Люди, столь разные в реальном мире как мы и по возрасту, и по характеру, и по профессии, могли сдружиться в одну компанию только в сети. В сети, где можешь узнать толком, кем является твой собеседник, и через несколько месяцев общения, и еще позже. Но к тому времени реальный облик виртуального побратима уже не так важен.

  А я, я столько раз пытался доказать им: игра 'Гоблины' настолько сложна, что многие из императорских решений могли бы сработать и в реале, с поправкой на другие сопутствующие обстоятельства, конечно. И вот сегодня, похоже, друзья дают мне шанс проявить себя в ситуации, в которой привычные республиканские образцы поведения утратили смысл.

  Я еще не решил, что и к чему, но машина временно отбросила сомнения. И вот уже по моему 'приказу' со всех концов города 'гоблины' бежали к двухэтажке Старика. На улицах до одиноких путников никому не было дела, полицейские убегали в лес еще быстрее остальных жителей. Ведь поступая на службу в правоохранительные органы, никто не собирался рисковать собственной жизнью, на то были роботы.

  Только в погоню за Гóрбачем, как я скоро узнаю, устремилась мать, дородная женщина бальзаковского возраста. Не знаю, было ли распространено такое в древние времена, но в наши дни бывало и так: женщина отстранялась от любви к 'зрелым представителям противоположного пола' и полностью сосредотачивала (в измененном виде, естественно) нерастраченные чувства на единственном ребенке - здесь я не имею в виду никаких физических сексуальных извращений. И вообще, что мне до той женщины, но каково приходилось ее сыну, ведь наказывать детей по современным законам нельзя, но зато можно держать под гнетом попыток постоянной мелочной опеки! Альтернатива же, когда нет отца, - детдом.

  Обычно у Горбача получалось лучше ускользать от 'всевидящего ока', но не в тот день... Или это я просто завидовал самому младшему из нас: ведь у самого-то не нашлось человека, который хотя бы попытался удержать от дальнейших безрассудств.

  И вот преследовательница, не зная еще, чем все закончится, уже тогда не скупилась на проклятия для меня и 'моего кодла'. Хотя и сотрясала воздух на известном отдалении, так как Гóрбач умел быстро бегать. Возможно, это передалось ему от отца, который сбежал и от его матери, и от него.

  А я бежал и думал. На машине в лес - даже если суметь проехать туда, где собирает людей полиция - ничего не изменит. Машину конфискуют под предлогом форс-мажорных обстоятельств. В лесу эндемичная флора и фауна - то есть куча хищных животных и ядовитые растения. Барьер, возведенный вокруг каждого поселения на базе 'фемто'-компьютера, который их вот уже много лет сдерживал - теперь куча металлолома. У полицейских электрошокеры - не всякого зверя сразу остановят. Да и не уследить кучке полицейских за всеми лесными тварями. Уже к утру люди многих своих не досчитаются. Когда придет флот Республики - неизвестно. Не выбьют ли и у флота 'фемто'-компьютеры (а это для флота катастрофа) - тоже никто не знает.

  Да и если честно мне вдруг захотелось не прятаться, а войти в жизнь, так резко прервавшую свою рутину, на своих условиях. Твердили ведь в рекламе, как попугаи - не упусти свой шанс, не упусти свой шанс. А вдруг это и есть он самый? Вдруг и впрямь, стоит только захотеть? Так почему не рискнуть? Ведь все равно на планете теперь сожрать могут. А с другой стороны, судя по всему, серьезной техники наши враги своим десантникам не оставили. Будто бы резонно не ожидают сопротивления. Но все ли они учли?

  Мне бежать к Старику было дальше всех и под конец я совсем запыхался. Машину уже вывели из гаража и ждали только меня, стоя полукругом возле зеленого металлопластикового борта. В тени дома, одетые как и я в серые свободные безрукавки, чем-то напоминавшие поддоспешники, внушительные фигуры 'гоблинов' могли показаться стороннему наблюдателю угрожающими. Лишь Горбач размерами подкачал.

