С бугра навстречу ему неторопливо спускались колхозники. Впереди шел Степан Парамонович, о чем-то разговаривая с уполномоченной.

— И вас потянуло на землю? — приветливо улыбнулась Синицына, поравнявшись с Клиновым.

— Мы всегда землей интересовались, — важно ответил Павел и громко воскликнул: — Кормилица наша, вот ты какая передо мной лежишь!

— Кормилица-то в километре отсюда начинается, — насмешливо произнесла Мария Хромова и приподняла тонкие, словно нарисованные, брови.

Колхозники улыбнулись.

— Не к тому речь! Нам все понятно. Я ночь не спал, думал о ней! — запальчиво крикнул Клинов. Ему не нравилось, что его опередили.

И получилось так, что он пошел слева от Синицыной, а справа от нее шагал Степан Парамонович.

— Прежде всего межи, — говорил неторопливо Щекотов. — Вы должны сами понимать, это не то, что у нас в Ярославской. У нас что? Перепахал, и все. Понятно, нет? А здесь верба выращена по межам. К тому же за войну кустарник разросся. Вообще, сказать по совести, не предугадывал я, что земли вразброс. У нас выйдешь в поле, хоть направо смотри, хоть налево — простор! А тут раскинь руки — одной упрешься в лес, другой — в гору или озеро… Незавидная местность…

Клинов вспомнил слова Николая Субботина и дерзко вмешался:

— Не за тем мы ехали сюда, чтоб на попятный идти из-за таких пустяков.

Степан Парамонович внимательно взглянул на него и промолчал, а Клинов раздул ноздри и злорадно подумал: «Ага, съел?»

Все небо обложили тучи. Дождь пошел сильнее. Первой не выдержала Мария, Она сняла ботинки и, прижимая их к груди, побежала домой. За ней бросилась Дуняша Сидорова, потом Лапушкина, потом жена Егорова, да и сам Алексей Егоров кинулся им вслед. Хотел было побежать и Павел Клинов, но посчитал для себя неудобным и по-прежнему, словно никакого дождя не было, степенно шагал по дороге.

Это было самое необычное собрание в их жизни. Не было ни председателя, ни секретаря. Все сидели на крыльце.

Никандр устроился на верхней ступеньке; он был в солдатской гимнастерке, с орденом на груди. На лоб ему свисал большой лохматый чуб. Никандр, ожидая Николая Субботкина, нервничал, барабаня ногой о приступку. День был хмурый, как взгляд Кости Клинова. Его все-таки разбудила Полинка. Она еще раз забежала к нему домой и, дернув Костю за ногу, стащила его с сундука. Марфа закричала, что мальчонке не дают покоя, но Полинка так вытаращила на нее глаза, так захохотала, что Марфа только развела руками: «Ну и девка!»

Костя лежал на траве вниз животом. Ему хотелось спать. Сестры Хромовы — Настя, Груня и Полинка — деловито щелкали семечки, словно старались обогнать одна другую. Васятка Егоров, озабоченно посапывая носом, строгал чижа. Чиж уже был готов, оставалось только взять палку и ударить ею, чтобы чиж взвился в небо.

— Долго будем сидеть? — сказала, наконец, Полинка и сбросила с подола шелуху.

— Терпенье, — ответил Никандр и еще быстрее забарабанил ногой о приступку.

— Вот чего ненавижу, так это сидеть без толку. Знала бы, что так будет, ушла бы с мамой по ягоды.

— Еще насобираешь, — заметила Груня, внимательно разглядывая на груди Никандра потускневший орден. У нее были настолько голубые глаза, что даже не верилось, что такие бывают.

Через двор темной полосой прошла тень. Настя подняла голову. Из-за большого холма надвигались облака, постепенно затягивая все небо.

— Дождь, наверно, будет, — сказала Настя и мягко улыбнулась. — А что я скажу, девушки. Вот все мы из разных мест, только я с Костей из одного колхоза. И не знаю, сколько бы нам надо времени, чтобы обзнакомиться, а тут мы все собрались и сидим, как старые дружки.

— Ну и что? — не поворачивая головы, спросил Васятка.

— А так… хорошо.

— И мне здесь нравится. Красивая местность, — неожиданно сказала Полина.

Воздух стал синий. Темная туча повисла над двором. Куры торопливо побежали под навес.

Наконец появился Николай Субботкин. Звеня медалями, он сел на деревянные перила, обхватил рукой столбик и улыбнулся Груне.

