- Ты должен помнить, - добавляет Дан, - как в наших сказаниях слабая волшба оказывалась бессильна перед ничем не защищенным северянином. Или сильная, но брошенная сразу на многих. Тем не менее тот, кого обуревают сомнения, подвержен даже наговору деревенской травницы. Ты должен верить, чтобы выживать. Сильнее всего вера в Вышнего, но можно просто верить в Север или даже в самого себя.

  - Расскажи уж и про второй путь, - Вызим потирает белесый от времени шрам.

  - Это был первый путь, а второй, - Дан мостится на березовой лавке поудобнее, и металл скрежещет о металл, - это когда верят в тебя. И чем сильнее верят, и чем больше верующих - тем меньше ты подвержен враждебному волхвованию. Пожалуй, нынешнему императору, несмотря на всё, достанет авторитета, чтобы устоять против одного ʼвысшего жреца.

  - А вот нас маловато, как бы истово не верили в своих предводителей, - Вызим добавляет ложку дегтя в бочку меда.

  - Но ведь тогда, - торопится молодой Холмин, - получается, что колдуну, убившему старого императора, помогли?

  - Или у него были какие-то особенные колдовские предметы, напоенные Силой? - Ждан, хмурый и молчаливый с тех самых пор, как стало ясно, что в косую сажень в плечах он не вырастет, наконец не выдерживает и встревает в беседу.

  - Вещи - ничто, - отрезает Вызим, но Дан спешит его поправить:

  - Колдун использует связанную в вещах Силу, чтобы быстрее восстановиться. Потому бой со снаряженным ʼвысшим жрецом нельзя затягивать. Но чем бы ни увешал себя волхв, мощь отдельных заклятий не возрастет. Зато, снабдив связанной Силой, можно сделать обычного человека на время подобием колдуна, но делается это крайне редко. Дорого, к тому же нельзя одновременно и быть колдуном, и использовать доспехи веры. Часто встречаются лишь слабенькие колдовские обереги, сделанные неизвестно кем и продаваемые из-под полы. Вещи Силы могут, правда, срабатывать и вовсе без человека, но тогда, если только речь не идет о самозащите, не пропустили бы с ними к императору в зал, есть простые способы такое обнаруживать. Однако колдун мог управиться и сам - ведь для заклятия он отдал жизнь, о таком ранее я никогда не слыхал.

  - Здесь также имело место предательство, - продолжает Дан. - Как потом стало известно, в последней битве, чтобы не допустить разгрома войска, император опустошил свои древние фамильные амулеты, израсходовал всю Силу и не успел купить у жрецов её восполнение. В тот день об этом знали немногие, 'высшие жрецы среди них; будь амулеты в порядке, император бы уцелел. Говорят, храмы дорого заплатили за то, чтобы наследник не обвинил их - зарядили все амулеты вновь, на что в ином случае молодой император собирал бы золото лет десять. И всё равно пришлось успокаивать дворян и кое-где подавлять волнения среди черни. У жречества хватает недоброжелателей, далеко не все находят благотворными вводимые ими порядки.

  - Дан, - вовремя вспоминает Клевоц, - ты говорил, что расскажешь о нашей защите против ʼвысших жриц.

  - Хорошо, расскажу, - в этот раз Дан не отказывается, не откладывает на 'когда придет время'. - Это третий путь. От начала нашей истории... - Но тут старика грубо прерывают.

  Глухой удар, ненормально тихий для наносимого урона, сносит с петель толстую, окованную железом дверь, которая вела в башню из города. Дверь неожиданно мягко, почти бесшумно опускается на пол, а в проеме показывается громадная змеиная голова.

  Вызим и Ждан хватаются за топоры, но волшба вмиг обволакивает их, расслабляет мышцы, заставляя бессильно опуститься на пол. Полураскрытые рты не исторгают ни звука.

  Клевоц прислоняется к стенке, спина вмиг взмокает от усилия, на лбу проступает испарина, но все, что удается - вершок за вершком крошечными шажками приближаться к колдовской твари. И Клевоц сознает - на нормальный удар не хватит сил. 'Еда! - вторгается в сознание чужая мысль. Змея смотрит прямо на Клевоца, глаза в глаза. - Еда!'

