Все это было изложено столь достоверно и обстоятельно, что Зоя Мироновна была вынуждена снять подозрения, хотя осадок в душе остался. Теперь, когда алиби супруга было установлено, мысли ее полностью переключились на загадочное животное. Научная ценность фотографии была очевидна.
— Евгений, — торжественно произнесла Зоя Мироновна, — понимаешь ли ты, какая ответственность ложится на твои плечи?
Жгульев не понимал, но кивнул, вздрогнув при слове «ответственность».
— Ты станешь известным! — продолжала жена. — Тебе придется давать интервью. Помни, Евгений, всему хорошему в себе ты обязан семье!
Она приблизилась к побледневшему супругу и прикоснулась губами к его влажному лбу, словно благословляя на решающую битву. Евгений Иванович начал мелко дрожать, как мерзнущая собака, но глаз с жены не сводил.
— Отнесешь фотографию в журнал «Наука и мы», — подумав, сказала Зоя Мироновна, — отдашь под расписку главному редактору или заместителю. Про пятнадцать рублей за поездку в Щегловку не говори: твой облик от этого проигрывает…
Самолюбие ее частенько страдало, что муж у нее — всего лишь часовой мастер. Теперь же Евгений был близок к тому, чтобы стать знаменитым. Зоя Мироновна смотрела на него другими глазами.
— Тебе нужен новый костюм! — сказала она.
— Обойдусь, — застеснялся Жгульев.
— Не спорь!
Они вернулись в постель. Каждый из них был счастлив по-своему.
БАНДУИЛОВ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ
Душным июньским утром в одной из квартир Утиноозерска лежал в ванне долговязый мужчина с гладко выбритой головой. Он лежал на спине, упираясь торчащими из воды ногами в кафельную стенку. Сливовые глаза его смотрели из глубины обреченно и задумчиво. Когда запас воздуха иссяк, человек дернулся и с шумом, как крупная рыба, выпрыгнул из воды. Он обтер тело полотенцем, прошлепал, оставляя мокрые следы, на кухню и залпом осушил банку холодного молока.
Часы пробили десять. На соседнем балконе два хриплых мужских голоса заревели: «Стара печаль моя, стара!» Бритоголовый поморщился, оделся и, прихватив портфель с гравировкой «Алексею Бандуилову от любящих коллег», отправился на работу.
Через четверть часа он выскочил из троллейбуса у Дворца бракосочетаний, украшенного ярким панно «Обещал жениться — женись!», свернул за угол и вошел в двенадцатиэтажную коробку из стекла и бетона. Среди множества контор, населявших эту Вавилонскую башню, располагалась на седьмом этаже редакция научно-популярного журнала «Наука и мы», где служил Бандуилов. Добравшись до своей комнаты, он поздоровался с Томиловым, плюхнулся в кресло и, включив вентилятор, подставил под струю воздуха волосатую грудь.
— Ну и пекло! — сказал Бандуилов.
— Тридцать два в тени, — сообщил Рудольф Семенович Томилов. Он вел в журнале литературный отдел и любил точность. Не прошло и минуты, как Томилов задремал. Он частенько засыпал над пухлыми рукописями. Нос его, блестевший точно начищенный сапог, опускался все ниже, пока не касался страницы, и тогда Томилов вскидывался, с тревогой поглядывая на соседа по кабинету. За свою долгую редакторскую жизнь он приучился опасаться всех подряд: начальства, коллег, но пуще всего — присылаемых в редакцию рукописей. Он мечтал дослужить до пенсии и целиком отдаться любимому занятию — разведению цветов на своем огороде. И чем ближе было до пенсии, тем подозрительней становился Рудольф Семенович. Все авторы, за исключением признанных, казались ему дерзкими графоманами, которые всеми правдами и неправдами стремятся к публикациям. Вместо того, чтобы отыскивать в потоке рукописей редкое, но обещающее зерно, он механически гонялся за явными просчетами и испытывал неприятное чувство, если таковых не обнаруживал. Случалось, увлекшись чтением, он на какое-то время терял бдительность, но затем одергивал себя, не сомневаясь, что позволил себе минутную слабость…
Что же касается признанных мастеров, то к их произведениям Томилов относился с уважением, хотя и писал на полях рукописи едва заметные замечания тонко заточенным карандашом. Если в рассказе, к примеру, присутствовала фамилия Алябьев, он ставил вопрос: «Уж не тот ли это Алябьев, который писал музыку?» Встретив в рукописи фамилию Чубарич, он бросал на полях реплику: «У нас в эскадроне служил некий Чубарич. Уж не он ли это?»