  Но я-то знал их уже не один год. Увешаный металлическими рунами красноволосый Берсерк. Горбач, судорожно хватающий ртом воздух. Братья Плывуны предаются своей любимой игре - по очереди бьют друг друга голенью о четырехглавую мышцу бедра. Бледный, давно небритый Серый, которого почти не берет загар. Окладистая русая борода добродушного Старика. Только Проныры не было - он жил в другом городе.

  Я коротко прохрипел, залазя в кабину:

  - К музею.

  В играх любил предпринять что-нибудь авантюрное. И планы своих авантюр просчитывал во всех возможных подробностях. В реале подробностей этой своей авантюры я еще не знал, но она явно была не слишком рисковой. То есть рисковой то она была, но какая разница: потерять жизнь в джунглях, когда тебя найдут негуманоиды - кто гарантирует, что они так и останутся сидеть в городах, - или сделать то, чего хотелось самому. И то, и то опасно, но в последнем случае можно еще хотя бы отчасти удовлетворить свои полубезумные по республиканским меркам мечты.

  'Гоблины' в удивлении полезли в машину. И лишь красноволосый Берсерк понял, что к чему.

  - Дайте, дайте мне порулить, - он явно быстро входил в то состояние вдохновленного деятельного ужаса, за которое и получил свою кличку. Чтобы преодолеть свой страх, ему нужно было что-нибудь делать, дать хорошую встряску мышцам, и особенно хорошо помагало, если удавалось набить кому-нибудь в морду. Из-за этого он и пришел когда-то (поиздержавшись на штрафах и компенсациях пострадавшим, получив условный срок) в 'Гоблины' - только наша игра, до предела тесно связанная с физическим телом, позволяла спускать пар, избегать срывов в реале. Ну, может быть я чуть-чуть преувеличил насчет неспособности Берсерка контролировать себя, но если и так, то самую малость. Годы показали, что тенденция в его поведении явно просматривается.

  Старик уступил место и забрался в кузов, а Берсерк оказался за раритетным рулем, предметом гордости Старика, - единственным рулем в Дéмобáрэ. Берсерк стартонул и одновременно через борт кузова на последнем дыхании в прыжке перевалилась женщина - мать Гóрбача. Обряженная в нечто бесформенное, по-видимому призванное скрывать объем телес, она горным оползнем обрушилась на одного из 'гоблинов'.

  - Дородная дама, - прошипел Серый, на которого опустились ее формы, но не подвинулся, предоставив ей слазить с него самой. Серый всегда был самым флегматичным из нас. Даже дрался, сохраняя слегка отрешенное выражение лица.

  Машина завизжала и погнала к музею. Мать Гóрбача тщетно пыталась поймать дыхание. Как живая колебалась у нее на голове замысловатая конструкция, присобранная из темных волос. Гóрбач на всякий случай отодвинулся за Старика да так, что с моего места теперь даже не было видно грязно-желтой ежиком стриженной макушки подростка. Тарахтел антикварный манипулятор, совместными усилиями установленный на кузов два года назад. Старик разболтал в специальной продолговатой композитной банке натуральный мед - ужасно дорогой напиток - и откупорил крышку. Отпил и передал по кругу. Из стандартной двухсотграммовой банки стольким 'гоблинам' конечно и попробовать всем не хватит, но Старик уже предусмотрительно вскрывал следующую. Серый почесал небритую щеку, странным образом гармонирующую с короткой стрижкой. А впереди, в окаймлении домиков и декоративной растительности, показался плоский овал центральной площади. Посреди фигура в серых долгополых одеждах, воздев руки, что-то кричала.

  - Да это же отец Иннокентий! - радостно воскликнул я, узнав темно-русые волосы с сединой на висках и аккуратную бородку. Мы с ним иногда общались. Сошлись на почве неприятия окружающей жизни, хотя мотивы такого неприятия у нас и были разными.

  Берсерк притормозил на полном ходу, и Серый ляпнул меду на платье матери Гóрбача. Мать наконец поймала дыхание и высказалась вообще и по случаю происшедшего в частности. Гóрбач даже слегка покраснел, не так из-за выражений (хоть они и были весьма красноречивы), как из-за того, что мы слышали такое от его матери.