Карл IX и Екатерина ждали ее на берегу. Ни о каком выражении радости не могло быть и речи: суровый испанский этикет запрещал проявление каких бы то ни было чувств, и молодая королева не отважилась отступить от него. Однако она была так удивительно красива, что ни один французский придворный не осмеливался взглянуть ей в лицо, опасаясь безнадежно влюбиться и оскорбить ее королевское достоинство. Ее брат, Карл IX, приветствует Елизавету «по-королевски», даже не обнимая.
После того как были преодолены многочисленные препятствия, возникшие из-за тонкостей испанского придворного этикета, 12 июня ворота Байонны наконец распахнулись. На следующий день начались балы, увеселения, фейерверки, конные турниры; состоялось большое поэтическое состязание и было показано театральное представление, которое началось в десять вечера и закончилось в четыре часа утра.
Герцог Альба, подчеркнуто надменный, выжидал, но хитрая Екатерина делала вид, что не понимает этого. Она присутствовала на всех празднествах, ласково обнимала дочь, улыбалась испанцам, как будто речь шла только о не имеющей особого значения семейной встрече. Выведенный из терпения высокомерный министр решает сам сделать шаг к переговорам.
Он начал их тоном раздраженного судьи, сожалея о распространении ереси во Франции и терпимом отношении к этому правительства. Екатерина смиренно попросила у него совета, – раз герцог Альба так хорошо осведомлен о делах ее королевства, – возможно, он считает целесообразной гражданскую войну? Герцог перешел к обороне: существуют другие, более надежные способы избавиться от этой «вредносной секты». Надо захватить врасплох их главарей: Конде, всех Шатийонов, а после, не церемонясь с формальностями, отрубить им головы. После того как это будет проделано, ничто не помешает уничтожить всех сторонников Кальвина в стране.
Королева дает понять, что к этим мерам, казавшимся ей несколько жесткими, она может прибегнуть только будучи твердо уверенной в безопасности, лучшей гарантией которой будет союз между тремя великими монархами-католиками: императором, королем Франции и королем Испании. Но герцог уклоняется от обсуждения возможности такого союза, и беседа закончилась в довольно раздраженном тоне.
Тогда Екатерина решает поговорить со своей дочерью и объявляет ей, какую она хочет плату за изменение своей политики: руку вдовствующей королевы Португалии для монсеньора с княжеством в качестве приданого, союз испанского инфанта и Маргариты Валуа. Елизавета ответила, что Филипп II возражает против женитьбы своего сына из-за его умственного расстройства. Что же до суровой доньи Хуаны, королевы Португалии, то она, казалось, решила навсегда остаться вдовой. В любом случае Испания никогда не отдаст в ее пользу какое-либо из своих владений. Герцог Альба в довольно резких выражениях подчеркивает, что католическая королева доставила себе труд приехать не для того, чтобы заниматься устройством свадеб брата и сестры, а лишь затем, чтобы выяснить намерения Франции по отношению к еретикам.
Екатерине следовало признать провал своей затеи и тут же от нее отказаться – чего ради полностью лишаться доверия протестантов? Но честолюбие мешало ей, завороженной мыслью об этой свадьбе и о прочном будущем для Александра, сдаться и уехать.
Новые переговоры не только не приблизили взаимное соглашение, но лишь ожесточили взаимное непонимание. При этом Екатерина, в ослеплении материнской любви, постоянно делает неверные шаги – так неудачливый игрок хочет заставить судьбу повернуться к себе лицом. По ее инициативе 30 июня в последний раз проводятся переговоры, на которых присутствуют король, две королевы, монсеньор, испанские министры и французские вельможи. Раз немедленная договоренность оказалась невозможной, то надо найти слова, которые обозначали бы, что стороны расстались дружески. Коннетабль объявляет, что король готов «покарать протестантов». Движимая желанием уменьшить враждебность герцога Альбы и других испанских грандов, Екатерина идет еще дальше: согласно одним утверждениям, она почти обещает отмену Амбуазского эдикта, согласно другим – заявляет о своем намерении истребить кальвинистов. Складывается впечатление, что последняя версия родилась уже после Варфоломеевской ночи.
