Она вошла в кабинет в сопровождении двух полицейских в штатском и заявила, что хочет признать свою вину и понести наказание за свой поступок, но отвечать на вопросы, которые автоматически задавались в таких случаях, отказалась. Это была высокая и стройная негритянка в длинном просторном одеянии, оставлявшем плечи обнаженными. Заплетенные на множество маленьких косичек волосы обрамляли ее красивое лицо — янтарные глаза, короткий, немного приплюснутый нос, высокие скулы и полные, красиво очерченные губы.

Шеф полиции привстал со стула и жестом предложил ей сесть на диван.

— Нет, — сказала она. — Я хочу стоять перед вами, как и полагается преступнику перед судьей. — Бросив быстрый взгляд на полицейских, она снова обратилась к шефу полиции: — Пусть эти люди оставят нас вдвоем. Иначе я не буду говорить.

Удивленно посмотрев на нее, шеф полиции улыбнулся и кивнул.

— Что ж, пожалуйста. — Он подал знак, и те двое, что ее привели, вышли из кабинета. — Вы прекрасно говорите на нашем языке, — продолжал он, — очевидно, вы здесь родились?

— Я фулагаленка. Меня послали сюда с особым заданием — теперь оно уже выполнено… Да, я свободно владею вашим языком. Изучаю его уже много лет из уважения к вашей стране и для того, чтобы подготовиться к тому моменту, когда мы нечестно с вами начнем великую борьбу за мир и свободу в соответствии с указаниями вашего Министра, который сказал, что эту борьбу все обездоленные народы начнут сообща и что он возглавит ее. Но Министр обманул наши надежды.

Наступила тишина. Шеф полиции вздохнул, зная наперед, что последует дальше. За последние дни ему пришлось выслушать немало тирад, произнесенных разными фанатиками.

Преодолев неуверенность, она заговорила быстро и горячо:

— Язык, которым он пользовался, отличался от того, что я изучала. Свобода у него могла означать угнетение, а угнетение — свободу. В свои слова он вкладывал такое содержание, какое в данный момент могло служить поставленной им цели. Наша бедность становилась для него богатством, так как он мог ее использовать для собственной выгоды. Наша солидарность служила пищей его коварству, скрывавшемуся за многообещающими словами и пламенными фразами.

Шеф полиции остановил ее нетерпеливым жестом.

— Ближе к делу! — отрезал он. — Кто дал вам это особое задание? И в чем оно состояло?

— Мои организации — Борьба Черных Народов. Наша цель — уничтожать одного за другим лжецов, пока оставшиеся не уползут в свои норы. Тогда мы возьмем дело в свои руки.

Ее слова звучали уверенно и противоречили их смыслу. Шеф полиции все больше убеждался в том, что эта женщина безумна, но опыт подсказывал ему, что это безумие могло быть для других проявлением высшего божественного разума.

— Я требую, чтобы вы обнародовали мое признание, — продолжала она. — Сама я готова понести наказание, потому что только через наказание смогу достигнуть желаемого.

Шеф полиции улыбнулся:

— Но мы, кажется, не закончили. Нам еще нужно выяснить некоторые детали.

— Я готова. — Она опустила взгляд и скрестила на груди руки.

— Расскажите, пожалуйста, как вы действовали.

— Я заставила автомобиль Министра врезаться в отвесную скалу.

— То есть столкнули его? А где та машина, в которой вы ехали?

— У меня не было никакой машины. Я и водить-то не умею. Просто я использовала свою внутреннюю силу. В тот день, с утра до вечера, эта сила была направлена на Министра. Огромная сила! После этого я чувствовала себя совершенно опустошенной.

— Ваша сила? — Шеф полиции оживился.

Привстав со стула, он устремил на нее свой холодный, пронизывающий взгляд, но она продолжала стоять, опустив голову, и этого взгляда не почувствовала.

— Воодоо, — тихо произнесла она. — Вы знаете, что такое воодоо?

Рука ее пошарила в глубоких складках одеяния и извлекла маленькую куклу, утыканную длинными иглами из черной полированной кости. Она приблизилась к столу и положила куклу перед шефом полиции, который пришел в изумление, узнав в кукле миниатюрное изображение Министра, искусно передававшее мельчайшие черточки лица.

— Каждая игла — укол любви, — пояснила она, — и укол ненависти. Но какой из уколов имел самое сильное воздействие — мне неизвестно, поэтому я и не знаю, когда именно и где подействовало мое воодоо.