  Происходящее исполнено примечательной иронии - северяне утром пугали своим якобы оборотничеством, а теперь, если уцелеют свидетели, то как раз о вторжении оборотня - упоминаемой как в северных, так и в южных народных сказках волшебной змеи-перевертыша - и будут говорить. Оборотня, на этот раз убивающего северян.

  Но вдруг мимо баронета Холма размеренными широкими шагами навстречу змее-переростку уверенно проходит Дан. В вытянутой вперед левой руке меч лезвием к низу. Хват необычен - большой и безымянный пальцы поддерживают крестовину снизу по обе стороны лезвия. Указательный и средний лежат на крестовине сверху по обе стороны рукояти. В правой руке у бедра - секира.

  - Сгинь, - произносит Дан, почему-то шепотом.

  Но тварь лишь неторопливо устремляет длинное тело к нему навстречу.

  - Именем моего самоограничения, - тварь, будто в удивлении, приостанавливается.

  Клевоц с недоумением вслушивается в словесный экзорцизм. Он думал, что теперь умеют бороться с нелюдью лишь заточенным металлом.

  - Именем помощи нуждающимся, оказанной в ущерб своему телу и своей душе, - тварь дергается словно от удара.

  Лицо у Дана, которого почему-то почти не берет загар, становится еще бледнее, чем обычно:

  - Именем прощенных должников, - тварь раскрывает пасть и зловеще шипит. Похоже, должников Дан прощал отнюдь не всегда.

  Дан, будто ступая против течения, подходит почти вплотную к рептилии:

  - Именем всего, что я безропотно претерпел, - змея скручивается кольцами и прячет голову. Сетчатый окрас кожи проступает ярче, а вокруг головы и хвоста воздух словно искрится.

  У Дана же заметно дрожат ноги и подергивается в руке меч:

  - Именем Вышнего, - выдавливает из себя старик.

  Ослепительная беззвучная вспышка бьет по глазам и, проморгавшись, Клевоц, будто в розовом мареве, видит разлетевшиеся по помещению окровавленные ошметки змеиной кожи, вздымающего топор Дана и голую женщину на полу, в страхе закрывающуюся руками. Топор опускается, а следом бесчувственной куклой валится с ног и Дан.

  'Вот она - наша защита от колдунов, 'третий путь', - запоздало соображает Клевоц. - С бородой и секирой'.

  Пламя свечи трепещет, но так и не затухает.

  А в следующий миг происходит сразу два события.

  Во-первых, дубовая ляда на второй этаж открылась, явив взору Таптуна:

  - Смотрю, у вас тут веселье почище нашего, - не успел он вымолвить, как тут же рвет из нагрудной петли нож и метает вниз. И немедля захлопывает ляду.

  Во-вторых, в дверном проеме появилась темная фигурка, прячущая лицо в тени капюшона. Нож внезапно замер примерно в пяди от ее груди и вдруг еще быстрее устремился обратно. Не укройся Таптун за толстыми дубовыми досками, лезвие вошло бы точно в переносицу.

  Фигурка подскочила к распростертой окровавленной женщине, со всхлипом втянула воздух в легкие. Ее руки охватило огненное сияние. И она начала медленно и грозно, грозно, несмотря на внешнюю хрупкость, поворачиваться к зашевелившимся на полу, приходя в себя, Вызиму и Ждану, и к наследнику Холма.

  Ляду наверху попытались вновь открыть, собираясь прийти на помощь, но массивные петли без видимой причины заклинило намертво. Ударили топоры, сквозь щели вниз просыпалась пыль, но нужно было время.

  А у ног колдуньи все так же ничком лежал Дан, не подавая признаков жизни.

  Но если змея недавно сбила Клевоца с толку, то теперь все казалось ясно: оберег. Северянин на ощупь выхватил шероховатый округлый камень и стиснул в ладони, пристально глядя на ведьму. Колдунья произнесла слова, воплощающие давно приготовленный наговор, но ничего не произошло. Попыталась еще раз, но с тем же результатом. А свет вокруг ее ладоней погас. Она непонимающе встряхнула головой, и капюшон слетел, открывая соблазнительный облик разгневанной девушки. Светло-русые волосы перехвачены буковым обручем.

  И вот уж девчонка, побелев лицом, нелепо размахивала руками. Но это для северян нелепо. Среди своих Изабелл слыла прилежной ученицей, она знала множество приемов, как выжать из разума и тела последние капли Силы. Однако ничего не срабатывало!