Спина брата, на которой я с таким комфортом расположился, заходила ходуном. Я спрыгнул на снег, отбежал пару шагов. Тот же завалился на бок, хохоча.

- Блин, я их к прекрасному приучаю, а они ржут! – попинал я весельчаков по ляжкам мохнатым. Ниррах вскочил, боднул башкой меня, да так, что я влетел в сугроб, взметнув вверх кучу искрящегося снега. – Ааах, так! Ну все, готовьтесь! – с этим возгласом я буквально взлетел на ветви ближайшего дерева. – Лови! – с криком и хохотом я прыгал с ветки на ветки, обрушивая на негодяйских близняшек новые и новые сугробы. Те, фыркая и порыкивая, бегали кругами, задними лапами подкидывали снег вверх, целясь в меня, или же начинали упираться лапами в ствол и толкать деревья, на которых я в тот момент находился.

Через полчаса от умиротворенной заснеженной полянки не осталось и следа. Взрытый снег, местами проглядывала оголенная земля, голые веточки деревьев сиротливо мерзли на морозе, красавицы-ели лишились своих шикарных белоснежных нарядов. Медведи развалились на опушке, прижимаясь друг к дружке, я вытянул с удовольствием ноги, разместившись на обоих, как на самом лучшем меховом диване.

- Хорошо-то как! – потянулся с хрустом я. Ниррах зевнул, Вирран немного повернулся, подсунул свою голову мне под руку, подставляясь, чтоб я ухо почесал. – Медведище-ленище! – побурчал я, но почесал мохнатое ухо. Тот от удовольствия аж ногой задергал. – Но-но-но! Аккуратнее! Я ж тут тоже сижу! – брат выдохнул шумно и растянулся. – Хорошооо! – я тоже вытянулся, нежась на теплом боку. Младшее солнышко догоняло старшее, уже клонившееся к закату, красило гранатовым верхушки заснеженные. Я, греясь на солнышке, любовался на любопытных красногрудых пичуг, что склевывали замёрзшие ягодки рябины, поглядывая на нас бусинками глаз. Мне вообще лучше всех, у меня целых три солнышка! Два на небушке, в догонялки играют, а третье, самое ненаглядное – дома. Я прислушался к нему: так и есть, до сих пор с Ревве и Леновой ругаются, спорят о каких-то ученостях. Столько заумных слов, у меня только голова разболелась. И пусть говорят, что подслушивать нехорошо! Я же так только Виллара послушать могу, и мне очень интересно, пусть и не понимаю большую часть. Память у меня хорошая, потом разберусь.

Тут раздалось громогласное бурчание чьего-то ненасытного живота. Я нехотя приподнял голову, глянул, кто тут есть такой голодный. Ниррах повернулся немного, положил голову мне на ногу, смотрит так жалостливо… моя школа, вот точно! Но я неподдающийся!

- Ну, вы и жрать горазды! Рано еще домой!

В ответ раздалось жалобное бурчание второго голодающего живота. Вирран привстал, толкнул меня легонько лапой в плечо.

- Ладно, уговорили… Везите меня, проглоты ненасытные…

С обреченным вздохом я полез на широкую спину брата.

- Нет, чтоб зайчика там поймать, белочку… домой… жрать… на пирожках с мясом совсем избаловались, – бухтел я, покачиваясь на ходу. – Вон, как домой рванули!

Вирран фыркнул и припустил быстрее. Ниррах, не ожидавший от брата такой прыти, сначала приотстал, а потом в несколько длинных прыжков догнал нас. И кто сказал, что медведи медлительны? Мои несутся так, что ветер в ушах свистит. Опасаясь получить веткой по лицу, я прижался щекой к теплой спине брата, того, что могу свалиться с него на полном ходу, я не боялся, ни разу медведищи этого не допустили.

Вскоре показались стены дома. Я, соскочив со спины, поспешил умыться и увидеть Виллара. С его появлением мой распорядок поменялся. Раньше, возвращаясь с прогулки, я после ванной всегда бежал на кухню. А теперь мне просто необходимо увидеть его. Особенно, когда целый день не виделись.

Вообще, за те два месяца, что он живет с нами, жизнь всего дома поменялась. Не кардинально, но перемены вполне заметны.

