– Ближайший рейсовый автобус в то место идет только через три дня, – с виноватым видом сообщила она.

– Как же мы будем добираться? Может, наймем машину?

– Не волнуйтесь, мне сказали, что через час туда отходит автолавка. Поедем без удобств, зато быстро доберемся.

Подхватив чемоданы, мы вышли в деревню.

Особой экзотикой китайская глубинка меня не порадовала – точь в точь отстающий колхоз где-нибудь в средней полосе России. Ветхие домишки, из подворотен брешут собаки (и не какие-нибудь чау-чау, а самые обыкновенные дворняжки), в грязи копошатся тощие черные свиньи, еще более злые, чем вышеупомянутые собаки.

Автолавка – обшарпанный желтый фургон с откинутым боком – стояла на неком подобии площади, а возле нее копошились китайцы. Яо снова оставила меня с вещами и пташкой залетела в фургон. Но выглянула оттуда уже через пару минут, сделав мне жест рукой:

– Грузимся!

Как только я затащил наши вещи и с трудом расставил их между ящиками с бытовой химией, водитель прикрыл лавочку и неожиданно резво для такой колымаги заскакал по колдобинам.

– Покушать бы чего-нибудь, – сказал я переводчице, сделав жалобное лицо. – С утра не евши. Может, у него можно чего-то купить?

Поговорив с водителем, Яо меня обнадежила:

– Он говорит, что у него только тушенка в консервах. Чем есть эту гадость, он в ближайшей деревне отведет нас к тетушке Фэнь – там делают такие мантоу, что и император не едал.

– А что такое мантоу? Какие-нибудь черви?

– Ну, зачем же? – Яо не поняла шутки. – Это вроде того, что у вас называется «пельмень» – только маленькие, и делают их с разной начинкой – мясом, грибами, трепангами…

Яо рассказывала с таким аппетитом, что я чуть не захлебнулся слюной.

Наконец мы все же заехали в еще более маленькую деревушку. Возле единственного каменного здания водитель остановился, и достал из-под сиденья перевязанную бечевкой пачку газет. Из здания выскочил тощий китаец в поношенном зеленом френче, подбежал к фургону, и водитель тут же вручил ему эту пачку.

– Газеты, видимо, сюда поступают нечасто, – заметил я Яо.

– А кто их здесь будет читать? – ответила она. – Видите, водитель привез «Жэньминь жебао» (это орган Китайской компартии) сразу за всю неделю, ее просмотрит местный агитатор и разъяснит крестьянам текущие события.

Признаться, за много лет жизни в Израиле я уже отвык от такой лексики. Но тут водитель, прежде чем открыть лавку, провел нас к пожилой китаянке (она жила зажиточно по здешним меркам), где мы с Яо сели в прелестном садике, ожидая, пока нам подадут мантоу.

– Сиди спокойно, – сказала мне Яо. – Водитель сказал, что без нас никуда не уедет.

Наконец нам подали мантоу – нечто вроде пельменей-недомерков. Яо тут же принялась лихо хватать их палочками, я попытался последовать ее примеру, но у меня ничего не получилось.

– А вилка в этом доме есть?

Яо перевела мою просьбу тетушке Фэнь, и после длительных поисков мне была вручена пластмассовая вилка, хранившаяся в этом доме как экзотический сувенир на память о поездке в столицу.

Когда мы уже доедали, с улицы послышались крики – как раз с той стороны, где должен был стоять наш фургон. Яо быстро рассчиталась, и мы, обеспокоенные вышли на улицу.

От увиденного зрелища я остолбенел, а мантоу тут же попросились наружу (но я их не пустил).

Мимо нас на самодельных носилках проносили совершенно разложившийся труп, который распадался на куски прямо по дороге.

Но что самое ужасное, на этом трупе был тот же поношенный зеленый френч, который мы видели возле автолавки час назад, а из кармана френча торчала совершенно свежая на вид газета.

Почти все население деревни столпилось вокруг носилок с трупом. Галдели они при этом страшно, размахивая руками и время от времени бросая на нас опасливые взгляды. Наконец Яо не выдержала и присоединилась к многоголосому китайскому хору.

