— Всегда очень хорошо, капитан. Постоянно заступалась за меня, когда, бывало, этот старый черт, боцман, начинал придираться ко мне из-за каждого пустяка.

— И в последнее время она не выказывала к тебе никакой подозрительности?

— Нет, капитан. Да и никто не мог ничего подозревать, исключая разве старика боцмана, но ему не верили, потому что я…

— Хорошо! Она теперь находится в селении нуку. Отважился бы ты прогуляться к ней туда?

— Гм? А не съедят меня там, капитан?

— Не думаю, если ты скажешь, что идешь к ней. Ну, хотя бы по поручению ее брата. Впрочем, для твоего успокоения я, пожалуй, пошлю вперед вот этого старого рубаку разузнать, можешь ли ты рассчитывать на покровительство сеньориты.

— Это было бы очень хорошо, капитан» А что я должен сказать сеньорите?

— Что капитан Ульоа и ее брат освободили старика боцмана… Если хочешь, даже соври, что с твоей помощью… Что все дикари стали покорными, как овечки, и что они, то есть ее брат, капитан и боцман прислали тебя за ней. Понял?

— Понял, капитан. А если она спросит про вас, что я должен…

— Про меня?.. Гм… Ну, скажи, что сошелся с ее братом и прочими и что мы теперь неразлучные друзья… Когда она окажется у меня в руках, они тоже все сдадутся… Вообще мне тогда будет гораздо легче овладеть сокровищем, и я по-братски разделю его между моими храбрыми волчатами. Недаром же мы Забрались в эту глушь к людоедам.

В сильном возбуждении Рамирес принялся расхаживать взад и вперед мимо своего отряда и толпы дикарей, с недоумением смотревших на него. Вдруг он круто остановился против Нарго и сказал ему:

— Веди нас к пещере, где сидят заключенные. Волчата, за мной! Матросы и дикари, соединившись, двинулись под предводительством Нарго к холму, в недрах которого находилась пещера.

Небольшой отряд дикарей сторожил вход в пещеру, заваленный огромными камнями и толстыми стволами деревьев. При виде Рамиреса караульные распростерлись перед ним ниц — таковы были уважение и страх, внушенные дикарям этим проходимцем.

— Да, сквозь такую преграду не скоро проберешься! — с довольной усмешкой заметил Рамирес, взглянув на это загромождение. — Но на всякий случай станьте здесь на страже вы, волчата, — обратился он к матросам, — и тотчас же стреляйте, как только заметите со стороны пленников малейшую попытку к освобождению. Впрочем, не мешает и сейчас сделать несколько холостых выстрелов, чтобы порадовать пленников вестью о нашем прибытии и, кстати, попутать этих дураков дикарей. Выньте из ружей пули и выстрелите потом по разу одним порохом.

Матросы поспешили исполнить это приказание. Раздалось двенадцать выстрелов, по два, по три сразу, с небольшими промежутками. Эти-то выстрелы, заставившие окружавших Рамиреса дикарей попадать в страхе ничком на землю, и были услышаны заключенными.

— Вот так будет хорошо! — усмехнулся авантюрист и, сделав знак стоявшему около него старому дикарю, который один остался на ногах, следовать за собой, поднялся на холм и остановился возле большой расщелины, в которую несколько дикарей продолжали время от времени бросать камни.

— Посмотри, видно их? — приказал Рамирес дикарю. Старик поспешно бросился к расщелине и заглянул в нее.

— Видно, вождь. Все там: и белые, и темнокожие.

— А что они там делают?

— Разыскивают наши запасы попы…

— Ах, трижды дурак! — вспылил Рамирес. — Зачем же ты оставил там эти запасы?

— Что же нам было делать, вождь? Они напали на нас в пещере совсем неожиданно и прежде всего сразили громом нашего жреца… Все наши бросились бежать, потому что не знали, сколько их там…

— За то, что они ухлопали вашего старого фокусника, их следует похвалить! — прервал Рамирес. — Я и сам хотел сделать это. Но бежать такой ораве перед горстью людей, — на это только и способны такие горе-воины, как вы… Пусти-ка меня на свое место… Ты, наверное, уже дрожишь от страха, как бы в тебя не угодили громовым ударом? — насмешливо продолжал он, грубо отпихивая ногой старика от расщелины и заглядывая в нее сам. — Гм… Кажется, они там не очень тревожатся за свою участь, — пробормотал он. — Да и аппетит у них нисколько не пострадал» Вон как исправно за обе щеки уплетают запасы, так любезно оставленные им этими дураками» Очень удобный момент перестрелять всю эту компанию, как зверей в клетке, — он протянул было руку за своим карабином, но тут же отдернул ее назад со словами: — Нет, это будет слишком просто. Сначала надо потолковать с ними.