Весь первый месяц дед был за курьера и метался от нас к академии, в которой работает Виллар. Его пропажа сперва действительно всех на ноги поставила. Думали всё, от мести таинственных врагов до шалости чрезмерно радеющих об отдыхе студиозусов. Весть о том, что строгий и ужасный магистр унесся на встречу с Парой, сперва воспринялась как неудачная шутка. Когда же до научно-магического мира дошло, что перемены в жизни уважаемого эн-Ларру не фарс и не глупая шутка, дом завалило мешками поздравительных открыток, писем с наилучшими пожеланиями. Лицо ведуна, доставлявшего корреспонденцию, с каждым разом обещало все более кровавую расправу. Как-то раньше не замечал я за нашим дедом такой кровожадности. Но, к его сожалению, покинуть меня мое солнце не мог, вернее, мог, конечно же, только последствия для меня были бы самые плачевные. Так же и Ленова не могла отвлечься от наставничества. Доверить кому-либо координаты маяка для перехода в долину дед отказывался сам, опасаясь неизвестно чего. Глядя на его метания, я поинтересовался, неужели нельзя сделать закрытый частный портал с известной только им точкой входа и выхода и пропускающий только определенную материю, например, бумагу с чернилами. Виллар, глядя на меня, подобрал челюсть и сказал, что я гений. Я зарделся от похвалы, но не смог промолчать, что это не я придумал, а так было в какой-то книжке фантастической написано. Вернее, слова «фантастика» на язык перевертышей я перевести не смог, поэтому обозвал их сказками. Он, задумчиво так на меня поглядел и поинтересовался, какие еще сказки я знаю. Вообще-то, фантастики и фентези я перечитал горы, в том числе и кучу сетературы. Но рассказчик из меня никакой, так что пришлось пообещать рассказать все интересное, что вспомню. На это Виллар мне пообещал, что, как только всё успокоится, он сам возьмется за мое обучение. Не магию, нет, это он оставляет на попечение мастера Коллас. Мирские, так сказать, науки. Историю, географию, биологию, математику, физику, риторику, этику… он назвал еще десяток предметов, а я сильно огорчился. Как-то не хочется мне учиться. Это скучно и неинтересно, я помню, в универе мне только художка нравилась, а всякие пиши-считай вгоняли в черную с зелеными точечками тоску. Увидев мое перекошенное от счастья лицо, старшие рассмеялись, а Виллар пообещал, что все будет в меру, и мне понравится.

Эту штуку они смастерили за один вечер, обозвали почтовым порталом и через пару недель торжественно вручили мне патент на изобретение, в довесок к которому шел красивый, приятно звенящий кошель, небольшой, с мой кулак. Я на это лишь хмыкнул, мол, невеста с приданым будет.

На радость ведуна, поток писем иссяк, и он смог заняться своими делами, наведываясь к нам раз в неделю. Лишь еще пару раз он помог магистру, когда надо было переместить его личные вещи, документы, книги, оружие, амулеты, ну, и так, по мелочи.

По просьбе Виллара одну из гостевых комнат на втором этаже переоборудовали в кабинет. Туда переехал большой массивный стол темного дерева, несколько книжных шкафов, кожаный диван, кресла, стену и пол украсили ковры. Комната стала такой строгой и деловой, меня охватывал странный трепет, когда я туда входил. Я прекрасно понимал, что он был очень умным, важным и занятым человеком, и то, что он теперь живет в уединении от мира, ничуть не мешает ему вести свои дела, и уж точно не повод прекращать исследования и работу над книгой.

Чего никто не ожидал, так это потока посетителей. К сожалению, многие остались недовольны тем, что никто, кроме Ревве, не имеет доступа к уважаемому магистру. Пришлось выделить место в подвале и там оборудовать выход стационарного перехода. Тут ведун и Виллар тщательно все перепроверили, исключая любую возможность для гостей определить место выхода. Так что все вновь прибывшие попадали в комнатушку без окон, бывшую раньше хранилищем угля, по темным переходам попадали в кабинет магистра с предусмотрительно занавешенными окнами. Тем же путем отправлялись обратно. Контакты домашних с гостями были запрещены, но на это никто и не думал жаловаться, все понимали необходимость этих мер. Благо, гости у нас бывали не каждый день, а только по вторникам.

Виделись с ним мы только за завтраком да по вечерам, так как мои и его дни были расписаны на неделю вперед. Зато вечерами мы устраивались на диване в общей и говорили, говорили… обо всем… Он рассказывал интересные истории, я вспоминал сказки, папа рассказывал легенды… Рядом сидели мама и сестра с вышиванием, Машшея плела кружево, она была потрясающей рукодельницей, тут с ней даже мама не могла сравниться, братья и отец что-то мастерили или вырезали… Ленова тоже часто сидела с нами, поговаривая, что мы ей заменили семью. Она, вообще-то, была барышня незамужняя, и я потихоньку посмеивался, представляя, какой фурор она произведет по весне на свадебной неделе, когда с нами поедет. Вот чую я, быть ещё одной свадебке!