Правда, долго я так не думала. Больше старалась тренироваться, чтобы ужастиков вместо обычной головы не видеть и не шарахаться. И дотренировалась.

В тот вечер я в кладовке перебирала мешки с пряжей, оттаскивая пакеты с шерстью и мохером на дальние полки. Май заканчивался, и тёплую пряжу спрашивали всё меньше. Хватало и того, что оставалось пока на полках.

— Лидка! — зашипела Аделия, всунувшись в кладовку. — С этими сама разговаривай! Там дамочка с телохранителями!

Благо что беспорядок в кладовке оставался (Аделия привычно воротила нос от мало-мальской работы и берегла свои пухлые ручки) не на глазах покупателей, я немедленно бросила мешки и пакеты и поспешила в магазин.

Сначала не поняла. Потом сердце привычно замерло.

У вертушки с пряжей стояла худенькая женщина в изящном костюме. Даже не худенькая — хрупкая. И вся какая-то такая, что, глядя на неё, я почувствовала странное впечатление её нездешности. Изысканная фарфоровая статуэтка. А потом обратила внимание, что вошла-то она в сопровождении двух амбалов. И как глянула на них… Ох ты… Меня передёрнуло. Гиены! Оба!.. Они стояли у небольшой лестнички в наш магазин и тупыми, свинячьими глазками следили за каждым движением женщины… Сжав кулаки, я успокоилась и пошла к покупательнице.

— Что мы вам можем предложить? — приветливо сказала я. — Что вы ищете?

Она обернулась — и профессионально-приветливая улыбка мгновенно слетела с моего лица. Таких людей… не бывает… Потрясённая, я ничего не могла сделать с собственным лицом, с отчаянием и восторгом разглядывая нереально прекрасные черты этого ангела. Печальные, миндалевидные прозрачно-синие глаза заглянули мне в душу. Сияющая собственным светом, словно прозрачная, кожа лица казалась написанной художником-акварелистом, а не настоящей, не материальной. Поразительной формы губы чуть вздрогнули, когда незнакомка тоже перестала улыбаться мне.

Я опомнилась вовремя. И машинально сделала то, что делаю, чтобы не видеть жутких свинячьих морд. Сфокусировала взгляд на точке чуть ниже её рта. На нижней линии подбородка. Снова подняла глаза. Нет, она и так осталась хороша, но уже более… по-земному. Синеглазая шатенка склонила голову набок, будто пытаясь прочесть что-то в моих глазах, и негромко сказала:

— Я люблю вязать шали на спицах. Знаю, сейчас поздно для них, но я очень мёрзну.

Я подошла ближе и крутанула витринку, чтобы её глазам предстали мохер и ангора. Стараясь не глядеть на странную покупательницу, выдавила из себя:

— Желаете метраж побольше? Или предпочитаете пряжу для крупного вязания?

Мороз по коже, когда она протянула руку и длинные пальцы (само совершенство!) нежно коснулись мотка. Помедлив, она сказала:

— Я возьму немного вот этой пряжи. Пока. — Она оглянулась на меня, словно испугалась, что я не разрешу этого сделать. Глаза и растерянные, и умоляющие. И в то же время какие-то пытливые, будто она старалась разглядеть во мне нечто. — А потом, когда довяжу, приду сюда ещё раз. Вы… не возражаете?

Диссонансом в это хрупкое и трепетное ворвался рык одного из телохранителей, какой-то хрипло-рыхлый и насморочный:

— Долго там ещё?!

Даже Аделия, сидевшая у кассы, терпеливо дожидаясь, когда можно будет выстучать торговый чек, вздрогнула.

Бросив взгляд на телохранителей («Так они не телохранители, а охрана, чтоб не сбежала?»), я снова взглянула на покупательницу и чётко и звучно сказала:

— Да, конечно! Вам, как постоянному покупателю, будет скидка!

И не выдержала, снова заглянула в её глаза… глазища… И страшно, и тянет. Будто проваливаюсь сквозь что-то ломкое и ненадёжное. Синева блеснула мне навстречу робко и с безнадёжностью.

Когда эти гиены увели нашу странную покупательницу, Аделия проворчала:

— Какая ж она постоянная? Разок только пришла — ты ей уже скидку обещаешь! Да ещё кому! Эта богатейка могла бы и без скидок обойтись! Вон у неё какие кабаны — небось, не дёшево обходятся!

