Лорд Линк по достоинству оценил искусство Миахадо, но лошади, бьющиеся в агонии, значили для него намного больше, чем блистательные победы матадора над быками.

Он облегченно вздохнул, когда с гибелью шестого быка представление наконец завершилось. С полным равнодушием он взирал на то, как бесновалась толпа, приветствуя своего кумира. Он смотрел, как Миахадо гордо проделал круг почета, насадив на высоко поднятую шпагу свою шляпу. Зрители забрасывали матадора цветами и драгоценностями, шарфами и мантильями, перчатками и галстуками. Стоял оглушительный рев, который, казалось, никогда не стихнет.

Лорд Линк повернулся спиной к арене.

— Благодарю вас за ваше любезное приглашение, дон Франсиско, — учтиво произнес он.

— Вы прежде никогда не видели боя быков? — поинтересовался дон Франсиско.

— Нет. Я в первый раз присутствую при этом зрелище, — ответил лорд Линк.

«И в последний», — мысленно поклялся он. Вид этих искалеченных лошадей будет преследовать его до конца дней. Отказавшись от вина, которое ему предложили слуги дона Франсиско, он поспешно распрощался и вышел из ложи.

Карета с трудом пробиралась сквозь толпу смеявшихся, оживленно беседовавших людей, находившихся, видимо, в отличном расположении духа после только что увиденного захватывающего зрелища.

Неожиданно лорда Линка охватила тоска по Англии. Ему страстно захотелось снова оказаться на ипподроме в Ньюмаркете. Он представил себе несущихся по скаковой дорожке лошадей с лоснящимися шкурами; грумов, вытирающих и чистящих своих питомцев с такой нежной заботой, словно это дети. Он чувствовал, что у него нет и не может быть ничего общего с людьми, которые могут с варварской жестокостью обращаться с таким благородным животным, как лошадь.

И вообще, решил лорд Линк, день был на редкость неудачным. Он снова с раздражением вспомнил о своей беседе с сэром Бенджаменом, хотя в душе признавал, что требования посланника были вполне разумными. Потом он подумал о донье Алькире, и тут же ему на ум пришел Миахадо. Лорд Линк со злостью решил, что они стоят друг друга. Эта парочка может продолжать наслаждаться обществом друг друга с его полного благословения!

Карета остановилась возле королевского дворца. Лорд Линк с мрачным видом стал подниматься по ступенькам, не замечая никого вокруг. Внезапно он осознал, что ему не терпится увидеть Вентуру, рассказать ей обо всем, что произошло. Он представил, в какой она придет ужас, услышав о том, что сэр Бенджамен настаивает на встрече с ней. Может быть, она придумает какой-нибудь выход из этого положения.

Лорд Линк вошел в гостиную, но там никого не было. Почти в тот же момент в дверях спальни появился Симон и поспешно взял у него шляпу и шпагу.

— Пришли ко мне мистера Кэмерона! — приказал лорд Линк.

— Мистер Кэмерон уехал, милорд. Я думал, милорд, что вам известно о болезни его дяди.

— Какого дяди? Что за вздор ты несешь? Бога ради, объясни, в чем дело!

Симон пришел в смятение, как и всякий раз, когда лорд Линк кричал на него.

— Мистер Кэмерон сказал, милорд, что ему необходимо срочно вернуться в Сан-Себастьян, так как его дядя при смерти. Я думал, он успел предупредить вашу светлость, так как сказал, что вы приказали приготовить ваш синий с серебром костюм.

— Синий с серебром костюм? — с трудом выдавил из себя лорд Линк.

— Да, милорд, и еще он оставил для вас записку.

— Почему ты сразу этого не сказал?! Немедленно дай ее сюда! Где она?

— Вот она, милорд.

Симон почти бегом принес ему на подносе записку. Лорд Линк схватил ее и рявкнул:

— Можешь идти! И проследи за тем, чтобы меня никто не беспокоил.

— Слушаюсь, милорд.

Симон на цыпочках вышел из комнаты и бесшумно закрыл за собой дверь.

Медленно, тяжело, словно он внезапно состарился, лорд Линк опустился в кресло. Потом негнущимися пальцами развернул записку.