Шеф полиции отвел взгляд от куклы и устремил его в глаза женщины. Воодоо, подумал он. Этот символический акт, не делающий различия между идеей и человеком и уничтожающий символ вместо идеи в полной уверенности, что тем самым уничтожается и сама идея.

— Вот оно что! — мягко проговорил он в то время, рука его потянулась к сигнальной кнопке на столе. — Может быть ваше посольство поможет вам вернуться в свою страну. Думаю, там вам будет лучше, чем у нас.

В кабинет вошли те двое полицейских в штатском. Он сделал им едва заметный знак, и они взяли ее под руки, чтобы увести. И вслед им он сухо приказал:

— Никаких мер. Предложите ей чашку кофе, а потом отпустите.

Только он снова сел за срой стол, как раздался телефонный звонок. Звонил дежурный офицер:

— Тут еще один пришел — мужчина лет тридцати. Отказывается назвать свое имя.

Шеф полиции вздохнул:

— Спросите у него точное время совершенного им преступления.

В трубке затихло, пока дежурный передавал вопрос. Но вот шеф полиции снова услышал его голос.

— Он говорит, что это произошло в десять часов шесть минут тридцать секунд.

Шеф полиции вздрогнул. Человек назвал точное до секунды время, которое показывали разбитые часы шофера. Заметно волнуясь, он произнес:

— Спросите у него, каким оружием он пользовался.

— Он говорит, что оружием был автомобиль, — после непродолжительной паузы сказал дежурный.

— Какого цвета автомобиль и его особые приметы, — поставил новый вопрос шеф полиции, зная уже, что ответ будет именно тот, который он ждет.

— Он говорит, что автомобиль был черный с белой полосой по бокам.

Шеф полиции кивнул, в уголках губ наметилась едва заметная улыбка.

— Приведите его ко мне, — тихо произнес он, — только сначала обыщите. — И добавил шепотом лишь одно слово: — Камикадзе!

Когда допрос, продолжавшийся более получаса, был закончен, шеф полиции долго сидел молча, не зная, что делать дальше. Он стал изучать сидевшего на диване мужчину, чтобы как-то увязать сделанное им признание с ним самим, с его внешностью, поведением, реакцией после того, как все уже было записано на видеомагнитофон. Потом, сняв телефонную трубку, он набрал номер телефона нового министра. Говорил очень тихо, так, чтобы сидевший на диване мужчина не смог уловить смысл слов.

— Так, значит, это ты сделал?! — вскрикнул, входя, новый министр и вонзился взглядом в мужчину.

— Да, это сделал я, — ответил мужчина.

— Расскажи, как это произошло. Во всех подробностях.

Мужчина ответил уверенно, без малейшего колебания:

— Я знал, что автомобиль с Министром пойдет вверх по дороге, и точно рассчитал, в каком месте должен его встретить; знал, что могу погибнуть сам, но моя главная задача была уничтожить Министра.

— Зачем ты хотел это сделать?

— Я его ненавидел.

— Почему?

— Больше двух лет я был в плаваниях, лишь время от времени возвращаясь на берег. И вот однажды влюбился в женщину, которая губила свою жизнь в одном портовом борделе. Она была индонезийка. Я обещал выкупить ее, освободить от унижения. И когда такая возможность у меня наконец появилась…

Шеф полиции бросил взгляд на нового министра и к своему удивлению заметил, что тот побледнел и сделал знак рукой, который и заставил мужчину на диване прервать свой рассказ.

— Это все записано на пленку, господин министр, — пояснил шеф полиции. — О мотиве со всей его низостью и чудовищной лживостью он уже рассказал. Давайте не будем на этом задерживаться. Позвольте мне лучше попросить его сделать несколько уточнений, крайне важных для дела.

Он обратился к мужчине:

— Вы взяли напрокат машину, чтобы совершить преступление, и знали, что оно удастся, так как вам было известно, что Министр никогда не пристегивал ремень безопасности. Вы знали также точное время, когда автомобиль Министра должен был подниматься по горной дороге. Во время допроса вы заявили, а теперь и подтвердили, что вас совсем не страшило то, что вы сами могли отправиться на тот свет. — Шеф полиции сделал многозначительную паузу, усиливая тем самым внимание перед констатацией драматической развязки. — Откуда вы все это могли знать?