Сейчас, когда я вам все это объясняю, вы, наверно, понимаете все хорошо, а вот каково мне было в свое время, когда я слушал Петю!..

Двое из присутствующих в комнате облегченно вздох­нули.

— Я тогда не понимал, — продолжал лейтенант, — зачем он мне все это рассказывает! А потом вдруг гово­рит мне: “Ты помнишь, конечно, не совсем обычный взрыв, от которого у нас лопнуло несколько плафонов и притом определенной формы, а окна остались целыми? По­мнишь, я тебе говорил, что тут заключается какая-то за­гадка, а ты тогда еще послал меня к чорту? Так вот, дело действительно получилось не совсем обычное. Тогда я еще ничего не понимал, но теперь могу тебе все объ­яснить. Наши плафоны лопнули не от взрывной волны, а именно от этого странного звука. И произошло это исключительно оттого, что их собственный звуковой ре­зонанс близко совпал с характером этого звука”.

“Ну, а твой профессор Богуцкий здесь при чем?” — не­терпеливо спрашиваю я.

“О Богуцком речь будет впереди, — говорит Петя. — Я слышал о нем очень давно, хотя в лицо никогда его раньше не видел. Это очень знающий и способный чело­век, но с некоторыми существенными недостатками. Он очень замкнутый и нелюдимый. Свою работу он ведет всегда как-то обособленно, все старается своими силами, редко к кому обращается за помощью. Видно, что боль­шой индивидуалист. Вот и теперь. Но я уж лучше все расскажу по порядку.

Богуцкий и несколько работников его лаборатории остались в Ленинграде временно, как и мы. Они тоже слышали тогда сильный взрыв и обратили внимание на лопнувшие и у них в комнатах плафоны. Богуцкого это заинтересовало, поскольку его специальность — акустика и электроакустика. Ему было известно, что у нас в кор­пусе “Б”, который он считал совершенно пустым, тоже были плафоны такой же формы. И вот, чтобы убедиться в своих предположениях, он пошел вечером в наш корпус, причем уверяет, что входная дверь была плохо закрыта, так что он совершенно свободно ее открыл”.

В этом месте рассказа Петя стал улыбаться.

“В общем, ты его здорово напугал, — продолжает он. — Богуцкий от неожиданности побежал к выходу, не соображая даже, что делает. Пришел в себя только в парке и решил, что поступил по-мальчишески. На другой день я встретил его у разбитого самолета — я, конечно, не знал, что это он был у нас в помещении. А вечером он, проходя с товарищами мимо нашего корпуса, услы­шал передачу моих пластинок. Очень заинтересовался этим и остановился под окном, чтобы разобраться, в чем дело. Естественно, когда он увидел свет твоего фонари­ка, то предпочел тут же удалиться, чтобы не вступать в излишние объяснения”.

“Странно, — замечаю я Пете, — что ты не нашел нужным все это мне сообщить раньше”.

“Не мог, — отвечает Петя. — Дал слово. Слушай, что было дальше…”

А дальше было вот что. Через несколько дней Богуц­кий повстречал Петю в парке.

“Правда ли, — спросил он, — что вы записываете зву­ки бомбежки на граммофонные пластинки?”

“Правда”, отвечает Петя.

“Мне очень хотелось бы получить у вас одну пла­стинку, где запечатлен взрыв в виде длительного звука. Я, кажется, такую у вас слышал”.

Ну, Петю, конечно, все это очень заинтересовало.

“Зачем, — говорит, — вам она нужна?”

Богуцкий начал вилять и отвечать что-то неопреде­ленное. Пете же было жалко расставаться со своей пла­стинкой.

“Объясните, — говорит, — толком, а то не дам!”

Профессору после этого ничего не оставалось делать, как признаться ему во всем.

“И вот тут-то, — говорит Петя, — я и услышал пора­зительную вещь!”

Рассказчик замолчал и глубоко задумался, как бы собираясь с мыслями.

— В трех километрах от нас, — продолжал он через некоторое время, — по неустановленной причине взорвал­ся небольшой склад с боеприпасами. Единственно, что стало известно, так это то, что находившиеся на складе снаряды взорвались не одновременно, а рвались с неко­торой последовательностью, почему звук взрыва и полу­чился в виде продолжительного гуденья.