— У нас всё равно на скидку идут одиночные мотки, — ответила я, поразившись, что даже Аделия уловила главное в телохранителях. Надо же. Кабаны. — И потом. Я же не сказала, какая будет скидка. И, посмотри, она чек не взяла. Думаешь, будет помнить, сколько стоили моточки? Ну, а цена вырастет. А ей всё равно приятно будет. Прибежит!

Аделия самодовольно заулыбалась, а я быстро помчалась по ступенькам к входной двери магазина и осторожно открыла её. Сердце будто льдом заморозило. Та женщина стояла, понуро опустив голову, перед каким-то толстобрюхим хлюпиком, который визгливо отчитывал её, а оба телохранителя вальяжно прислонились к машине, возле которой протекала вся сценка. Очнувшись, я вернулась за мусорной корзинкой, которую недавно выносила к контейнерам опорожнить, схватила её и снова унеслась на улицу. Деловито пробегая мимо хлюпика, я, будто ненароком, заглянула в его лицо.

Гиена.

Пробежав до края дома, я завернула за угол и осторожно выглянула.

Один из телохранителей грубо пихнул женщину в машину, на заднее сиденье. Второй машину обошёл и явно сел туда же. Хлюпик сел за руль.

Когда машина отъехала от дома, я машинально, с пустой корзинкой, и взятой-то для маскировки, отошла к мусорке. Меня трясло от гнева. Никогда такого не испытывала. И впервые мелькнула та мысль: а что, если попробовать убить хоть одну гиену?.. И что самое интересное… Я всегда отрицательно относилась к тому, чтобы гражданское население моей страны имело личное оружие. Но почему-то мысль о том, чтобы застрелить гиену, не вызвала у меня никаких, как говорится, негативных впечатлений. Ни жалости, ни ужаса, что вообще об этом подумала. И, когда до меня эта странность дошла, я поняла, что и в самом деле готова убивать.

И не потому, что боюсь их. А потому, что твёрдо верю: это не люди. Нет, не так. Это — нелюди.

… Утром после того странного дня, когда я решила, что могу убить живого, я, как обычно, без пятнадцати девять, пришла к магазину. Аделия же, как обычно, должна была подойти к девяти. Ну, в смысле, если повезёт — к девяти. Иной раз могла явиться и в десятом часу. Я уже насиделась раньше, ожидая её и надеясь, что она вот-вот будет. Но привычку заранее приходить на занятия или на работу мне трудно изжить.

Сегодня я могла надеяться, что она будет пораньше, потому что вчера нас предупредили о новом привозе товара со складов. А ещё сегодня со мной был Димка — брат. Самый младший. Он только что закончил десятый класс, так что экзаменов ему сдавать не надо. Начало июня свободно. И я предложила ему пойти со мной, чтобы разгрузить машину. Аделия всё равно только вид будет делать, что работает, а Димке я заплачу — из своих. Устала я и принимать, и с грузом возиться. Одновременно делая два дела, можно ведь напортачить и в бумагах такого понаписать!.. Я, конечно, ещё ни разу не вляпалась, но побаиваюсь… Димка согласился сразу. Я с ним вообще дружила больше, чем с Сашей — вторым младшим братом, который студент. Его-то мы и видели дома меньше. А с Димкой мы даже больше схожи. Саша у нас светленький, а мы с Димкой тёмные и долговязые. Саша крепыш, а мы — тощие по жизни. Мама всё ворчит: «Эти двое у меня — всё не в коня корм! Как ни корми — ни капли жиру, будто каждый день на тяжёлой работе оба урабатываются!»

И как же мне повезло, что уговорила Димыча помочь мне!

Без пяти девять подъехала машина! Аделии, естественно, всё ещё нет. А ведь она должна открывать дверь в магазин!

Пока братишка и обозлённый водитель таскали мешки и пакеты к крыльцу, я просмотрела груз и сравнила привезённое с указанным товаром в накладных, после чего всё подписала и помчалась помогать брату.

Когда машина отъехала, мы вытерли пот, и я чуть не со слезами сказала:

— Димка! Хоть всю зарплату отдам! Ты меня так выручил!

Братишка присел на сложенные пакеты и скептически оглядел груз.

— Ура, мы склад нашли! — засмеялся он, а потом пригорюнился. — Я, вообще-то, думал, что сразу освобожусь. А тут — и охранять, и в магазин ещё перетаскивать! — А потом посмотрел на меня, видимо, проникся моими переживаниями и ободряюще кивнул: — Лидка, ты не боись! Мне на каникулах всё равно делать нечего. Время посидеть с тобой есть. Да и таскать мне нетрудно.