Оказалось, что хэшан убит и лежит мертвый на полу. В келье – его постель, сундуки, все повернуто вверх дном. Ясно, что он стал жертвой грабителей.

Затем всем показалось, что мертвый дух смеялся неспроста. Пошли осматривать голову Будды. И там, на затылке, увидели еле заметную зарубку. Расковыряли – и внутри оказались спрятанными тридцать с чем-то лан. На эти деньги и похоронили хэшана.

Историк этих странностей скажет по этому поводу следующее:

Есть пословица, что деньги слиты с жизнью. Не попусту, знаете, так сказано!

Подумайте: человек экономит, скряжничает, копит, запасает, чтоб отдать все это неизвестно кому. И это глупо! А что сказать тогда про монаха, у которого нет даже этого неизвестного?

Он, видите ли, при жизни своей не решался воспользоваться деньгами, а по смерти любовался на них и смеялся… Вздоха заслуживает такой раб денег!

Будда говорил: деньги с собой не унесешь, лишь дела твоей жизни пойдут за твоим телом.

Это он не о нашем ли хэшане?

В доме вэйнаньского Цзяна, служившего секретарем в одном из министерств, стали появляться массами бесы и домовые, часто морочившие и изводившие людей. Тогда он переехал, оставив сероголового[87] сторожить ворота. Но тот умер, и, сколько раз ни меняли привратников, все они умирали. Тогда Цзян забросил дом окончательно.

В том же селе жил студент по имени Тао Вансань. Он с ранних пор отличался свободным, ничем не стесняющимся правом. Был охоч до любезничанья с гетерами, но когда вино кончалось, он их сейчас же отсылал. Друзья-приятели подсылали ему гетер нарочно, и они бежали к нему, льнули. Тао – ничего, смеялся, принимал без возражений и недовольства. На самом же деле всю ночь проводил без всякой нечистоплотности.

Как-то он ночевал в доме у секретаря министра. Ночью к нему прибежала служанка. Студент решительно ее отстранил, не стал чинить беспорядка. За это секретарь стал дружить с ним и уважать его.

Семья была самая бедная, да тут еще жили родственники по так называемому «удару в таз»[88]. В этих крытых соломой помещениях, всего в несколько столбов когда наступали парные жары, Тао не был в состоянии выносить духоту и обратился к секретарю с просьбой временно одолжить ему заброшенный дом. Секретарь, имея в виду живущие в доме привидения, отклонил его просьбу. Тогда студент написал рассуждение «О том, что чертей нет» (продолжение предыдущих)[89] и представил его секретарю, добавив при этом:

– Что могут сделать черти?

Ввиду настойчивых его просьб секретарь согласился. Студент пошел в дом, убрал приемную и кабинет, а с наступлением вечера принес туда свои книги. Потом пошел за прочими вещами. Хватился книг – уже исчезли. Подивился, лег вверх лицом на постель и затаил дыхание, чтобы посмотреть, каковы будут дальнейшие перемены обстоятельств.

Прошло этак с время, нужное для обеда. Послышались шаги: кто-то шел в туфлях. Тао взглянул. Видит: из спальни вышли две девушки и вернули на стол пропавшие книги. Одной из них было лет двадцать, а другой, пожалуй, лет семнадцать – восемнадцать. И та и другая были отменные красавицы.

Они нерешительно топтались, стоя возле кровати, на которой лежал студент, переглядывались, пересматривались. Студент лежал тихо, не шевелясь. Тогда старшая подняла ногу и толкнула студента в живот, а младшая, зажав рот, тихо смеялась. Студент чувствовал, как сердце его волнуется волной и что, по-видимому, ему не выдержать. Он стал думать о вещах неколебимой правоты, быстро стал серьезен и решительно не обращал больше на дев внимания. Тогда дева левой рукой стала дергать его за усы, а правой рукой легонько хлопать по щекам. Послышались слабые звуки, которым младшая еще усерднее смеялась. Студент быстро вскочил и заорал на них:

– Эй, как ты смеешь, дьявольское отродье!

Обе девушки в испуге убежали и скрылись.

Студент, боясь, что придется всю ночь терпеть подобные мучения, хотел уже переехать обратно домой, но затем устыдился, что слова его не будут покрыты, зажег лампу и принялся читать. В мрачном пространстве бесовские тени реяли вокруг него беспрерывно, но он не обращал на них ни малейшего внимания.

