой и строить планы на то, что будет после… Она была здесь, в этом кабинете, сидела в этом кресле, пила глинтвейн из того бокала, но в мгновение ока растаяла, словно мираж…