К Алексею, который был моложе его на двадцать лет, Томилов относился уважительно и часто с ним советовался, хотя Бандуилов занимался в журнале вопросами науки и техники.
Алексей придвинул пачку писем и погладил гладкий свой череп. Голову он начал брить с прошлого года, когда вдруг обнаружил, что начал стремительно лысеть. Супруга Рита, увидев впервые его гладкую, как бильярдный шар, голову, оторопела, затем закатилась в приступе смеха, всхлипывая: «Фантомасик ты мой!»
«Дорогая редакция! — читал Алексей первое письмо. — О себе скажу кратко. Пол — мужской. Профессия — сутки работаю, сутки отдыхаю. Теперь о деле. Посылаю вам проект ракетоплана на три столика и пять стюардесс, с шестью грузовыми отсеками и двумя фотонными движками…»
Вздохнув, Бандуилов взял в руки следующее письмо:
«Давно читаю ваш журнал — прекрасный учебник жизни и смерти. Не понимаю, почему ваш журнал до сих пор не заинтересовался тем, что происходит в химчистках. А там происходят очень странные вещи. Кстати, можете заодно и свои вещи прислать к нам в химчистку. Возвратим такими, что не узнаете!
Приемщик Пантелеев».
Третье письмо было от Варвары Михайловны Лосевой.
«Дорогая редакция! Я простая домохозяйка. На днях случайно купила альбом для вязания, а в нагрузку дали ваш журнал. Сначала хотела выбросить, но потом заглянула и не смогла оторваться. Всю ночь читала запоем. Плакала, смеялась, думала о своей жизни. Особенно понравились мне статьи про пересадку органов и про пчелиные семьи. Все это чистая правда. Так оно и было. От мужиков нынче никакого толку. Спасибо вам!»
Стук в дверь прервал чтение. В комнату решительно вошел представительный мужчина с «дипломатом» в руке.
— Я по вопросу изобретения, — сказал он, обращаясь к Томилову.
— Это не ко мне, — поспешно произнес Рудольф Семенович, кивнув на Бандуилова. — Вам к Алексею Николаевичу…
Мужчина приблизился к столу Бандуилова и, понизив голос, сказал:
— Вопрос государственной важности! — оглянувшись на Томилова, он спросил полушепотом: — При нем можно?
— Это свой, — успокоил его Алексей, определив уже посетителя и ища способ, как побыстрей от него избавиться. За годы своей работы в журнале он насмотрелся на таких прохиндеев. В то время, как честные и талантливые изобретатели стеснялись лишний раз напомнить о себе, эти жуки колотили во все двери, требуя внимания к своим прожектам.
— Мною разработана методика беспарашютных прыжков! — сообщил гость и, наклоняясь, добавил: — Причем с любой высоты…
— Рад за вас, — сказал Бандуилов. — Чем могу быть полезен?
— Меня зажимают! — мужчина положил на стол «дипломат», собираясь его открыть. — Нужна ударная статья! Мы должны преодолеть психологический барьер. Начать массовое внедрение!
— Можно, — согласился Алексей. — Но при условии, что вы сейчас продемонстрируете свой способ. — Он кивнул на окно. — Если вы выпрыгнете, а затем вновь зайдете к нам, я берусь вам помочь.
— Понял! — мужчина выпрямился, холодно глянул на Бандуилова. — Бюрократизм 983 пробы. — Он направился к двери, но прежде чем выйти, обернулся: — До встречи в другом месте!
Посетитель исчез.
В этот момент затрещал телефон на столе Рудольфа Семеновича. Томилов отпрянул от аппарата, но все же пересилил себя, взял трубку и сказал: «Слушаю!».
Встревоженный взгляд его замер на Бандуилове.
— Здесь, — сказал Томилов. — Уже идет!
Рудольф Семенович положил трубку и скорбно сообщил:
— Тебя ждет главный…
Алексей пошел «на ковер», не ожидая от этого вызова ничего хорошего.