Через пару минут она сказала мне:

– Нам придется немного задержаться в деревне, чтобы помочь этим крестьянам. Не волнуйтесь, автолавка нас подождет.

– А что случилось? – не понял я. – Мы всего лишь проезжающие туристы!

– Тут неподалеку есть опасное место, – начала объяснять мне Яо. – Лощина, где несколько раз пропадали люди. Жители деревни старались туда не ходить. А этот человек, которого вроде бы принесли сейчас из леса на носилках, был местным агитатором и заместителем старосты деревни. Он всегда смеялся над местными суевериями. Где-то час назад его лошадь сорвалась с места и убежала в лес, как раз в сторону этой лощины. Он, естественно, пошел эту лошадь искать… Потом оттуда послышался страшный крик. За кем-нибудь другим местные жители бы не пошли в такое опасное место, но из-за агитатора могут быть неприятности, и немаленькие. А сейчас они просто не знают, что делать… Я посоветовала им составить протокол и подписаться, но они даже не знали, как это сделать. В китайских деревнях, кстати, очень много неграмотных – ведь чтобы читать и писать, надо знать, по меньшей мере, полторы тысячи иероглифов. Так что я сейчас помогу им написать бумагу – много времени это не займет.

– Я могу помочь составить протокол, – предложил я переводчице. – Ведь труп надо будет осмотреть, а кто вам поможет в этом лучше профессионального судмедэксперта?

– А где мы найдем такого? – удивилась Яо. – До ближайшего криминалиста отсюда несколько часов на машине, если не на самолете.

– Это я! – для вящей убедительности я даже показал указательным пальцем на свой нос, как это делают в китайских боевиках.

– Мне же сказали, что вы журналист? – переводчица изумлялась все больше и больше.

– Это в Израиле я журналист… Объясню потом, давайте перейдем к делу.

По профессии я патологоанатом, и в Союзе специализировался на судебной медицине, попутно подрабатывая в разных газетах очерками об ужасных преступлениях. И уж был уверен, что в Израиле я себе работу всегда найду. Каково же было мое разочарование, когда оказалось, что в Израиле специалисты моего профиля не нужны – убийства (не считая терактов) происходят слишком редко, чтобы можно было этим прокормиться всем приехавшим из Союза судмедэкспертам.

Но зато статьи мои знали, мало того – они неоднократно перепечатывались израильской русскоязычной прессой!

Так я попал в газету «Сенсация», где проработал три года, а оттуда плавно перекочевал в более солидный «Период». К слову надо заметить, что за все время пребывания в Израиле мне не приходилось видеть ни одного трупа «живьем» – разве что в боевиках и фильмах ужасов…

Откуда-то принесли столик, стульчик и письменные принадлежности, Яо уселась и быстро принялась рисовать иероглифы один за другим.

– «Ну, прямо дацзыбао», – пропел я строчку из песни, но переводчица сверкнула на меня глазами:

– Укоротите язык. Лучше осмотрите труп.

Мантоу уже успокоились в моем желудке, и я подошел к носилкам, положенным прямо на землю.

– Так, что я могу сказать… Судя по степени разложения, этот человек умер от десяти до четырнадцати дней тому назад. Однако одежда на нем сухая – что очень странно, ведь тело, разлагаясь, выделяет из себя различные жидкости. Возможно, через несколько дней после смерти труп переодели…

Яо оторвалась от бумаги:

– Но мы же сами видели его около двух часов назад! Или, по крайней мере, эту одежду.

– Когда тело в таком состоянии, натянуть на него другую одежду невозможно – будут отваливаться целые куски кожи и мышечной ткани. А тут труп целенький, только очень разложившийся.

Я наклонился и вытащил из кармана френча у покойника газету:

– Яо, что это?

– Это «Жэньминь жебао» трехдневной давности. Из Пекина она могла попасть сюда максимум два дня назад. Нет, я вам говорю, это тот самый человек, который сегодня подходил к автолавке.

– Но что стало с его трупом?

– Вот это я и хочу узнать, вы же только что представлялись судмедэкспертом.

Во время практики мне приходилось иметь дело с разложившимися трупами, но в таком случае и одежда на них выглядела соответствующим образом. А тут – старый труп в новой одежде и свежайшей газетой в кармане.