— Учительницу я бы убрал. Пусть кто-то выступит и скажет, что Петрушков полез в фонтан, чтобы спасти льва, которому Самсон рвал пасть. Другими словами, Петрушков любит животных, у него доброе сердце, и это надо учесть…

Надежда занесла замечание в блокнот.

— Старушку-мать лучше не трогать: может сердце не вынести… Фильм оставь.

Директор вздохнул.

— Уж очень меня разочаровала концовка. Переборщила ты, Надежда. Чувствуешь?

— Чувствую, — растерянно отозвалась Дранкина.

— Я считаю, возгласы в зале надо изменить. Когда Петрушков будет просить прощения, нужны такие крики: «Поверить!», «Простить!» и так далее. Улавливаешь?

— Улавливаю, Алексей Петрович.

— Ну, а потом встанет… как его… из восьмого цеха…

— Сидоров!

Вот-вот, встанет Сидоров и предложит насчет удержания на ремонт фонтана. А перевод в разнорабочие — это лишнее. Верно?

— По-моему, тоже — лишнее…

Клыбов улыбнулся:

— А в остальном замечаний нет. Действуй, Надежда! Петрушкова надо проучить!

В пятницу в заводском клубе состоялся суд над Петрушковым. Он прошел очень организованно. Правда, Сидоров из восьмого цеха немного напутал, предложив перевести главного технолога в разнорабочие, но его тут же поправили.

Через месяц, возвращаясь из командировки в нетрезвом состоянии, Петрушков пытался выйти из самолета на высоте десять тысяч метров, в районе озера Балхаш, но был остановлен и сдан в милицию после посадки.

На завод пришла бумага.

Дранкина засела писать новый сценарий.

Чижов улетал в Москву в июне.

Вагон с пассажирами полз по бетонному полю. Вдали отдыхали железные птицы, внушая уважение и беспокойство. Чижов трогал карман, где лежал билет, и морщился от рева прибывшего ИЛа. Навстречу, в таком же вагоне, ехали вялые люди, не желая смотреть на небо.

Чижов был у трапа в числе первых. Молодой ТУ-154 сосал топливо из цистерны. Солнце отражалось в серебре его кожи. Пассажиры, волнуясь, подталкивали друг друга и прыгали через две ступеньки. Внутри самолета стоял запах больших скоростей и замкнутого пространства. Сочилась тихая музыка. Певец Адамо пел про любовь, но его не слушали. Все спешили сесть в кресла.

Место Чижова было у иллюминатора.

В соседние кресла опустились супруги с мальчиком дошкольного возраста. Зажглось световое табло с призывом пристегнуться. Чижов шарил руками, но найти ремни не мог. Самолет вздрогнул, медленно двинулся за тягачом. Все давно пристегнулись, лишь Чижов в тоске заглядывал под сиденье. Было чувство, что без ремней случится плохое.

Появилась стюардесса. Заметив хлопоты Чижова, она помогла найти ремни.

Самолет долго ревел на старте, потом задрожал и начал разбег. Промелькнули ангары, здание аэровокзала, гребень локатора. Внезапно тряска прекратилась: ТУ-154 взлетел.

У Чижова было невозмутимое лицо, но пальцы его вцепились в подлокотники кресла. С Землей он расставался тяжело, предпочитал ездить поездом. Лишь срочный вызов в главк заставил его лететь.

Машина накренилась, выполняя вираж. Левое крыло ушло вниз. Почти лежа на боку, он видел озерцо, коров, похожих на щенят, и кусал губы от великой жажды жить. Слух его уловил перемену в шуме двигателей. Почудилось, гул затихает.

«Барахлят! — кольнуло Чижова. — Только бы не прозевать!»

У него был вздорный план на случай катастрофы: за секунду до удара об землю надо подпрыгнуть…

Полет продолжался. Лайнер, набрав высоту, покатил на запад. Погасло световое табло. В салонах оживились. Где-то заливисто хохотала девушка. Соседский мальчик ел свежий огурец и внимательно смотрел на Чижова.

— Вкусно? — полуофициально спросил Чижов.

Мальчик прекратил жевать, но ничего не ответил.

— Дядя спрашивает! — строго сказал отец. — Не молчи, Миша!

— Вкусно, — прошептал Миша и протянул огурец дяде.

— Молодец! — Чижов удовлетворенно кивнул и отвернулся к иллюминатору. Он видел вздрагивающее крыло. Оно не внушало ему доверия. Чижову вдруг показалось, что в одном месте разошелся шов и поток рвет тонкую оболочку. Чем дольше смотрел он на крыло, тем шире становилась щель.