И приставив рупором руку ко рту, он крикнул вниз:

— Приятного аппетита, сеньоры. Почему бы вам не пригласить и меня полакомиться этой желтой прелестью, которую вы так усердно уничтожаете?

Услыхав этот насмешливый голос, Ульоа и Бельграно мгновенно вскочили на ноги, схватили свои карабины и взглянули наверх, откуда доносился голос.

— Это Рамирес! — вскричал молодой человек. — Я узнаю его голос.

— Он! Он!.. Клянусь всеми акулами Великого океана! — подтвердил старый боцман, засучивая рукава, точно собираясь вступить в рукопашную с капитаном «Эсмеральды».

Ульоа молча поднял карабин в ожидании, что в отверстии покажется голова его противника. Но этого не случилось: Рамирес не был настолько неопытен, чтобы подвергаться такой опасности.

— Кажется, имею честь беседовать с капитаном блаженной памяти «Андалузии»? — продолжал тем же насмешливым голосом авантюрист, оставаясь невидимкой.

— Совершенно верно, господин пират! — ответил Ульоа, не будучи в состоянии, по своей прямоте, удержать на языке то, что у него было на уме.

— Такой ответ не совсем вежлив по отношению к собрату! — донеслось сверху. — Вы не в меня.

— И слава Богу! — продолжал Ульоа. — Не всем же быть такими негодяями, как вы!

— Какой, однако, у вас острый язык, господин искатель приключений, особенно, когда тот, с кем вы говорите, не рядом с вами!

— Пожалуйте сюда, доблестный искатель чужих богатств, и вы убедитесь, что и от более близкого соседства с вами мой язык не притупится.

— Ну, из-за такого пустяка не стоит беспокоиться! — со смехом возразил Рамирес. — Я чувствителен к более существенным уколам, а не к уколам языка, как бы он ни был остер.

— Я не знал, что вы такой храбрец, сеньор Рамирес! — крикнул Бельграно, до сих пор молчавший.

— А, и вы, сеньорчик, подали свой голос? Напрасно! Я беседую не с вами, а с многоуважаемым капитаном несуществующей «Андалузии», доном Хосе Ульоа.

— Ого, как мы стали важничать! — не удержался, чтобы не крикнуть, и боцман.

— А ты, старая сорока, и подавно должен был молчать! — продолжал Рамирес. — Ведь только благодаря непроходимой глупости дикарей ты сейчас находишься в этом подземелье, а не у них в желудке… Впрочем, мне с тобой сейчас некогда точить лясы. Я должен побеседовать с сеньором Бельграно. Дон Педро, вы слушаете меня?

— Слушаю, — отозвался молодой человек. — Что вам угодно?

— Во-первых, позвольте мне извиниться перед вами за невольную нелюбезность, которую я сейчас позволил себе по отношению к вам, а во-вторых, я хочу предложить сам свои условия относительно вашего освобождения.

— А какие будут ваши условия, сеньор Рамирес?

— О, самые пустячные… в сущности, даже одно условие. Как человек еще не старый, а главное, богатый — сокровище Голубых гор я могу уже считать своей собственностью, — обладающий к тому же хорошим морским судном, я представляю, так сказать, завидную партию и могу рассчитывать, что не получу отказа в руке любой красавицы.

— Ну, что же вы остановились, сеньор Рамирес? К чему клонится ваша речь? Договаривайте!

— Погодите!.. Дайте передохнуть!.. Ведь мне приходится кричать на весь остров, чтобы вы могли расслышать мои слова.

Наступило минутное молчание. Потом снова послышался голос Рамиреса:

— Сеньор Бельграно, слушайте внимательнее! — продолжал авантюрист. — Вот мое условие… Для удобства разделим его, пожалуй, на два пункта. Итак, во-первых, вы должны навсегда отказаться от всяких претензий на сокровище Голубых гор, тем более что вам все равно не видать его как своих ушей, а во-вторых, признать меня женихом вашей сестры. Если вы согласны на это условие — другого выхода для вас все равно нет, — то я пока удовольствуюсь вашим честным словом, которое вы дадите мне в присутствии ваших благородных свидетелей, а потом мы скрепим его на бумаге, и я тотчас же распоряжусь освободить вас…