Закончив свой рассказ, Шацкий полез за очередной папиросой.

— Извините меня, Федор Иванович, за один неделикатный вопрос, — сказал Алексей. — Может, это была все-таки галлюцинация на почве сильного опьянения? Кого только не видят в горячке! И чертей, и ведьм, и разных драконов… Верно?

— Верно, — согласился Шацкий, — но только у меня никакой белой горячки сроду не было. Бывает, конечно, что с похмелья голова трещит, так это совсем другое дело. Да вы и сами посудите: если бы я напился до чертиков, разве смог бы своим ходом добраться до милиции?

Аргумент Федора Ивановича выглядел убедительно.

— Нет, видеть-то его я видел, это точно… — Шацкий вздохнул: — А что вы сомневаетесь, так это и ежу понятно. Я и сам сомневаюсь… Ну откуда вдруг в озере такое чудо-юдо? — Он придвинулся к Алексею и тихо сказал: — Я грешным делом вот что подумал: может, это ученые какую-нибудь тварь вывели и пустили в Утиное озеро… А?

— Ученые тут ни при чем, — ответил Бандуилов, — они сейчас сами голову ломают…

За воротами заурчал мотор подъехавшей машины, потом раздались частые гудки. Шацкий пошел к калитке и, вернувшись, сообщил, что Саня уже ждет, чтобы везти гостя на станцию.

— Большое вам спасибо, Федор Иванович, за рассказ и за радушие, — сказал Алексей, — может, придется снова к вам обратиться…

— Всегда рад, — Шацкий проводил Бандуилова до ворот и, прежде, чем расстаться с журналистом, сказал, смущаясь: — У меня к вам такая просьба. Ежели будете писать про эту историю, уж вы, пожалуйста, насчет сигналов из космоса не пишите…

Вскоре председательский «газик» запрыгал по проселку, спеша доставить Алексея к последней электричке.

Бывает так: в пустом вагоне электрички, бегущей по ночной равнине, вдруг остро почувствует человек одиночество и усталость. Тогда подступает к человеку грусть и становится жаль промелькнувших лет, и все, что удалось совершить, кажется ему мелким и пустяковым по сравнению с тем, что можно и нужно было сделать…

Если бы кто-нибудь из близких друзей Бандуилова спросил бы его, доволен ли он своей жизнью, он, пожалуй, не знал бы, что ответить. На первый взгляд, причин для недовольства у Алексея не было. Ему нравилась его работа, и он справедливо считался талантливым журналистом, пишущим на научно-популярные темы. Сам Алексей не сомневался в том, что входит в десятку лучших, работающих в этом жанре. Вслух он об этом, разумеется, не говорил, но если кто-то такое произносил при нем, Бандуилов не опровергал.

Семейная жизнь Алексея также сложилась удачно и хорошо. Была Рита на семь лет моложе его, была настолько умна, что могла дать дельный совет и в то же время не лишать мужа ощущения превосходства. Внешность у Риты была броская. Мужчины всегда обращали внимание на супругу Алексея, но женой она была верной и глупостей себе не позволяла. Главное же ее достоинство, которое особенно ценил Бандуилов, была доброта. Она умела утешать, успокаивать, и ее подруги по работе вечно изливали Рите душу, что частенько раздражало Алексея. Единственное, что ему не нравилось в жене, это ее привычка курить. Бандуилов безуспешно пытался отучить Риту от сигарет, но, в конце концов, вынужден был смириться.

Десять лет назад у них родился сын. Они назвали его Костей. Мальчик был очень похож на мать, так что судьба его, согласно примете, должна была быть счастливой. С пяти лет Костя занимался английским, с шести лет посещал музыкальную школу, с семи — плавал в бассейне два раза в неделю.