«Ненадежная машина, — в панике думал он. — Не иначе, в конце месяца строили! Или в конце года сдавали…»

Завод, которым руководил Чижов, выпускал холодильники «Омега». Слава их была печальна, судьба — незавидна. Он вспомнил суматошные авралы в конце месяца, скорбные колонны холодильников, въезжающих на завод с клеймом рекламации, и ему стало душно. Он ослабил галстук, попытался читать газету, но смысл слов не доходил.

— А почему мы летим? — вдруг спросил мальчик Миша.

— Потому, что работают двигатели! — сказал отец.

— А мы можем упасть? — допытывался мальчик. Чижов напрягся в ожидании ответа.

— Нет! — твердо ответил отец. — Летчик этого не допустит.

Уверенность соседа немного успокоила Чижова. Он опять взглянул на крыло. Щель как будто уменьшилась.

Стюардесса попросила пассажиров приготовиться к приему пищи. Это было большое развлечение, и люди зашевелились в креслах, предвкушая удовольствие. Мысли Чижова кружили вокруг еды. Он плотно позавтракал четыре часа назад, но сейчас был голоден. Голод пришел ему на помощь, чтобы заглушить страх. Возник мираж: рыжая отбивная, присыпанная картофелем фри, и кружка с холодным жигулевским…

Перед ним поставили поднос с плоховыбритым куриным крылом. Чижов ел быстро, но с достоинством. Рядом сопел мальчик Миша, сжимая в кулачке птичью ногу. Время от времени он хвастливо подносил ее к лицу Чижова, и тот косился на куриную лапу с сожалением.

После обеда Чижов повеселел.

— Неплохой самолет, — сказал он, обращаясь к соседу.

— Машина что надо! — подтвердил Мишин папа. — Сделана на совесть. — Он нахмурился. — Не то что это дерьмо «Омега»!

Чижов вздрогнул, услышав родное слово.

— Про холодильники «Омега» слышали? — спросил сосед.

Чижов кивнул.

— Уже год с ним мучаемся! — распалялся Мишин папа. — Чтоб у них руки поотсыхали после такой работы! Халтурщики!

— Зачем же обобщать? — осторожно заметил Чижов. — Вам, вероятно, попался неудачный экземпляр. Изготовлен, скорее всего, в конце месяца…

— Да они все такие! — горячился сосед. — Что в начале месяца, что в конце! Я узнал, но поздно.

— Неверно! — оскорбился Чижов. — В конце месяца они гораздо хуже. Закон производства.

— Про другие холодильники я такого не слышал, — упорствовал Мишин папа.

— А я слышал! — твердо произнес Чижов. — И не только про холодильники. Покупатели давно это поняли. Думаете, почему в паспорте товара теперь нет числа изготовления?

Сосед соображал.

— Ну, а взять самолеты, — сказал он. — Тоже, по-вашему, зависят от того, когда сделаны?

— Безусловно! — Чижов улыбнулся снисходительно и, помолчав, добавил: — На машине, выпущенной в конце года, лично я не полетел бы…

Его доводы звучали убедительно. Мишин папа сник. Чижов испытывал удовлетворение, словно спас репутацию завода. В это время подошла стюардесса, предлагая лимонад.

— Девушка, — сказал сосед. — Вы не знаете, когда был построен этот самолет?

Стюардесса удивилась, но обещала спросить у пилотов. Минут через десять она сообщила, что ТУ-154 с бортовым номером 85077 был сдан 30 декабря 1975 года.

Мишин папа, ухмыляясь, смотрел на Чижова. Чижов пожал плечами и уткнулся в газету. В нем росла обида на Аэрофлот.

«Подсунули машину… — с горечью думал он. — Знал бы такое дело, разве полетел бы?»

Семейство, откинув спинки кресел, прикрыло глаза. Поерзав на животе отца, уснул мальчик Миша. Тонко посвистывала его мама.

Веки Чижова потяжелели, он задремал.

Снилась всякая дрянь. Приснился собственный паспорт, который листали чьи-то пальцы. В графе «дата рождения» жирно чернело: 29 сентября 1931 года. Чижову стало жутко, он вдруг начал проваливаться и открыл глаза.

Самолет трясло, словно на ухабах. Под ним были плотные снега облаков, а сверху — чистое небо. Чижов не понимал, почему трясет, и готовился к худшему. Соседи, семья без нервов, продолжали спать.