Первое, что я сделала, когда Мартен выскользнул из моих объятий, так это прикоснулась к тому месту, которое подверглось наиболее жестокому обхождению. Внутри и снаружи оно было покрыто излиянием, вызвавшим такие восторги, только теперь влага стала прохладной, точно лед. Это семя, ибо так называют белое вещество, что выделяется в результате обоюдного трения мужских и женских половых органов. Истечение семени также можно вызвать посредством руки, и отец Жером окропил тебя не чем иным, как семенем.

«А что вытекало из тебя?» — спросила я у Моники.

«То же, что из тебя, — отвечала она. — Разве ты не почувствовала, как все твое нутро увлажнилось? Но удовольствие, испытанное нами, — ничто по сравнению с тем, что может нам дать мужчина, равно как и мы ему. Страсть пронизывает, воспламеняет, сушит, убивает и возрождает нас». О, каковые восторги, милая Сюзон! Однако позволь продолжить рассказ!

Одежда моя, как ты можешь догадаться, измялась после столь бурного соития. Я расправила платье и спросила Мартена, который час.

«О, еще совсем рано», — пытался он меня уверить.

Но я услышала удары колокола, возвещавшего, что пора отходить ко сну.

«Я должна идти, но прежде скажи мне, как ты здесь очутился и как посмел сделать то, что совершил?»

«Ты знаешь, что завтра День Всех Святых, и я пришел в часовню приготовить праздничное убранство. Тут я заметил тебя, и тогда сказал себе: вот хорошенькая девушка читает молитвы Господу Богу. Мне стало любопытно, почему ты здесь в такой час, и я решил подойти и спросить у тебя об этом, но, приблизившись, я понял, что ты заснула. Ты даже посапывала во сне. Какое-то время я стоял рядом и смотрел на тебя, а сердце билось все сильнее. Тогда мне пришло в голову воспользоваться подвернувшейся возможностью. Расстегнув твой лиф, я увидел две хорошенькие грудки, каждая белее, чем снег. Я не удержался и осторожно поцеловал розовые сосочки. Ты не просыпалась, и это подвигло меня пойти дальше, поэтому я задрал тебе юбку и, клянусь Богом, сам не заметил, как начал е…ть тебя. Что было дальше, ты хорошо знаешь».

Несколько шокированная грубоватой речью Мартена, я была тем не менее очарована простодушием, с каким он описывал свои действия.

«Что, друг мой, — спросила я, — сладко ли тебе было?»

«Бесподобно, — отвечал он, целуя меня. — Столь сладко, что я готов начать все сначала, коли ты имеешь к тому желание».

«Не сейчас, — сказала я, — не то при ночном обходе могут обнаружить мое отсутствие. Кроме того, я утомилась. Но у тебя есть ключ от часовни. Приходи сюда завтра в полночь, оставь дверь незапертой и жди меня. Согласен?»

«О, да, — с готовностью отвечал он. — В такой час нам никто не помешает. Не сомневайся, что завтра я с нетерпением буду ждать тебя».

Я тоже заверила его, что приду непременно. Осмотрительность одержала верх над желанием, и я осталась глуха к его мольбам повторить «еще один разок», посоветовав ему утолить печаль предвкушением тех наслаждений, что предстояли нам грядущей ночью. Расцеловавшись с Мартеном, я незамеченной возвратилась к себе в спальню.

Вообрази нетерпение, с каким я принялась изучать свое тело и исследовать состояние, в котором оно пребывало после любовной битвы. Еще по пути к своей келье я ощущала сильное жжение между ног, так что каждый шаг давался с большим трудом. Заперевшись и задернув занавески, я зажгла свечу, села на кровать, доложила на нее одну ногу, а другую свесила на пол, и стала внимательно рассматривать свое тело. К удивлению своему, я обнаружила, что половые губы, прежде такие упругие и мясистые, стали вялыми и сморщенными. Волосяной покров на них источал запах семени молодого клирика и представлял собою массу влажных колечек. Внутренность приобрела багрово-красную окраску и стала чрезвычайно чувствительной. Несмотря на это, я решилась ввести туда палец, настолько сильно свербело, но резкая боль заставила меня немедленно отдернуть руку. Тогда я потерлась о прохладный столбик кровати, пятная его следами мужественности Мартена. Это так ублажило меня, что я позабыла о боли и усталости, но постепенно глаза мои смыкались, веки тяжелели, и я погрузилась в глубокий сон, нарушаемый лишь восхитительными сновидениями, напоминавшими мне о том, что случилось в часовне.

