— Сто тысяч человек, — живо подхватил г. Дюбуа.

— На буксире у торговых пароходов, они рассчитывают пробраться в Англию в тумане, который в это время года сгущается до полной непроницаемости. В таком тумане английские гиганты, дредноуты и крейсера, осуждены на неподвижность. И под его охраной немцы надеются пробраться в Англию. Но мы намерены предупредить их. Сегодня вечером отряд из ста двадцати «людей-крабов» отправляется в устья Эльбы на подводном судне «Разведчик» и там уничтожит броненосцы…

— Черт возьми, — вырвалось у меня. — Но в устье Эльбы подводных судов, охраняющих германские берега, должно быть как песку морского…

— Да, конечно, но мы рассчитываем на неожиданность. Видите ли, потом, когда результаты нашей экспедиции обнаружатся, будут, конечно, выработаны и приняты всевозможные меры против таких сюрпризов. Но теперь никому и в голову не придет мысль о возможности подобного предприятия. Нам доподлинно известно, что этот тип подводного войска совершенно новый, что нам удалось сохранить тайну. Дня через два — три она перестанет быть тайной — потому-то адмирал Лелу и принимает вас в отряд — но пока никто не подозревает о ней. В этом наша сила.

Отправляясь обедать к Дюбуа, я простился со своими и явился к нему готовым к отъезду. Он проводил нас с г. Дюшменом на вокзал, где мы простились с ним, не без подавленного волнения.

К ночи мы уже были в Дюнкирхене, где стоял наш подводный «Разведчик». Г. Дюшмен познакомил меня с начальником отряда «подводных», Шарлем Реальмоном, братом того офицера, с которым я познакомился в Монбланском арсенале, и с командиром «Разведчика», лейтенантом Берже. Когда мы явились на судно, все уже было готово к отъезду, и вскоре мы тронулись в путь.

Мы сидели в отделении командира. Не спуская глаз со своих приборов, он прислушивался к какому-то таинственному голосу, исходившему из металлической трубки и указывавшему путь. Отдельные фразы вроде: — «Это огни Остенде!…» «Я вижу маяк», и т. п. — поразили меня. Стало быть, он получает сигналы с поверхности моря?

— С кем он разговаривает? — спросил я вполголоса у моего соседа.

— С воздушным шаром, — ответил Марсель Дюшмен.

Заметив мой изумленный взгляд, он засмеялся и объяснил мне, что ночью «Разведчик» пользуется услугами привязного воздушного шара. Это не представляет опасности — прибавил он — в виду темноты, и того обстоятельства, что эта часть моря занята дружественным флотом. Днем, во всяком случае, шар опоражнивается и убирается, так как он слишком заметен; но по ночам он значительно облегчает нам движение. Указания передаются по телефонной проволоке. Мы, в свою очередь, передвигаем его туда же, куда сами движемся. Словом, мы странным образом воспроизводим старую басню о безногом и слепом.

В эту минуту снова раздался голос из трубки — но уже другой, не тот, что говорил раньше.

Боже мой! Но ведь я знаю этот голос, я уже слышал его!..

Передо мной всплыла картина «Монгольфье», озаренного снизу багровым заревом пожара, сверху белым светом прожекторов «Сириуса»… Грохот взрыва, сноп пламени, вопли погибающих — и моя, моя рука повинна в этом!…

— Что с вами? Вам дурно? — с беспокойством спросил Дюшмен.

— Кто у вас там на шаре? — с трудом проговорил я.

— Один из наших офицеров и уполномоченный главного штаба английской армии, поручик Том Дэвис… Да, да, понимаю ваше изумление, ведь вы же сообщали в «2000 годе», что поручик Дэвис погиб вместе с Рапо и экипажем «Монгольфье» от бомбы Джима Кеога! Нет, он спасся истинным чудом… Скоро он явится к нам.

Не могу выразить охватившей меня радости. Я с трудом подавлял свое нетерпение. Я мог бы, конечно, попросить лейтенанта Верже позволить мне переговорить с Дэвисом по телефону, но это значило бы отрывать людей от дела. Между тем, плавание при таких условиях требовало постоянного внимания. Итак, я решился ждать утра.

Наконец, я услышал распоряжение о подъеме судна.

— Мы выйдем на поверхность, — заметил Марсель Дюшмен. — Пора убрать шар.