К полуночи он зажег свечу и улегся спать. Только что смежил он вежды, как почувствовал, что ему попало в нос что-то тонкое. Стало невероятно щекотно, и он сильно чихнул. И вот слышит, как в темных углах сдержанно-сдержанно смеются.

Студент, ничего не говоря, притворился, что уснул, и стал выжидать. Вдруг видит, что младшая дева взяла бумажный кружок, свернула его тоненьким коленцем и подходит к нему, то шествуя, как аист, то припадая, как цапля.

Студент разом вскочил и закричал на нее. Вспорхнула и скрылась. Только что улегся, как ему опять полезли в ухо. И всю ночь его таким образом теребили, прямо невыносимо. Но как только пропели петухи, стало тихо, звуки исчезли, и студент наконец сладко уснул.

Весь день не было ничего ни слышно, ни видно. Как только солнце пало вниз, появились какие-то призраки. Тогда студент принялся ночью стряпать, решив дотянуть стряпню до утра. Старшая мало-помалу подошла к столу и согнула на нем свои локти, наблюдая, как студент занимается. Затем взяла да закрыла студенту книгу. Студент рассердился, хвать ее – ан уже вспорхнула, растворилась.

Через самое малое время она опять стала его трогать. Студент положил руку на книгу и продолжал читать.

Тогда младшая, подкравшись с затылка, закрыла сложенными руками студенту глаза. Мгновение – и убежала. Стала поодаль и смеялась.

Студент, тыча в нее пальцем, бранился:

– Вы, чертовы головушки! Уж если поймаю – так сразу убью!

Девы и не подумали пугаться. Тогда он сказал насмешливо:

– Даже если проводите меня в спальню, я все равно не умею… Так что бесполезно ко мне приставать!

Девы усмехнулись. Потом повернулись к печке, стали щипать растопку, мочить рис и вообще готовить студенту пищу. Студент поглядел на них и похвалил.

– Ну, скажите ж мне обе, – спросил он, – неужели ж это не лучше, чем глупо скакать и прыгать?

Не прошло и пустячного времени, как кашица уже была готова. Обе девы наперерыв бросились класть на стол ложки, палочки и глиняные чашки.

– Я очень тронут, – сказал студент, – вашей услугой… Чем только за вашу доброту мне отплатить?

Девы засмеялись.

– Да, но в каше-то моча с мышьяком, – сказала одна.

– Послушайте, – ответил студент, – ведь у меня, с вами никогда никаких недоразумений не было: ни ненависти, ни злобы. Зачем вам так со мною обращаться?

Кончив есть, опять наполнили чашки и бегали, усердно хлопоча и соревнуя. Студент ликовал. Так привыкли делать постоянно. С каждым днем осваивались все ближе и ближе. Сидели уже рядышком и говорили, изливаясь, по душам.

Студент стал подробно расспрашивать, как их зовут.

– Я, – сказала старшая, – называюсь Цюжун («Осеннее Лицо»). Фамилия моя: Цяо. А она – из дома Жуаней. Сяосе («Маленькая Благодарность»).

Затем студент полюбопытствовал узнать подробнее, откуда они обе.

– Глупый какой мужчина, – смеялась Сяосе. – Мы еще не смеем ему отдать свое тело, а он… Кто тебе велит, скажи, спрашивать о наших домах? Что мы, замуж идем или ты на нас, что ли, женишься?

– Вот что, – сказал студент, сделав серьезное лицо, – если передо мной прелестное существо, то неужели с ним можно обойтись без свойственных человеку отношений?

Теперь так: если дух из мрачных мертвых сфер ударит в человека, то тот обязательно умрет. Так что кому не нравится со мной жить – что ж, пусть уходит. А кому нравится – примирись, и дело с концом. Если я вам не нравлюсь, к чему вам, таким красавицам, пятнать себя? Если ж нравлюсь по-настоящему, зачем, скажите, вам смерть какого-то шалого студента?

Девы переглянулись, и на лице их выразилось движение. С этих пор они не очень уж приставали к нему с шутками и издевками. Тем не менее от времени до времени они лезли руками к себе в груди, снимали штаны и клали их на пол. Студент оставлял без внимания, более не дивясь.