После работы Алексей с удовольствием возвращался домой, целовал жену, ребенка и падал в кресло с газетой в руках. Это был его удобный мир, его уютная нора, где можно было отдышаться и успокоиться. Семья поддерживала в нем душевное равновесие, давала ощущение устойчивости, была его крепким тылом. Интересная работа, благополучная семья — чего еще желать человеку! И все же была у Бандуилова причина быть недовольным собой и своей жизнью…

Дело в том, что уже несколько лет он мечтал засесть за роман. Не за рассказ, не за повесть, а именно за крупное «полотно». Рассказы Алексей писал и раньше, некоторые из них были опубликованы. Но это сооружения малоформатные, как ему казалось, легкие, напоминающие летние дачки. И даже самая прекрасная дачка все равно остается жильем временным, недолговечным. Другое дело — роман. Это уже капитальное здание! Пусть даже не очень ладное и уютное, пусть с недостатками, но зато простоит такой домище не один десяток лег. И автор романа просто не может не вызвать уважения, ибо труд его выглядит гораздо солидней худосочных брошюрок, шевелящихся от дыхания читателя.

Разумеется, Бандуилов мечтал написать не просто роман, а вещь, которая станет событием и позволит ему ворваться в литературу. Он чувствовал, что это ему под силу. Однажды, когда Алексей весенним вечером мчался в такси по широкому проспекту, он вдруг почувствовал себя воронкой, в которую вливается окружающий мир. И багровый шар солнца, в который упирался проспект, и неподвижные лица, прижатые к заднему окну автобуса, и женщина с ребенком под красным глазом светофора, и старик, гуляющий с карликовой собачкой на тонких, как веточки, ножках, и троллейбус, преследуемый легковыми машинами, словно олень стаей волков, и бегущие по своим делам прохожие, и огромная цирковая реклама с тигром, брезгливо принимающим в пасть набриолиненную голову дрессировщика — все это стремительно врывалось в Алексея, оставляя в нем раз и навсегда четкие отпечатки. В эти минуты ему казалось, что взгляд его просвечивает предметы и людей, подобно рентгеновским лучам, так что он способен увидеть и понять самое главное, самое сокровенное…

Он хотел писать о том, что знал лучше всего — о жизни ученых в небольшом городе. У него было достаточно материала и наблюдений, имел он в запасе и несколько интересных конфликтов, которые можно было бы связать сюжетом. Словом, оставалось лишь сесть и начать. Несколько раз Бандуилов уже готов был приступить, но так получалось, что всегда находилось срочное дело, и он все откладывал, откладывал, откладывал… От этого в нем временами возникала тоска, и он с горечью жаловался супруге, что годы идут, а он так и не заявил о себе «во весь голос». Рита неизменно успокаивала его, повторяла, что верит в него и не сомневается, что он все равно осуществит свою цель.

«Ты должен создать великую вещь! — твердо говорила жена. — Чтоб люди плакали и смеялись и спрашивали друг друга, кто такой этот Бандуилов? Я мечтаю об этом больше всего на свете!»

Она искренне верила, что Алексей создаст шедевр, и он был благодарен ей за это. Он понимал, что для осуществления замысла необходимо отбросить все второстепенное и полностью переключиться на роман. Но так не получалось. Будучи любящим мужем, он считал своим долгом зарабатывать столько, сколько требовалось Рите, чтобы она не чувствовала себя ущемленной. Запросы у Риты были не так уж и велики, но она была женщиной, причем женщиной красивой, и как всякая женщина нуждалась в гарнире из побрякушек и барахла. Да и сам Бандуилов с удовольствием надевал добротные, хорошо сшитые вещи. Чтобы заработать, он писал сценарии документальных фильмов, какие-то необязательные брошюрки, рекламные буклеты. Он успокаивал себя тем, что вот еще немного покрутится, почистит «авгиевы конюшни», чтоб ничего над душой не висело, и уж затем, с чистой совестью, засядет за настоящую работу… Но время шло, суета продолжалась, и Алексей чувствовал, что постепенно теряет остроту зрения и растрачивает впустую ту жизненную силу, без которой не создать ничего серьезного…

Однажды он твердо решил бросить журнал, уйти, как говорится, на «вольные хлеба», чтоб взяться наконец за роман. Рита, не задумываясь, поддержала эту идею. «Бросай! — искренне согласилась она. — Как-нибудь проживем на мою зарплату. Зато будешь писать настоящее!» Алексей готов был расцеловать жену за такие слова. Он долго колебался, но из журнала так и не ушел. Страшно было бросить насиженное место и нырнуть в неизвестность…