Христиан турки называют гяуры, и султан знает численность всех, кто находится под властью турок, и сколько их в каждой земле. Султану платят дань каждый год с каждой христианской головы сорок аспров[357], что составляет один золотой; в год султан получает этой дани несколько сот тысяч. А если кто может заработать деньги, тот дает (султану) еще один золотой в год исключая детей и женшин; и все это, не считая других доходов, которые поступают к нему (султану) в его казну с моря, с земли и с серебряных гор. Христиане же дают своим господам, под которыми они находятся и которых они называют тимарерлер[358], половину султанской дани и к тому же с десяток голов всякого скота или зерно. Работы же никакой они ни на султана, ни на своего господина не выполняют и не поступают на службу.

Если же войско султана идет по его земле, то никто из воинов не смеет травить посевы, причинять какой-нибудь вред или без оплаты у кого-то что-либо взять, даже если этого было мало, что стоило меньше мелкой монеты. Турецкие властители не прощают этого один другому, не желая, чтобы бедным был причинен ушерб [как язычникам, так и христианам][359]. А если кто-нибудь возьмет умышленно без оплаты, он платит жизнью, ибо султан хочет, чтобы бедные жили спокойно. Христиане, которые находятся под властью султана, должны поставить десятки тысяч вьючных животных или коней, провиант, отдавая это своими руками, после чего над ними владычествуют по справедливости, не причиняя им вреда. Под таким-то управлением все живут. [Так продолжается издревле и до нынешнего времени][360].

При султане Мураде случилось так, что одна баба пожаловалась на некоего азапа, что он на ее дворе взял молоко и выпил его. Султан приказал его схватить и вспороть ему живот, чтобы удостовериться, есть ли в желудке молоко, так как он не знал, верить ли ему; если же молока там бы не было, то та же участь ожидала бабу. И таким образом несчастный воин лишился жизни, а баба — молока. А произошло это, когда султан ехал из Пловдива к Черному морю.

Размножение турок подобно морю, которое никогда не прибывает и не убывает, но никогда не бывает спокойным и другим приносит разрушение, там и сям колеблясь. Так и у поганых никогда нет спокойствия, всегда они колеблются. Ибо у них хотя в одной земле и тихо, но в другой волна бьется о берег. В некоторых землях, где морская вода густая и соленая, из нее делают соль, однако, если чистую воду не приправить небольшим количеством сладкой воды, соль из нее добыть невозможно; воды, разлившись все по миру, там и сям бывают сладкие и хорошие, и ко всему необходимые и полезные, но, когда они впадут в море и смешаются с морской водой, вся их пригодность к питью и сладость пропадает и они становятся, как остальная морская вода, плохими и солеными.

Турки подобны этому: они никогда не находятся в покое, всегда ведут войну, из года в год, от одних земель до других, а если где заключат мир, то только тогда, когда им это выгодно, а в других землях они причиняют одно только зло, захватывают людей, берут в плен, а кто не может ходить, тех убивают. И это они делают многократно в течение года: более десятка тысяч христиан они приводят к поганым, и они обрекаются, подобно водам, попадающим в море, ибо, оставив свою веру, принимают поганскую. А поступив так, эти христиане бывают хуже, чем подлинные поганые. И, таким образом, все служит к их размножению: когда одни-сослужат службу, другие служат, и они приводят иных, а тс заботятся о том, чтобы привести следующих, так чтобы их число никогда не убывало, как и приказал им Мухаммед.

И, кроме того, каждый год прибавляется немалое число добровольно отуречившихся, как это случилось в Галате, когда один знаменитый монах ордена святого Бернарда[361] по своей подлости навлек на доброго человека смерть, так что турки без всякой его вины велели его сжечь, а жена его осталась вдовой. Потом этот монах принял Мухаммедову веру, а Христову осудил и эту вдову выпросил у поганых. И они дали ее ему помимо ее воли, а впоследствии более сорока моряков-каталонцев приняли поганскую веру. И все же поганые не похвалили поступка этого монаха.

И так турки множатся, почему мы и можем видеть, что они берут людей, а не скот. И кто же им может дать отпор, если они, забрав все, быстро уезжают; прежде чем христиане подоспеют, они будут там, где им надлежит. А если бы к такой обороне люди захотели подготовиться, они понесли бы еще больший урон и потери. Пока головы змеи не разобьешь, не будешь от нес в безопасности. И пусть их кавалерия будет разбита, это не означает, что она исчерпана и не прибудет новая. Остальное можете себе представить.

Турецкий султан имеет такой обычай: в своем дворце он показывается придворным два дня в неделю, и там должны быть все придворные, стоя в отдалении. И тут же являются послы, откуда кто, поднося дары, и, представившись, больше не появляются во дворце, разве что в этом возникает крайняя необходимость. И таким образом они ожидают ответа. А султан потому должен показываться, что если бы этого не было, придворные думали бы, не произошло ли что-то, и опасались, как бы кто иной не захватил престол, а не его (султана) сын. И если бы он был болен, придворные по этой причине хотят знать о его болезни.

Султанские имена на турецком языке таковы: одно — Буюк-бек, т. е. великий господин; другой — Хункьяр, т. е. турецкий князь, третье — мирза, т. е. сила; четвертое — султан, т. е. император, а по своему предку он называется однамоглы, т. е. сын гетманов. Другие его называют падишах, что означает имя над всеми именами, но это имя не принадлежит ему, но только одному Богу, ибо они бога называют Ергок Ярадан Падишах, т. е. всемогущий творец неба и земли.

Король венгерский Владислав и король польский Ольбрахт — два брата, выношенные под одним сердцем и происшедшие от одной крови. Имея столь большую силу, по божьему произволению совершили бы крайне удивительное и неслыханное дело, если бы отважились пойти па турецкого султана и отомстили пролитие христианской крови и гибель людей, а особенно своих предков.

И как было очевидно, что пока Стефан Валашский воевода[362] держал Килию и Белгород в своей власти, польское королевство сидело спокойно, как за щитом. И пока венгерский король держал Белград Рацкий в своей власти, Венгерская земля была спокойна. Ибо Дунай, Сава, Тисса и Драва — четыре реки служат как бы запором. О Белграде же, как ключах Венгерского королевства, поэтому нужно было бы иметь постоянную заботу. Ведь поганые не спят; на короле же лежит обязанность заботиться о всех подданных, остерегать их и оборонять. И другой правильной дороги к этому нет иначе, как через братское согласие, единство и любовь всех христиан, дабы они были вызволены из рук поганых.

И не так надо поступать, как король Матиас, который, не обрашая внимания на поганых, вел борьбу с христианами. Видимо святой отец Павел Второй[363] и Римский император[364] были тому причиной, так как (они) побудили Матиаса вести войну с чехами[365], а когда он их не смог одолеть, он повернул на Рагузскую землю[366], на Римского императора. И таким образом между христианами шла война, а поганые умножали свою силу, ибо под защитой веры христиане способствуют многим плохим делам и напрасно ею похваляются.