Кровь текла быстро, вскоре я уже был весь в ней перемазан. Внезапно мне стало страшно. Вдруг кровь не остановить? Ко мне вчера весь день никто не заходил! Я умру от потери крови. Какая нелепая смерть! В панике я подскочил с кровати и тут же дверь распахнулась. На пороге стоял Хаким. Его лицо окаменело, когда он увидел меня. Он обвел взглядом комнату, осколки блюдца, клоки моих волос, сиротливо лежавшие повсюду. После этого я по-настоящему понял значение слова «бешенство». Он накинулся на меня, как сумасшедший. Его удары были точными, поставленными. Он бил меня по лицу, по ребрам, по животу. Я слышал какой-то дикий хруст, все покрыла красная пелена. И было больно. Боль ни на секунду не затихала, разгораясь сильней, словно костер на ветру. Во рту появился знакомый медный привкус. Я задыхался. Пытался отползти, позвать на помощь, но все было бесполезно. Он меня убьет. Я уже даже не кричал, лишь мое тело вздрагивало от ударов.

— Хаким! – с визгом кинулся на мужчину знакомый мне юноша. – Ты убьешь его! Остановись!

Вроде даже прибежал крепыш, стал оттаскивать мужчину. Для меня вдруг все стало пепельно-белым, до рези в глазах, я зажмурился и мир исчез.

Глава 2.

Я пожалел тысячу раз, что решился на уродование себя. Злить Хакима нельзя. Он из тех людей, которых можно назвать настоящими психами. Им сносит голову, если что-то пошло не так или кто-то поступает против их воли.

Мои глаза не открывались неделю, нормально дышать я смог только через месяц, как и принимать пищу. Перечислить мои травмы – страницы не хватит. Больше всего врач сокрушался из-за носа, восстановить его былую форму не представлялось возможным.

Первое время я был похож на спелую сливу. Весь в синяках, бинтах. Сломанные ребра туго перетянуты, на голове повязка, на носу скобы.

Не буду говорить о боли. Такого я не испытывал никогда. Она словно поселилась в моем теле, считая его уютным домом. Конечно, врач колол мне обезболивающие. Только его хватало на несколько часов. Потом я стонал, метался, плакал. Расходились швы, сбивались повязки. Затем недолгое облегчение, и по новой…

Ранам на лице уделяли особое внимание. Врач десять раз в день смазывал их особым составом, приносил какие-то незнакомые мне приборы, вроде большой лампы, заставлял меня лежать под ними. Вроде как с этим шрамы будут незаметны.

Спустя два месяца я сидел в инвалидном кресле (мне все еще было трудно передвигаться самому) на террасе с видом на море. Меня выпускали по рекомендации врача. Все равно я бы не смог сбежать. Время близилось к закату, легкий ветерок трепал мои непривычно короткие волосы. С того самого момента избиения, я не видел Хакима. Любое упоминание о нем вызывало у меня дрожь. Его имя казалось зловещим, пугающим. Я бы отдал многое лишь бы просто никогда его не видеть. Я не понимал, почему меня лечат. Значит ли это, что я все еще могу принести пользу? Для чего я ему?

Я задремал под успокаивающий шелест волн. Проснулся когда небо окрасилось в пурпурно-красный. По привычке я зевнул и тут же схватился за ребра. Как больно… Дыхание сбилось, и мне понадобилось несколько десятков секунд, чтобы прийти в себя. Когда я распрямился, то увидел Хакима перед собой. Его лицо ничего не выражало. Он разглядывал мои шрамы, мои волосы, мое тело. Я против воли задрожал. Я не знал, что от него ожидать, боялся… Стиснув зубы, я понял, что глаза предательски щиплет. О, нет… Я не могу расплакаться перед ним. Но я расплакался, как ребенок. Я вытирал рукавом слезы, но они появлялись снова и снова. Боковым зрением уловил движение и сжался, ожидая удара, но на мои колени лишь опустился платок. Я не взял его, продолжал размазывать слезы кулаками. Услышал, как мужчина сделал пару шагов, налил воды в стакан и вернулся ко мне со словами:

— Выпей это.

Отказать я не смел. Не глядя на Хакима, взял стакан, стараясь не касаться его пальцев, и сделал пару глотков. Это помогло, я немного успокоился. Скрипнуло кресло, и я понял, что мужчина сел напротив меня. Он молчал. Я физически чувствовал его тяжелый взгляд. Время тянулось мучительно медленно. Я ненавидел себя за страх в моей душе, с которым я ничего не мог сделать.