Это заняло немного времени. В одну минуту шар был опорожнен, принят на судно, и мы тотчас же опустились на двенадцать метров глубины. Спустя минуту Том Дэвис вошел в наше отделение.

Я поднялся ему навстречу. Глаза наши встретились. Он пристально посмотрел на меня, но видимо не поверил глазам, думая, что обманут случайным сходством. Я молча, с улыбкой смотрел на него. Он взглянул еще раз и бросился ко мне, протягивая обе руки.

— Вы, дорогой друг! Вы здесь? Здесь? Живой! Целый и невредимый!

Я мог только повторить то же самое, с волнением пожимая ему руки.

— А вы, милый? Вы тоже здесь? Вы, которого я считал убитым гранатой Джима Кеога!

Но имя авантюриста, по-видимому, ничего не сказало молодому офицеру; тогда я назвал другое — и лицо его просияло.

— Мисс Ада еще третьего дня ничего не знала о вашем чудесном спасении; очевидно, вы были лишены возможности ее уведомить. Если бы вы знали, как она горевала! Надеюсь, теперь она уже получила известие.

— Только вчера я получил возможность известить ее.

— Расскажите же мне, как вы спаслись! Мы уселись, и Том Дэвис поведал мне историю своих приключений.

— В момент взрыва «Монгольфье» я находился в задней части аэрокара. Вы понимаете, я не мог сообразить, что происходит. Я слышал только страшный треск крики, вопли, и почувствовал, что лечу в бездну. Машинально я уцепился за какую-то веревку. Мне предстояло сгореть живьем в пылавшем городе, как вдруг падение замедлилось. Огромный лоскут аэрокара с частью оснастки развернулся, образовав парашют; сильный ветер подхватил его и понес к северо-западу. Я видел, что мы быстро удаляемся от города; подо мной проносились деревни, местечки; двадцать раз мне казалось, что я падаю, но всякий раз ветер снова подхватывал парашют и мы неслись дальше. Разумеется, я должен был, в конце концов, упасть; я висел на руках и не мог бы выдержать этого положения долго. Через час у меня уже не хватало силы, я готов был разжать пальцы, но случай помог мне. Парашют мой двигался не по прямой линии, а скорее исполинскими скачками, то опускаясь к земле, то меняя форму и принимая восходящее направление. Во время одного из таких спусков вниз он задел за верхушку дерева. Этот толчок приблизил ко мне остаток оснастки и я мог упереться в нее ногами. Какое блаженство! Теперь я мог, придерживаясь одной рукой, дать отдохнуть другой. Так мчался я всю ночь. На рассвете я измерил глазами высоту, отделявшую меня от земли, и убедился, что она ничтожна. Я падал — да, на этот раз я действительно падал, но так тихо, что самый искусный пилот не сумел бы лучше спустить свой аэрокар.

— Куда же вы упали?

— В болото, в огромнейшее болото. Прибежали крестьяне и помогли мне выбраться из него на челноке. Я только что перелетел — о счастье! — голландскую границу и спустился на землю или, лучше сказать, на воду — черную, мутную, полужидкую воду торфяного болота. Я оказался в Лимбурге. Приняли меня гостеприимно. Добравшись до Вреды — это было третьего дня — я запросил свое правительство об инструкциях и получил приказание присоединиться к этой экспедиции. Приехав вчера в Дюнкирхен, я явился к лейтенанту Берже, а затем телеграфировал в Париж и Гаагу о своем спасении лицам, которых вы знаете, дорогой друг. Вот вам мои похождения. Расскажите же теперь о ваших.

Он не читал газет за последние дни и мне пришлось рассказать ему все мое приключение с Джимом Кеогом, которое крайне поразило его. Несколько раз он задумчиво повторил:

— Мы, во что бы то ни стало, должны завладеть этим аппаратом.

Мы подвигались вперед медленно и осторожно и я коротал время, изучая правила подводной службы, сигнализацию, употребление различных орудий и проч.

К ночи мы находились в пятидесяти милях от Гельголанда. Шар снова был наполнен водородом и Том Дэвис с поручиком Шукэ заняли места в его корзине. Теперь мы были уже в немецкой части Северного моря. Требовалась крайняя осторожность. Темнота и туман делали шар неприметным, но между Гельголандом и Куксгавеном сновали миноносцы и наши путеводители замечали полосы света от прожекторов.