Кардинал Гранвель, сильно обеспокоенный в эту пору влиянием протестантов в Нидерландах, также полагал – и его переписка это подтверждает, – что обещание Екатерины «покончить с религиозными распрями» обратилось в дым.
Прощание в Байонне было недолгим и свелось к протокольным формальностям. И только молодой король плачет, расставаясь со своей сестрой. Чопорные и молчаливые, испанцы переезжают границу, а шумный французский двор, как всегда искрящийся весельем, отправляется в обратный путь. В Мон-де-Марсан, в Ангулеме устраиваются пышные празднества. «Все танцуют вместе, – пишет Екатерина, – гугеноты и поклонники папы римского».
Какое согласие! Неудавшиеся переговоры в Байонне встревожили всю Европу, вызвав то, что мы сегодня назвали бы «кризисом доверия». Екатерине пришлось направить в Италию и Германию специальных посланников, которым было поручено разрешить возникшие недоразумения.
И все же она не смирилась, не отказалась от своих призрачных надежд! Брак Марии Стюарт и Дарнли устранил один из поводов для напряженных отношений с Испанией. Екатерина, вся во власти своей идеи, не замедлила этим воспользоваться. Из Плесси-де-Тур она пишет королеве Испании, снова возвращаясь к дорогому ее сердцу плану. Две недели мать и дочь состязаются в хитростях и дипломатических тонкостях, и надо признать, что двадцатилетняя принцесса берет верх над старой ученицей Макиавелли.
Всем доводам Екатерины Елизавета противопоставляет упорное желание доньи Хуаны выйти замуж лишь за короля. Увы! Корону Александру может дать только Филипп II. Королева Испании тут же напоминает о разнице в возрасте и говорит, что как добрая сестра она бы не советовала этого брака. А разве она может предложить что-нибудь другое, интересуется Екатерина. Поразмыслив, Елизавета высказывает предположение, что лучше подождать, пока у нее самой родится дочь. Разве это не было бы более достойным решением вопроса? Но монсеньору тогда придется слишком долго ждать. В качестве компенсации Екатерина просит независимости для Генуи. Категоричный отказ кладет конец переговорам.
Уязвленная, королева-мать вновь принимается повсюду искать трон для Александра. В Италии, равно как и в Германии, нечего и пытаться. Но вот у короля Польши Сигизмунда-Августа нет детей. Если бы он усыновил Александра и назначил его своим преемником!.. Спешно Екатерина снаряжает в те края одного из преданных ей людей, поручая ему собрать сведения об этой стране и подыскать там принцессу, брак с которой сулил бы монсеньору корону…
И все это время продолжаются празднества – в Шенонсо, в Блуа. И королева присутствует на них, дабы показать, что она не придает значения случившемуся. Тем временем истекает трехгодичный срок, который королева-мать дала Гизам, чтобы найти улики и возбудить дело против Колиньи, которого они подозревают в убийстве герцога Франсуа. Королева воспользовалась этим, и Государственный совет объявил, что адмирал невиновен, а Екатерина заставила кардинала Лотарингского обнять своего заклятого врага.
И все же канцлер Л’Опиталь не был спокоен. Он питал недоверие к протестантам, полагая, что их оживление в любой момент может стать угрозой для государства. На празднествах по случаю второго бракосочетания принца Конде собралась вся знать Франции, и даже маршал Монморанси засвидетельствовал ему свое почтение.
Канцлер, обладавший всей полнотой власти, счел разумным отдалить приближающуюся грозу Даже не созывая Государственный совет, он издает указ, который вносит поправки в Амбуазский договор. Однако в городах, где отправление религиозных культов по протестантскому обряду было запрещено, верующие получали право пригласить к себе пастора домой, чтобы «найти утешение в своей религии». По существу, этот новый закон разрешал частное отправление кальвинистских обрядов. Негодование руководителей католической партии было неописуемо! Кардиналы Бурбонский и Лотарингский обратились с жалобой к Екатерине, в тот момент из-за болезни вынужденной находиться в постели. Кардинал Бурбонский был очень резок и пригрозил покинуть двор.