— Приношу объяснение своей задержки: на конюшню прибыли из райцентра три лошади.

— Порядок! — воскликнул Никандр.

Груня повела круглым плечом и насмешливо покачала головой.

— Первого комсомольца вижу, который с усами.

Полинка фыркнула. Николай густо покраснел.

Упали капли дождя, серые, тяжелые. Никандр откашлялся и быстро, как из пулемета, стал сыпать слова:

— Я хочу сказать, что вот мы должны решить, кто у нас будет председателем колхоза, и когда будет собрание, то отстаивать своего кандидата. Сами понимаете, дело важное. Надо не промахнуться. К тому же я хочу сказать…

— Куда гонишься? — одернула его Груня и сбросила с ладони шелуху подсолнуха.

— Не сбивайте с мысли, — строго взглянув на нее, сказал Никандр. — Дисциплинки не вижу. — И продолжал все так же скоропалительно: — К тому же я хочу сказать, насколько мне известно, у нас нет ни одного коммуниста в колхозе, так что нам положено, комсомольцам, быть впереди всех. К тому же я хочу сказать…

Полинка не удержалась и захохотала.

Никандр замолчал. Николай Субботкин перегнулся с перил, заглядывая в Полинкино лицо. У нее так сверкали при смехе зубы, что их казалось в десять раз больше.

— Откуда такая недисциплинированность? — наконец произнес Никандр, когда Полинка немного успокоилась.

— Подумаешь, какой строгий, нельзя чуточку посмеяться, — обиделась Полинка.

— Да над чем смеяться-то? — выпалил Никандр.

— Уж больно быстро говоришь.

— Если такое поведение у вас было на каждом комсомольском собрании, наверняка можно сказать, ваш секретарь никогда не был на фронте, — сказал Субботкин и закачал ногами.

— Ну и что? — резко вмешалась Груня.

— А то, что я сообщаю свой вывод как факт!

— Ну и наплевать на твой факт! А секретарь была нормальная, три почетных грамоты от обкома имела.

— Тише, товарищи! — стараясь говорить раздельное, сказал Никандр и усмехнулся, взглянув на Груню. — Спорить не о чем. Дисциплина, конечно, крепче в армии, чем в тылу. Ясно? Давайте заниматься делом.

Дождь пошел сильнее. Пыль на песчаной дорожке свертывалась в серые шарики.

Никандр оглядел всех.

— Итак, кто хочет говорить? — спросил он. Губы у него были разбиты осколком гранаты и в разговоре немного кривились.

Открылось окно. В раме, словно портрет, появился Поликарп Евстигнеевич.

— Чего под дождем мокнете?

— И верно, чего мокнуть, пошли, — Груня встала со ступенек и потянулась, выставив грудь вперед, но, заметив на себе взгляд Субботкина, спохватилась и бросилась в сени.

— Только о скобку ноги вычистите! — тонко крикнул Поликарп Евстигнёевич. — Опять начинается хождение. Я не погляжу, что вы все девки на выданьи, что любая из вас королева!..

Кухня была просторная. Ребята расселись вдоль длинного стола.

— А где же Костька? — завертелась на месте Полянка и, взглянув в окно, захохотала.

— Опять, — недовольно поморщился Никандр. — И что это как ты любишь смеяться, просто удивительно.

Полинка ткнула пальцем в окно. Костя спал на траве.

— Силён, — заметил Николай и, раскрыв створки окна, гаркнул:

— Клинов!

Костя оторопело вскочил, оглянулся и почесал щеку.

— Что ж не разбудили? — хмуро сказал он, появляясь на кухне. — Вся спина смокла.

Николай усмехнулся и спросил Груню:

— Это ваш воспитанник?

— Хотя бы, — покраснела она.

— Ясно! — улыбнулся Никандр. — Чего ж ты Сразу не сказала, что была секретарем?

Груня повела плечами и оглянулась на дверь. В избу вошла Пелагея Семеновна.

— Гостей-то, гостей, — заахала она, — уж верно сказано, со всех волостей. Ой, да и Костенька здеся. Не забыл однодеревенку свою. Вот уважил-то, вот уважил. — Она поставила на лавку ведро с брусникой. — На-ко тебе, милый, ягодок. Да бери, бери. Батька-то твой целую кепку взял, да еще две пригоршни. А мне не жалко. Своим-то людям да жалеть, — она насыпала ковш брусники и подала его Косте. — Груня, поди-ка со мной, доченька.