Назавтра никто мне не сделал замечания за то, что я отсутствовала на ужине и на занятиях. Отправившись на обедню, я высоко держала голову и презрительно смотрела на девушек, не обращая внимания на их сдавленный смех и взгляды, какие они на меня бросали. Когда в часовню вошел Мартен, я забыла обо всем. Немало нашлось бы в сей обители воспитанниц, которые с готовностью променяли бы духовную пищу, какой их здесь кормили, на восторги, что мог подарить им Мартен.

И на алтарь я не могла бы взирать с большим обожанием, нежели на Мартена. В глазах женщин сего мира он был не более чем дерзновенный плут, но для меня его юность и природное очарование служили воплощением любви. Я заметила, что он пробегает глазами по всем девушкам, выискивая меня. Мне вовсе не хотелось, чтобы мой любовник видел меня, но я была польщена его попытками. Вид Мартена увеличил то нетерпение, с каким я ожидала свидания, назначенного на эту ночь.

И вот час, которого я жаждала с таким пылом, наконец настал. Колокола звонили полночь. Трепеща от предвкушения, я вышла на цыпочках в коридор, и хоть все вокруг погрузилось в глубокий сон, мне казалось, что на меня смотрят все глаза этого мира. Путеводной звездой в кромешной тьме служила мне моя любовь.

Спокойно пройдя через залу, я в страхе подумала: что если Мартен не сдержит своего обещания? Если он не придет, я умру с тоски.

Но мой дорогой Мартен уже ждал меня в часовне. Он оказался столь же нетерпелив, сколь и пунктуален. Я надела легкое платье, ибо было тепло. Кроме того, прошлой ночью я заметила, что лишняя одежда представляет собой немалую помеху.

Как только я подошла к дверям, сердце забилось быстрей. Я лишилась дара речи. Все, что я смогла, так это прошептать «Мартен», возвещая любовнику о своем приходе. Он заключил меня в объятия, а я даровала ему ласку в ответ на каждую его ласку. Нескончаемые минуты оставались мы в объятиях друг друга, и после предварительных нежностей приступили к более существенному. Я обхватила ладонью цель моих стремлений, тогда как его рука нащупала то место, которое, что не было секретом для Мартена, страстно вожделело его.

Мы поспешно разоблачились, устроили из нашей одежды постель и возлегли на нее. Не менее двух часов длились непрерывные восторги. Мы отдавались друг другу словно в последний раз. В огне чувственности всяк забывает себя совершенно, тогда не хватает даже того, что есть в избытке. Однако силы Мартена иссякли раньше, ибо он наконец сдался и оставил поле битвы.

Так мы блаженствовали почти месяц, и сколько восхитительных ночей провели мы за это короткое время!

А теперь слушай внимательно, Сюзон, — сказала мне Моника со всей серьезностью, — да обещай, что это останется между нами. Никто не должен узнать о сем.

Славно мы любились, да неосмотрительно, поскольку с таким привлекательным юношей, как Мартен, девушка теряет голову. Испытанная мной тревога послужила дорогой ценою за сладостные удовольствия, которых я вкусила. Как я теперь укоряла себя за те радостные часы! Следствие моей слабости представлялось мне столь ужасным, что я не могла не горевать и не плакать все дни напролет.

«О чем же?» — спросила я Монику.

Я заметила, что у меня задерживаются месячные, — отвечала она. — К моему великому огорчению, прошло восемь дней после срока. Я слыхала, что это — верный признак беременности. Я чуть не лишилась разума при мысли, что у меня будет ребенок. Виновником моей беременности был Мартен, он же и вызволил меня из беды. Печальное открытие не могло удержать меня от встреч с ним, ибо моя любовь к этому юноше оставалась столь же сильной, что и прежде, невзирая на тревоги и грусть. Наедине с ним я мгновенно забывала о своих печалях. К тому же, ничего хуже того, что случилось, теперь уже со мной не могло произойти. Я достигла самого дна и в этом находила некоторое утешение.