— Шрамы почти не заметны, — констатировал он. От его голоса у меня побежали мурашки по спине. – Врач говорит, скоро их не будет. Тебе повезло. И новая прическа тебе идет. Хотя, конечно, с длинными волосами тебе было гораздо лучше. Интересует, почему ты до сих пор жив?

Я молчал.

— Отвечай.

Сказано просто, почти без эмоций, но в голосе столько власти, что я торопливо говорю:

— Я нужен тебе.

— Правильно. Алекс, посмотри на меня. Ужасно раздражает, когда собеседник отводит взгляд.

Мне пришлось сделать над собой усилие. Я ровно сел и посмотрел на Хакима.

— Хороший мальчик, — похвалил мужчина, скрывая усмешку. – Я потратил на твое лечение целое состояние, так что будем считать, что мы квиты.

Это такое своеобразное извинение? Я открыл рот и тут же его закрыл.

— Тебя еще можно неплохо продать.

— За сколько? – во мне взыграло природное любопытство, и я разомкнул губы.

Мужчина внимательно посмотрел на меня, но ответил:

— Процентов на двадцать-тридцать дешевле.

Я быстро прикинул в уме:

— Это все равно получается два миллиона.

— Откуда ты знаешь арабский? – усмехнулся Хаким. – Это Ясон подал тебе идею? Нужно с него потребовать деньги за лечение.

Значит, Ясон – это тот ревнивый юноша. Что ж, да, он подал идею, спасибо ему.

— Два миллиона чего? – уточнил я. – Долларов?

— Евро.

Мой рот сам открылся. Это же бешенные деньги.

— Неужели кто-то платит такие деньги за человека?

— Почему бы их не заплатить, если они у тебя есть? – пожал плечами Хаким. – И не просто за человека, а за прекрасное сокровище.

Видимо мужчина был настроен миролюбиво, или пришло время мне все рассказать, но он продолжил начатую тему:

— Таких мальчиков как ты мы ищем по всему миру. Большим спросом пользуются светловолосые голубоглазые красавцы. Мы обучаем их языкам, этикету, тонкостям любовных утех и прочему. С тобой проще. Английский ты знаешь, арабский, оказывается тоже. А вот насчет любовных утех как?

Я так откровенно покраснел, что Хаким рассмеялся, а затем напрямую спросил:

— Ты девственник?

Отвечать мне не было нужды.

— Это хорошо. Очень. Шейхи любят невинных мальчиков.

— Но я не гей!

— А вот это уже не важно.

— Но…

— Послушай, Алекс, ты не понимаешь какой шанс тебе выпал. Ты будешь жить в роскоши, возможно даже во дворце, никогда не будешь ни в чем нуждаться. А ведь большую часть жизни ты нуждался, так?

Он пристально посмотрел на меня и стал говорить, будто читать с бумажки:

— Алексей Стрельцов, восемнадцать лет, родился в Москве, отец бросил вас с матерью, когда тебе было пять лет. Мать, Наталья Стрельцова, тридцать пять лет, работает продавцом в местном супермаркете, а вечерами пьет дешевое вино. Ты умудрился поступить в хороший университет, а незадолго до своей поездки в Тайланд хитроумно ограбил однокурсника. Вот откуда у тебя деньги. Скажи, ты ведь не думал возвращаться?

У меня пересохло во рту. Из уст Хакима моя жизнь выглядела еще более неприглядной.

— Ты просто маленький воришка, Леня, — четко произнес Хаким. Я немного удивился – как он смог выговорить такое сложное слово? А потом только до меня дошло… Только мама так меня называла…

— Как ты узнал? Если с мамой… — я дернулся, как всегда забыв о ребрах. И они со злорадством напомнили о себе. Полминуты я пытался отдышаться.

— С ней все хорошо, — обронил мужчина. – Правда, она в очередном запое, потому что ее сын вор. И к тому же мертв.

Я заплакал. Слышать о моей жизни было неприятно, маму жалко, себя тоже жалко. И мне плевать, что Хаким смотрит. Плевать, что он думает.

— Тише, малыш, не плачь, — неожиданно Хаким оказывается рядом, прижимает меня к себе. Я вновь ощущаю аромат его парфюма. Почему-то мне не хочется вырываться. Его руки уверенно меня держат, даря какое-то извращенное чувство защищенности. Потому что я не могу быть защищен своим же мучителем.