Почему это произошло, тогда тоже не удалось выяс­нить. Может быть, повлияло как-нибудь взаимное распо­ложение снарядов в различных помещениях или были другие причины, но только получился не общий взрыв, а ряд взрывов различной силы и характера, следующих один за другим почти непрерывно.

“Ты, наверно, помнишь, — говорит мне Петя, — что слышался какой-то сплошной рев и вой. И вот этот единственный в своем роде случай создал в воздухе не­обыкновенно мощную звуковую волну, распространив­шуюся во все стороны”.

“Мне нужно, — говорит Богуцкий, — очень тщатель­но изучить характер этого звука. Я думал, что это удаст­ся сделать с помощью исследования резонансных свойств плафонов, но, к сожалению, данные получаются непол­ные. Характер звука таким методом мне определить удалось, а последовательность, с которой этот звук нара­стал, и то, как в нем располагались по времени различ­ные тона, установить очень трудно. Вот ваша пластинка, если ее проанализировать, дело совсем другое”.

Вы, наверное, не верите, — обратился лейтенант к слушателям, — что от звука могут разрушаться какие-нибудь предметы! Оказывается, вполне возможно при некоторых условиях резонанса и очень большой мощно­сти звука. С резонансом вообще шутки плохи. Вот, на­пример, в старом Петербурге, знаете, в начале нашего века произошла катастрофа. Представьте себе обыкно­венный, самый нормальный мост через Фонтанку. Ходит по нему множество народа. И все протекает нормально. Мост держится. А вот проходит небольшой сравнительно отряд солдат, просто взвод, ну и, конечно, согласно воинскому уставу, стараются итти в ногу. Нужно же было так случиться, чтобы ритм их шага нечаянно сов­пал с резонансом этой постройки! Мост, представьте се­бе, обрушился, и весь взвод в полном составе неожи­данно очутился в воде. Вот поэтому-то во всех странах и завели правило, чтобы воинские части переходили мост не в ногу.

Правда, солдаты действовали на резонансную систе­му моста непосредственно своими сапогами и, таким об­разом, его раскачали, а на осветительные плафоны по­влияли, так сказать, воздушные колебания. Но все дело в резонансе и мощности звука.

А вот с самолетами что при испытаниях происходит? Представьте себе: конструируют новую машину — про­сто, скажем, чудо техники. И скорость замечательная и дальность полета порядочная. А при испытании иногда разваливается в воздухе! В чем дело? Начинают разби­раться — оказывается, вибрация мотора попала в резо­нанс с какими-нибудь трясущимися деталями. До сих пор авиаконструкторы бьются с этим делом. Не всегда, понимаете, даже поддается математическому расчету. Очень трудная задача. Всего не учтешь… А тут иногда еще мотор меняет свои обороты, чем создает самую раз­нообразную вибрацию самолета. У меня один знакомый летчик-испытатель еще в 1934 году с этим делом столк­нулся. Говорит: “Поднимаюсь на новой, только что скон­струированной машине. Все идет хорошо. Летит плавно, поддается рулевому управлению, и все такое прочее”. Но вот он, как полагается по программе испытаний, откры­вает газ на полную силу и начинает набирать скорость. “Вдруг чувствую, — говорит, — появляется сильная ви­брация… Два месяца пролежал в госпитале!” А машину тем временем, конечно, видоизменяли, укорачивали ка­кие-то там ребра, удлиняли растяжки — одним словом, делали так, чтобы в воздухе они не резонировали от ви­брации мотора.

В общем, Пете скоро стало ясно, зачем Богуцкому понадобилось тщательно анализировать звук этого взры­ва. По его мнению, от этого сверхмощного звука разру­шались не только осветительные плафоны…

“Мне, — говорил Петя, — долго не верилось, что ре­зонансные данные оказались одинаковыми и у малень­кого осветительного плафона и у огромного бомбарди­ровщика “Юнкерс-88”, который, по уверению Богуцкого, развалился в воздухе от одного только звука!”

Но профессор объяснил все очень точно. Дело в том, что даже самые различные по величине и форме пред­меты могут иметь одинаковые резонансные данные. Он привел Пете в пример две струны, из которых одна тол­стая, другая тонкая, но при этом соответствующим натя­жением их можно обе настроить на один тон.