Донья Алькира тихо закрыла за собой дверь, потом остановилась посреди своей спальни, с трудом переводя дыхание. Усилие, Которое потребовалось от нее, чтобы держать себя в руках, стоило ей такого неимоверного напряжения, что теперь, оставшись наконец одна, она чувствовала себя так, будто каждый нерв в ее теле натянут до предела.

С трудом переставляя ноги, как старуха, она подошла к зеркалу и уставилась на свое отражение.

Она до сих пор не могла поверить, что это правда; она не могла поверить, что весь мир ее рухнул. И все из-за того, что удар кинжала, который мог предотвратить эту катастрофу, не достиг цели.

Она должна была действовать сразу, в самый первый вечер. Тогда, во дворце, когда она увидела перед собой лицо Анны Луизы, все поплыло у нее перед глазами. В первый момент ей показалось, будто у нее начались галлюцинации. Потом она убедила себя, что это не мог быть ребенок Анны Луизы, а скорее всего какой-нибудь ублюдок ее отца или кого-то из его родственников, чем и объяснялось это поразительное сходство с ее покойной сестрой.

А в том, что ее сестра была мертва, она не сомневалась ни минуты. Да и как она могла выжить, без средств к существованию, замужем за человеком, который вынужден был прятаться ото всех и скрывать свое настоящее имя? К тому же поиски, предпринятые герцогом, не увенчались успехом, хотя он перевернул вверх дном всю Испанию.

После исчезновения Анны Луизы донья Алькира осталась единственной наследницей огромного состояния Каркастилло, поэтому она не испытывала ни малейшей жалости при воспоминании о своей пропавшей сестре.

Еще при жизни своего отца она прилагала неимоверные усилия, чтобы сконцентрировать всю власть в своих руках. Ей было приятно сознавать, что все ее боялись, что в ее силах было жестоко наказывать тех, кто осмеливался противоречить ей.

Она была настоящим тираном. Фермеры, арендовавшие землю в ее поместьях, поговаривали между собой, что тот день, когда умер герцог и донья Алькира заняла его место, был самым черным днем в их жизни.

Но никто не осмеливался открыто заявить об этом. А донья Алькира между тем все увеличивала и увеличивала налоги, заставляя фермеров работать с утра до ночи, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Она рассчитала большинство управляющих, которые в течение многих лет служили ее отцу, назначив на их место молодчиков, не знавших ни жалости, ни снисхождения. Единственным человеком, кто не боялся открыто протестовать против ее образа действий, был маркиз де Торре Нуэва.

В конце своей жизни герцог очень близко сошелся с отвергнутым женихом своей старшей дочери. Их связывала не только крепкая дружба; герцог все больше и больше полагался на советы маркиза, так что мало-помалу маркиз стал принимать самое активное участие в управлении огромными владениями Каркастилло.

Донья Алькира положила этому конец в тот же самый день, когда умер ее отец.

— Я вполне в состоянии сама справиться со своими делами, — гордо заявила она маркизу.

Он слишком хорошо знал ее, чтобы усомниться в справедливости такого заявления. Поэтому он молча поклонился и ушел, но его сердце обливалось кровью при мысли о том, что станет с теми людьми, которые в течение стольких лет верой и правдой служили его покойному другу.

Любому человеку, особенно тому, который хорошо знал жизнь испанских крестьян и любил их, было мучительно тяжело наблюдать за тем, как жестоко обходится с ними донья Алькира, но маркиз заставлял себя не вмешиваться ни во что. Он слишком много времени проводил во дворце Каркастилло, чтобы не знать, что на самом деле представляет собой донья Алькира. Своей притворной кротостью и приятными манерами она могла ввести в заблуждение и двор, и гостей своего отца, но только не маркиза.

Донья Алькира была достаточно умна, чтобы не допустить никаких сплетен на свой счет. Ни король, ни королева, ни даже самые злые языки при дворе не могли сказать о ней ничего плохого. Конечно, все знали, что у нее было много поклонников, претендующих на ее руку, но лишь ее слугам и маркизу было известно о ее многочисленных любовниках, так же как и о ее жестокости, мстительности и вспышках бешеной ярости.